Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман

Евдокимов: «Здесь на съезде утверждают, что рабочие требуют нашего исключения из партии. Неправда. Немного найдется таких рабочих, которые поверят, что такие вожди партии, как Зиновьев, Каменев и Троцкий, могут являться врагами рабочего класса… Наряду с этим рабочие, конечно, хотят, чтобы внутри партии давали говорить и большинству, и меньшинству. Рабочие хотят слушать обе стороны. Из 100 человек 99 хотят этого… Рабочий класс хочет, чтобы было сохранено единство, но в то же время он не хочет, чтобы большинство препятствовало меньшинству подчиниться решениям XV съезда, выставляя неприемлемые требования" (там же, стр. 259–262).

Каменев: «Товарищи, я выхожу на эту трибуну с единственной целью — найти путь примирения оппозиции с партией… Борьба в партии достигла такой степени обострения, которая ставит перед нами вопрос о выборе одного из двух путей. Один из этих путей — вторая партия… Этот путь для нас исключен всей системой наших взглядов, всем учением Ленина… Остается второй путь. Этот путь — после жестокой, упорной, резкой борьбы за свои взгляды — целиком и полностью подчиниться партии. Мы избираем этот путь, ибо глубоко уверены, что правильная ленинская политика может восторжествовать только в нашей партии и только через нее… Стать на этот путь для нас значит подчиниться всем решениям съезда, как бы тяжелы они для нас ни были… Но если к этому безусловному подчинению решениям съезда, к полному прекращению всякой фракционной борьбы и к роспуску фракционных организаций,… если бы мы к этому прибавили отречение от взглядов — это было бы не по-большевистски. Это требование отречения от взглядов никогда в нашей партии не выставлялось. Если бы с нашей стороны было отречение от взглядов, которые мы защищали неделю или две недели тому назад, то это было бы лицемерием, вы бы нам не поверили… Я говорю, конечно, о тех взглядах, которые являются подлинно нашими, а не о тех, преувеличениях, которые нам часто приписывались» (там же, стр. 279–281).

Каменев, приведя примеры, по которым взгляды оппозиции оправдались по внешним делам (провал ставки на Англо-русский комитет, на Гоминдан), так и по внутренней политике (усиление кулака, товарный голод, срыв экспорта, отставание промышленности от общего хода развития страны), сказал, что от оппозиции требуют отказаться даже от этих взглядов, которые подтверждены жизнью. Каменев кончил следующим заявлением:

«В ряде вопросов наши взгляды получили подтверждения в жизни, а в ряде случаев партия в той или другой мере усвоила их… В таких условиях требовать от нас отречения от наших взглядов — невыполнимо, недопустимо… Наши единомышленники открыто выступали в защиту нашей платформы… Они вели себя как мужественные революционеры и ставили взгляды выше своего положения… готовы были пожертвовать своим положением ради того, что они считали правильным, не считаясь с тем, что их ожидает. Зачем вам это отрицать, этого нельзя отрицать! Такое положение, когда такие люди, как Мрачковский, находятся в тюрьме, а мы находимся на свободе перед вашими глазами — оно неудержимо. Мы несем ответственность за все их действия» (там же, стр. 280–285).

Муралов: «…Много беды произошло оттого, что два года съезд не собирался… ЦК вел неправильную политику… Была ненормальная обстановка… в течение двух лет шла однобокая дискуссия, однобокое освещение… По отношению к тем, которые не соглашались с политикой ЦК, были приняты такие методы, которые неслыханны в нашей партии. Ежели кто-нибудь из оппозиции говорил о том, что нужно рабочим увеличить зарплату, кричали: это — демагогия… ежели говорили, что растет кулак, бедняк в забросе, кричали: это — демагогия… Когда мы говорили, что для строительства социализма необходима индустриализация, но для этого нужно максимальное количество средств употребить на развитие промышленности, нас называли сверхиндустриализаторами и обратились с воззванием к крестьянству… (тогда говорили) что мы хотим ограбить крестьянство… Когда мы говорили, что нужно освободить 40–50 % крестьян-бедняков от налога, нам сказали, что это — демагогия… Таким образом, все вопросы, которые мы поднимали, обращались против нас в величайшие демагогические приемы и клевету. Дело доходило до сугубых, величайших, неслыханных в партии репрессий по отношению к преданным старым членам партии, революционерам… обвиняя их в том, что они являются агентами Чемберлена… Товарищи, если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке, как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было?» (там же, стр. 340–342).

