Аномалия. Первый фронт. Второй фронт. Третий фронт (сборник) - Владимир Поселягин

– Так точно. По словам товарища Лизюкова, штрафные роты в полной мере показали себя, правда, потери большие. Почти шестьдесят процентов.

– Ожидаемые потери, – вздохнул я.

– Сейчас выживших отводят в тыл, те, у кого раны, получат амнистию после трибунала. Сейчас там военюрист разбирается. Кто искупил свою вину, а кто нет.

– Пленных много?

– У-у-у, – только и махнул рукой Успенский.

Что делать с захваченными пленными, даже если их будет всего около тысячи? Будет… По последним подсчетам, количество только тех, что успели захватить, уже перевалило за пять тысяч. Что с ними делать? У нас была тысяча военнопленных, но фактически полностью мы успели перевезти их на Большую землю. Да, они были набиты как кильки в бочке, но мы избавились от обузы, что же делать сейчас?

Ответа у меня пока не было. Мысль перевезти их на Большую землю как появилась, так и пропала, мы от тех-то с трудом избавились, такое количество наши транспортники не потянут, но и оставлять на своем обеспечении тоже было нельзя. Хомяки и те меньше жрут… Нужно думать.

– Тадеуш, слышишь? Стихло, – отпив пенного напитка, произнес один из завсегдатаев пивного бара, выделявшийся среди посетителей солидным брюшком.

– Побили красных, нечего говорить, пан Витковский, – ответил невысокий худенький старичок. Его костюм, потертости на локтях и руки, истыканные иголками, выдавали в нем портного, правда, с невеликим доходом.

Небольшой тихий городок, что стоял на пересечении автомобильных дорог, находился не так далеко от границы, и жители уже третий день слышали глухую канонаду вдали.

– Пан Пушевичус, что работает в комендатуре, слышал разговор гауптмана Рихте со своим заместителем лейтенантом Милке. Мол, большая банда прорвалась к Владимир-Волынску, освобожденному от большевистской заразы доблестными войсками Третьего рейха, – несколько пафосно произнес пан Витковский.

– Банда – это плохо, разворуют, пограбят, снасильничают, – с умным видом закивал старичок, утопив свой длинный нос в пене пива.

– Герр гауптман говорил, что в банде много русских военных, что дезертировали, когда поняли, что Третий рейх непобедим.

– Побьют, как есть побьют.

Остальные посетители на них внимания не обращали, привыкли. Во всех народах есть такие личности, которые стелются как преданные собачки у ног рядом с победителями. Именно такими и были пан Витковский, служащий на почте, и старый портной.

– Техника едет, – прислушался один из посетителей, крупный мужчина. Замасленная куртка выдавала в нем автомеханика.

– Наверное, раненых везут. Вчера две автоколонны были, одна тут остановилась, в нашей больнице оставили раненых, другая дальше пошла, в полевой госпиталь, – ответил мужчина, судя по измаранным йодом рукам, он работал именно в этой больнице.

– Много раненых?! – удивился пан Витковский.

– Очень, – кивнул медик.

– Значит, большая, очень большая банда, – проговорил старый портной.

– Ничего, справятся, – отмахнулся пан Витковский.

В это время нарастающий шум ворвался эхом на улицы городка. Грохоча траками, двигались облепленные солдатами танки, за ними знакомые гробообразные бронетранспортеры на гусеничном ходу и грузовики. К некоторым были прицеплены пушки.

– Вот, а вы говорили банда да банда, – довольно насупился пан Витковский. – Побили банду, возвращаются герои.

– А почему герои одеты в форму Советов? – озадаченно спросил кабатчик.

Пан Витковский прищурился и полез за очками. Надев линзы, он ошарашенно уставился на бойцов РККА, а то, что это были они, стало сразу понятно. Передовой танк, ссадив десант, ударил и повалил на себя телеграфный столб. После этого время понеслось вскачь. Танки, подминая заборы, разъезжались по городку, у комендатуры, закрытой от наблюдения со стороны кабака громадой костела, заработали пушки и пулеметы, хлестко били винтовки, короткими очередями трещали автоматы. Бухали гранаты. Звонкими голосами звучали команды на русском:

– Второе отделение занять оборону в церкви! Снайпера туда же!..

– Задвинь танк кормой к стене, дорогу перегородил!..

– Замкомвзвода Васильева к комвзводу!..

– Усанбеков, проверь здания на площади!..

Деловито разбившись на отделения, советские бойцы разбежались по городку. Небольшая группа в сопровождении двух танков двинулась дальше, видимо, перекрыть выезд из города. Суетящиеся советские бойцы никак не походили на банду. С иголочки форма, идеально пригнанная по фигурам, ухоженное оружие, тщательно выбритые молодые лица. Старше тридцати ни одного не было, всем едва за двадцать, но несмотря на это и в командирах и в простых красноармейцах сразу можно было признать уверенных и опытных солдат.

