Страсть - Федор Раззаков

Папа поначалу пребывал в смятении, потому что поддался влиянию няни Тани, которая прокомментировала внешность моего избранника такими словами: «И не стыдно ему лысым ходить? Хоть бы какую-нибудь шапчонку надел…»

Я же вела себя независимо и по молодости радовалась своему внутреннему протесту против родительского стереотипного мышления. Но, конечно, мной двигал не только протест, я хотела быть рядом с Женей еще и потому, что испытывала к нему целый букет чувств. Меня привлекала его внутренняя незащищенность – я испытывала по отношению к нему что-то материнское, потому что он был оторван от родительского дома, от мамы, которую любил, но которая в силу обстоятельств дала ему только то, что могла дать, а Женинины интеллектуальный и духовный потенциалы были гораздо богаче. Но самым важным было для меня то, что я сразу увидела в нем большого артиста, личность…»

В конце концов Волчек привела Евстигнеева в дом своего отца на Полянке и заявила, что будет жить с этим молодым человеком. Папа, его молодая жена и нянечка Татьяна были в ужасе, поскольку представляли себе жениха Галины совсем иначе. Но, не сумев переубедить Галю, выделили молодым крохотную комнатку, которую в свое время переделали из кухни. Правда, родственники Галины так и не смогли принять ее жениха, считая его неотесанной деревенщиной, и поэтому жить вместе с ними нашим героям стало вскоре просто невмоготу. Когда нервы Галины не выдержали, она собрала нехитрые пожитки в фибровый чемодан и вместе с Женей ушла из отцовского дома. В первый день, поскольку пойти было некуда, они ночевали на лавочке, благо на улице было еще тепло. Потом какое-то время мыкались по друзьям. Наконец мама Галины сжалилась, дала дочери денег, и та смогла снять комнату на Кутузовском проспекте. Чуть позже молодые расписались в ЗАГСе на Полянке. Прежде чем пойти туда, зашли в ближайший подъезд и выпили для храбрости из четвертинки, купленной в соседнем «Гастрономе». Вместо закуски Евстигнеев купил у мороженщицы эскимо. Остатки спиртного они допили уже в ранге мужа и жены – после ЗАГСа.

Свадьбу справили на квартире мамы Галины, поскольку папа на дочку по-прежнему был сердит. (Кстати, накануне свадьбы молодые, возвращаясь из магазина на такси, забыли в машине отрез, купленный на свадебное платье, но в ту же ночь Евстигнеев сумел-таки найти таксиста, и платье было спасено.) Народу на свадьбе было много, все – друзья и коллеги новобрачных. Лучший друг жениха Владимир Кашпур подарил молодоженам пластмассового пупса, к животу которого ленточкой был привязан одеколон «Жди меня». Из гостей также были Марк Бернес, Михаил Козаков и др.

Стоит отметить, что со временем Борис Волчек полюбил своего зятя и даже снимал его в своих фильмах, пусть и в эпизодах. Да и няне Тане Евстигнеев неожиданно оказался близким по духу и восприятию жизни (позднее она так и не сможет полюбить второго мужа Волчек: для нее Евгений навсегда останется «своим», а тот – «чужим»).

В 1961 году у Евстигнеева и Волчек родился сын Денис (к тому времени они, съехав с Кутузовского, снимали комнатку в коммунальной квартире в доме на улице Горького).

Вспоминает Галина Волчек: «Мне было всего двадцать семь лет, и я была дико оскорблена, когда увидела, что в медицинской карте про меня написано «старородящая». Денис был не просто желанный ребенок – я о нем мечтала! Когда его должны были впервые принести кормить, я как сумасшедшая бросилась к тумбочке и начала искать расческу. Думаю: «Неужели мой сын первый раз увидит меня растрепанную, страшную, со спутанными волосами?» Я причесалась, подкрасила губы, а когда его принесли, стала безумно, через закрытые варежечки, прощупывать, все ли пальцы у него на месте. Если бы родилась девочка, я назвала бы ее Настей…

Я была сумасшедшая мама. Однажды в театре, на репетиции, мне вдруг привиделась картина, что моя бабушка несет завернутого Дениса, и он… падает из ее рук. Вскочила, как сумасшедшая полетела к телефону – все ли нормально? «Нормально», – удивилась бабушка. В другой раз кто-то из друзей намекнул, что у Дениса авитаминоз и что земляника якобы лечит все. Так я потом каждое утро бегала на рынок, покупала стакан земляники, буквально вталкивала ягоды Денису в рот и лишь после этого мчалась в театр…»

Брак Евстигнеева и Волчек продолжался семь лет – до лета 1964 года. В распаде семьи был виноват Евстигнеев, закрутивший во время гастролей в Саратове роман со своей молоденькой коллегой по театру «Современник» Лилией Журкиной. Узнав об этом, Волчек прощать не стала. По ее же словам: «Когда мы решили разойтись, многие не понимали, зачем это надо, уговаривали меня и Женю сохранить семью. Но все же это случилось. Женя при разводе вел себя достаточно тактично. Я сама разорвала наши отношения. Собрала его вещи, позвала в наш гостиничный номер (в Саратове. – Ф. Р.) женщину, с которой, как мне казалось, Женя встречался, и сказала: «Теперь вам не придется никого обманывать». Только через двадцать пять лет он упрекнул однажды, что я не должна была так поступать…

Вернувшись в Москву, я посадила Дениса в кресло. Он сидел такой маленький, хорошенький – херувимчик с голубыми глазами. Посадила и сказала таким тоном, как будто с подругой разговариваю: «Денис, мы с папой разошлись». И заплакала. Естественно, была потребность ему – самому близкому существу – все рассказать. Он, конечно, ничего не понял, но с тех пор я на сто процентов уверена, что дети в таком возрасте, не понимая смысла слов, интонацию правды или лжи ощущают сразу…»

(Стоит отметить, что, в отличие от Евстигнеева, Волчек в повторном браке связала свою жизнь с человеком, далеким от мира искусства, – с профессором строительного института Марком Раделевым.)

Первое время Евстигнеев и Журкина вынуждены были ютиться по разным углам (например, снимали комнатку у своих друзей – Владимира Сошальского и Аллы Покровской – в Марьиной Роще), и лишь в конце 60-х они получили квартиру в доме на Сиреневом бульваре. В мае 1968 года у них родилась дочь Маша. Ее крестным стал все тот же В. Сошальский. Вот его рассказ об этом событии:

«Женя позвонил мне рано утром и сказал: «Дорогой, в девять часов утра мы пойдем в цирк (я поначалу не разобрал слово «церковь»), так надо быть в черном костюме. У тебя есть, так что постарайся, чтобы все было «интеллигантиссимо». Я подумал, что мы идем на какой-то утренний просмотр к Юре Никулину, но меня смутило, что надо надевать черный костюм с утра и что я должен ехать к Жене домой, когда он живет совсем в другой стороне от цирка, рядом с которым живу я. Об этом я ему и сказал. Женя стал дико хохотать в трубку: «Дурачок, не в цирк, а в церковь»… Я, конечно, надел черный костюм и поехал крестить Машу. Сам Женя в церковь не вошел: сказал, что он коммунист, что ему лучше не мелькать и что, пока я здесь буду крестить его дочь, он обязан съездить на партсобрание…»