Ввиду большого впечатления, которое произвели выступления ораторов оппозиции, ЦК сразу ввел в бой свою тяжелую артиллерию — начались выступления членов Политбюро, руководителей ЦКК, секретарей обкомов. Смысл всех их выступлений вполне укладывается в следующие слова Рыкова: «т. Каменев окончил свою речь тем, что он не отделяет себя от тех оппозиционеров, которые сидят теперь в тюрьме. Я должен начать свою речь с того, я не отделяю себя от тех революционеров, которые сторонников оппозиции посадили в тюрьму… Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить» (там же, стр. 285, 291).

В заключительном слове Сталин повторил свой ультиматум об организационной и идейной капитуляции. По существу обвинений оппозиции он даже не отвергал, но речи Раковского и особенно Каменева его все-таки задели, он был озабочен, чтобы они не нашли резонанса в партии. Сталин сказал: «О речах т.т. Евдокимова и Муралова я не имею сказать что-либо по существу… О них можно было бы сказать лишь одно: да простит им Аллах прегрешения их, ибо они сами не ведают, о чем болтают», но вот речь Каменева Сталин находит "самой фарисейской, самой шулерской, самой мошеннической и самой лживой из всех речей оппозиционеров"» (там же, стр. 411–413).

Почему? Потому, во-первых, что Каменев предлагал мир, которого Сталин не хотел; потому, во-вторых, что Каменев напомнил, что ленинский большевизм никогда не отрицал права коммуниста иметь собственные убеждения о политике ЦК и защищать их в рамках партии. Сталин не без основания сослался на решения X съезда (это сделал в своей речи и Рыков), которые запрещают коммунистам иметь свои взгляды, отличные от взглядов аппарата партии, то есть ЦК. Сталин был откровенен: «разоружится оппозиция — хорошо. Не хочет она разоружаться — сами разоружим» (стр. 419).

18 декабря съезд «разоружил» оппозицию. Он принял резолюцию, в которой, подтвердив исключение из партии Троцкого и Зиновьева, исключил из партии также Каменева, Раковского, Евдокимова, Муралова, Бакаева, Радека, Пятакова, Рафаила, Сосновского, Смилгу, Смирнова, Залуцкого, Ваганяна, Вардина, Лашевича, Эшба Е., Лилину 3. И. (жена Зиновьева), всего 75 активных деятелей оппозиции (все без исключения старые большевики). Съезд исключил из партии и группу Сапронова в количестве 23 человек. В резолюции сказано, что «принадлежность к троцкистской оппозиции и пропаганда ее взглядов являются несовместимыми с принадлежностью к ВКП (б)» («Пятнадцатый съезд…», т. II, стр. 1468).

19 декабря, через день после решения съезда об оппозиции, на имя съезда поступило следующее заявление:

«…Заявление 10 декабря об отказе от пропаганды наших взглядов съезд нашел недостаточным и неудовлетворительным. Мы принимаем поэтому к исполнению требование съезда об идейном и организационном разоружении. Мы обязуемся защищать взгляды и решения партии, ее съездов, ее конференций, ее ЦК… Каменев, Евдокимов, Зиновьев, Бакаев, Куклин, Лашевич, Авдеев, Соловьев, Гессен, Пекарь-Орлов, Гр. Федоров, 3. Лилина, Залуцкий, Харитонов, Бабахай, Шаров, Равич Ольга, Лукьянов, Елькович, Рейнгольд, Беляйс, Фуртичев, Миничев».

Заслушав доклад Орджоникидзе по поводу этого заявления, съезд решил:

1. Не рассматривать заявления исключенных из партии т.т. Каменева, Зиновьева и других, ввиду того, что съезд уже исчерпал вопрос об оппозиции;

2. Предложить ЦК и ЦКК принимать заявления исключенных из партии активных деятелей бывшей оппозиции лишь в индивидуальном порядке через шесть месяцев после подачи заявлений (там же, стр. 1418).