Последний приказ, видимо, относился и к ним. Молоденький командир с треугольниками в петлицах, в котором легко можно признать азиата, стал командовать, распределяя бойцов по зданиям, а сам в сопровождении трех бойцов направился к кабаку.

Зайдя внутрь здания, он с удивлением посмотрел на поднятые руки портного и пана Витковского, которые только сейчас обнаружили, что их примеру никто не последовал, а все продолжали пить пиво, с насмешкой наблюдая за сдавшимися.

– Слава русским солдатам! – испуганно завопил портной, в конце дав петуха.

«Русские солдаты» насмешливо переглянулись и, проигнорировав «патриотов», направились к двум немецким солдатам, которые при приближении встали и молча посмотрели на подошедших бойцов.

Несколько секунд длились переглядывания. Оба немецких солдата, видимо, пребывавших в отпуске, да и свежие нашивки за ранения это подтверждали, исподлобья смотрели на русских. Их руки, в отличие от двух последователей Иуды, держались по швам.

Закончив изучать немецких солдат, азиат повернулся и спросил у посетителей на русском языке:

– Кто на немецком тут говорит? Перевести сможет?

– Я, пан унтер-офицер. Могу перевести, – поднял руку кабатчик.

– Переводите. Согласно приказу за номером сто восемь для мотогрупп: запрещается брать в плен солдат противника. После боя, в случае если пленные есть, дать им выбор. Или пуля в висок, или в колено. Выбор за солдатом противника. Лишать матерей их сыновей мы не можем, но и оставлять целыми солдат, чтобы они потом стреляли в нас – мы тоже не можем. Что вы выбираете?

– Но Женевская конвенция?.. – начал было кабатчик.

– Германия ее первая нарушила, издав план «Ост». С этого момента Женевская конвенция против немецких солдат не применяется, – ответил сержант и, достав из кармана широких галифе насколько листков, бросил их на ближайший стол.

Первый камешек в огород Геббельса был брошен, в листовках были подробно описаны как сам план, так и его жуткое исполнение прихлебателями немцев – поляками, финнами, литовцами и румынами, а также возмездие, что они получили.

Кабатчик, встав рядом с тридцатилетним ефрейтором честно все переводил. Заметив, что солдаты хмурятся, русский сержант улыбнулся и, разведя руками, произнес:

– Вы станете калеками, но останетесь в живых, подумайте о будущем. Германии понадобятся мужчины… Жаль!

Молодой солдат бросился на ненавистного русского, мало того что он оказался из ненавистной расы азиатов, так еще и такие слова говорит.

Раздался выстрел; выкинув пустую, испускающую дым сгоревшего пороха гильзу на пол, стоявший позади сержанта боец снова щелкнул затвором винтовки.

– Пулю в колено, – произнес вдруг кабатчик.

– Что?

– Пан ефрейтор выбрал пулю в колено, – повторил кабатчик.

– Хорошо, – улыбнулся сержант, – передай ему. Когда мы будем в Берлине, встретимся. Хлопков!

Рыжий боец от бедра выстрелил в немца, с криком тот упал на пол, схватившись за колено.

– Я медик, я помогу! – крикнул подскочивший фельдшер.

– Хорошо, ловите, – кивнул сержант, кинув медпакет.

Через открытую дверь на площади слышалась гармошка и молодой голос громко и задорно выводил:

По плачущей земле, не чуя сапогов,Наш обескровленный отряд уходит от врагов,Питаясь на ходу щавелевым листом,Ночуя в буераке под калиновым кустом.Нам отдохнуть нельзя – бегом, бегом, бегом!А наши якобы друзья засели за бугромИ смотрят, как нас бьют, не отрывая глаз.И только длинные дороги полностью за нас!Вытри слезы, отдохни немного, я советская дорога.Отходи, а я тебя прикрою грязью да водою.Но по уши в грязи, в воде до самых глаз.Через какой-то срок враги опять нагнали насИ бьют еще сильней, вот-вот и порешат.Но лютые морозы к нам на выручку спешат!Отдохни, утри горючи слезы, мы советские морозы.Заморозим, заметем тоскою, поманив Москвою.Природа на войне нам как родная мать.Но есть время хорониться, а есть время наступать.И вскоре объявились мы во вражьих городкахИ стали все крушить в ответ, разбили в пух и прах!Порвали на куски, размолотили в хлам!И, добивая, объясняли стонущим врагам:Запомните загадочный тактический прием —Когда мы отступаем – это мы вперед идем!..[1]

– Проходите, товарищ Мартынов. Товарищ Сталин ждет вас, – произнес Поскребышев.