Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев

(это еще в 16-м г. — я нежданно дал предчувствие «ужасов»). Нет, я после пошепчу тебе о твоем сердце… я так взбудоражен многим… — не знаешь ты, почувствовала, м. б.? С 29-го, как получил твою «повесть жизни», — 3 и 4 NoNo, я четыре дня был отравлен, пронзен, подавлен, как ни-когда! На третий день, порвав много написанного тебе, — я все же старался держать себя властью мысли, — если бы _в_с_е_ послал, было бы — для тебя ужасно! — я не мог сдержать боль… и отправил тебе «безличную» открытку, 31 дек. Сейчас я хотел бы вернуть ее… — и шлю вдогонку _э_т_о. Не вини меня, я выдержал огромную борьбу с чувственной стороной во мне, _н_е_ светлой. Тебе будет понятно _м_о_е_ остро-больное, раз ты сама сознаешься, _к_а_к_ волнует тебя мой… — «ро-ман»! — говоришь ты, — «с Дашей»… У меня _н_е_ было никакого романа, ни с Дашей, ни… с кем другим, при всем богатстве возможностей. Я не «исцелован» весь, как ты… — я остался _в_н_е_ этих «приделов любвей» — при-творов «дэми-копюлясьн»[229]… — т. к. — для меня — «исцеловыванье» равнозначно этому — «д-к», — по-русски было бы стыдно мне написать. Ты вся исцелована, как м. б. еще никакая другая женщина (или, верней, девушка), жизнь которых знавал я и по их мне признаньям (как писателю), и по наблюдениям, и по романам-искусству. Ты писала-рассказывала с увлеченьем (и с болью) мне — о, понимаю, о-чень сокращенно, «с купюрами», — как тебя исцеловывали… — и не думала, _к_а_к_ это вонзается, как жалит, жжет, прожигает, рвет, де-рет сердце. Ну, раз ты нашла возможным _т_а_к_ изображать… — так оголено, так, я сказал бы, _в_н_е_ чувства меры, чего требует даже примитивное искусство… если ты не учла последствий этих «скользких» порханий по цветкам любви или ее суррогатов… _д_л_я_ «любимого… читателя»… для его достаточно уже переполненного _в_с_е_м_ сердца, то не посетуй же на мой, вырвавшийся из этого ада «восприятий» вскрик, за который я все же виню себя. Спешу этим письмом обогнать его и тебя успокоить: мне твой покой дорог, милая Оля. Скажу кратко: твоя «история» с укрытым тобой буквой «Н» персонажем, — ни общественного положения, никакой «личной приметы», ни образовательного ценза, ни… единой положительной черточки! Весь этот _к_о_м_ грязи дан тобой мне так полно… — и я все эти дни чувствовал отвратительную тошноту, будто наглотался гнили. За несколько недель «раскланиванья», после «цветочного воровства», — должно быть и «политическое отбыванье» было сродни уголовному — беру _в_с_е_ «энное»! — плаксиво-фальшивое свидетельство о «богопознании» через тебя, о «приятии жизни» — о, дешевка! — «предложение» и… «согласна»! Все я понимаю, и «гордыню», и «ужас», и «жертву», и… юность! А дальше — «отдавала все, что было»… — ! — «посылала цветы» — «любил очень!» — а _к_т_о_ же _н_е_ _л_ю_б_и_т…?! — и… отдала самое заветное, самое ценнейшее, чего не поверяют в большинстве случаев даже любимым-дорогим — «дневник»! Это — _т_а_к_о_м_у-т_о..! Вытаскивание силой с танца, в общественном собрании… (Это могло быть возможно только при полном обладании!) Согласись — не говорю уже о «дальнейшем», до… «подлости». _Т_ы_ почему-то так и забыла досказать, _к_а_к_ _ж_е_ эта «подлость» была удостоверена? (чем?) — что это, действительно «подлость», а не — _п_р_а_в_д_а_! — согласись, что если бы я, я тебе _т_а_к_о_е_ вот рассказал, ты бы _к_а_к_ могла мне ответить! А у меня было с Д[ашей] все чисто (да еще при каких условиях! Я тебе напишу!), и я честно могу смотреть тебе и всем, и ее детям в глаза! И я… исправляю свой невольный вскрик, — я тебя не оскорбил никак, не упрекнул, — я лишь жестко-безлично — запросил тебя в открытке. Больше я не коснусь этого. И прошу тебя — _б_о_л_ь_ш_е_ мне об этом _н_е_ писать. Но о «покаянии» в подлости «полусветлой личности» — скажи. Только. Крест. Я тебе доскажу о моих «романах», и ты увидишь, сколько там было того, что может, воистину стать предметом высокого и _ч_и_с_т_о_г_о_ искусства! Я тебе скажу и об искусстве, много дам нового, чего не найдешь ты ни в эстетиках разных школ, ни в «философии и теории искусства». Из твоих же «партий» и «романов» (странно: как ты не оценила воистину _ч_и_с_т_о_е — врача с его «концертами русской песни». Это — единственный _ч_и_с_т_ы_й) — можно лишь выкроить психологию любовных томлений и «отталкиваний-притягиваний», и… разве с большим напряжением — разве только в случае с Г. — опять зашифровка, ибо я не могу понять, — такой я бестолковый! — да у кого же он и _ч_е_м_у_ работал?! — можно через некий «магический кристалл» — Пушкина! — увидеть воистину-искусство, т. е. освежение духа, новый мир, сотворенный художником, приподнятый над земным. Это ты знаешь по «Чаше», «Путям», по большинству моих работ. Обилие твоих «встреч» дает понятие не об «избытке сердца», а об обилии «чувственных раздражений», каком-то «элементе» в тебе, который привлекает, м. б. _т_в_о_и_ невольные «манеры» — что называется «эманация женственного», о силе этого элемента, что, конечно, не исключает твоего духовно-душевного богатства. Я отлично учитываю твою «юность», твою жажду осмыслить жизнь… но я не закрываю глаз и на другое (отметил еще в письме от февр. 1940 г.!! — не зная тебя): на твою «жажду жить», «жадность к жизни»… на… элемент «особливо женский», — не… женственный, не «эвиге-вейблихе»! — на то, что, грубо выражаясь, можно было бы назвать… «власть чувств-плоти», с чем соединено, ныне в равной степени силы, — «нравственный протест», «моральное начало» (императив), «благоговенье перед духовной высотой и чистотой». Конечно, ты боролась, ты жаждала и жаждешь _и_д_е_а_л_ь_н_о_г_о, ты искренна, ты мучаешься, страдаешь от сознания несовершенств в тебе, — и ты очень требовательна к чистоте и совершенству в других, твоих… партнерах! Да, я мог бы сделать тебя «героиней», но для сего я должен был бы придать тебе, от творческого воображения, «духовной прелести». Она есть в тебе, но — в твоей «повести» — едва различима. Она сильно выражена в иных письмах ко мне. Ты — для меня — полна прелести, ты для меня — чудесна и дорога, какая есть, _к_а_к_о_й_ я — внутренне _о_т_б_и_р_а_я_ тебя (высекая по своему _о_б_р_а_з_у), — тебя творю в себе. В «повести» же ты сильно подсушена, упрощена, взрывна, неровна, остроугольна, — и все это, конечно, объяснимо «конспективностью», волнующей тебя спешкой и… м. б. _с_м_у_щ_е_н_и_е_м, — передо мной ли, перед твоей ли взыскующей совестливостью. И — главнее всего — ты — как и в периоды «романов», так и во время написания «повести» — болезненна, вернее — больна. Да, ты — больна. И — серьезно больна. Я не врач, _н_о_ _в_и_ж_у_ _и_ _с_л_ы_ш_у,