Долгий путь к себе - Владислав Бахревский

— Но куда приложить наши силы? — спросил смиренно государь.

— Да разве нет у нас своего Ирода? Как Ирод убивал детей, так и униаты и католики истребляют церкви Божии и овец словесных, православных. Нельзя, государь, более сносить этой казни. Пора возвысить десницу и защитить Украину от волков-истребителей.

— Я знаю, что мы грешим, оставляя православных людей на истребление, — государь перекрестился, — но принять Украину под руку — значит разорвать вечный договор с Польской короной. Это — война.

— Священная война! — Никон, слушавший царя стоя на месте, вновь сорвался в свой полет по горнице. Сел на лавку, рядом. Поглядел царю в глаза. — Государь, ты уже возмужал. Пора испытывать государственную мышцу великим испытанием.

— Ах, я давно хочу! — Алексей Михайлович зарделся. — В Думе не было крепких людей, таких, как ты… Хмельницкий просился, просился принять его с Войском, а теперь, слышно, турецкому султану поддается!

— Можно ли допустить, чтобы православный народ добровольно пошел в рабство Магомету? — подскочил на лавке Никон. — Собирай, государь. Думу. Не мешкай, собирай! Молю тебя Господом и заклинаю, не дай совершиться столь горестной для христианских сердец печали! Прими, великий, Войско Запорожское под руку свою могучую!

— Я всей душою! — быстро сказал государь. — Но как знать, что Дума решит…

— А кто посмеет перечить твоей самодержавной воле?

— Тут, однако, с осторожностью надо, — покачал головой Алексей Михайлович. — Поспешать в таком деле никак не возможно.

— Да делу-то этому — годы!

— Годы, — согласился Алексей Михайлович. — Да ведь это не кречета на уток пускать.

В первый понедельник Великого поста Боярская дума впервые решала вопрос о принятии в подданство Малороссии и о войне с Речью Посполитой.

Через месяц в Москву прибыли посланцы гетмана Хмельницкого Кондратий Бурляй и Силуян Мужиловский. Они привезли письмо гетмана к государю. Хмельницкий писал в нем: «Вместо комиссий изменою пришло на нас пятнадцать тысяч войска, десять городов выжгли, людей невинных христиан, как мужского, так и женского полу, великих и малых, вырубили, церкви восточные до основания искоренили».

Подписано это письмо было уже иначе, чем прежние письма: «Твоего царского величества во всем готовые и нижайшие слуги и подножие, Богдан Хмельницкий, гетман со всем Войском Запорожским».

Написал гетман письма и ближайшим людям царя. Боярину Борису Морозову, царскому тестю боярину Илье Милославскому, боярину Григорию Пушкину, патриарху Никону. Просил заступничества.

Еще через месяц в Варшаву отправилось посольство боярина князя Бориса Андреевича Репнина. Посольство ехало к польскому королю с наказом добиться от поляков признания статей Зборовского договора и уничтожения унии.

Ян Казимир приказал своим комиссарам так говорить:

«Королю нестерпимо, чтобы Хмельницкий, подданный короля, самый худой человек, хлоп, требует, чтоб было сделано по его хотению. Такого в Польше и Литве не бывало Шляхта о Зборовском договоре и слышать не хочет. Договор этот снесен саблей. Однако ради царского величества король покажет свое милосердие, если Хмельницкий ударит челом о помиловании, сложит булаву, а казаки положат свое оружие и будут по-прежнему в холопах у своих панов, станут пашню пахать, а реестровых казаков будет, как в былые времена, шесть тысяч, и уйдут в Запорожье. Королевские же войска станут по обоим берегам Днепра, в Киеве и в других городах. Если царское величество хочет мира, пусть поможет войсками против Хмельницкого».

Кончились переговоры сердитыми пререканиями. Польские комиссары заявили, что король всех изменников снесет и до конца разорит, на что боярин Репнин возразил:

— Если королевское величество и паны побьют подданных, города и места разорят и сделают пустоту, то побьют и разорят не чужое государство — свое. Всякий государь славен и силен подданными своими, а у пустоты государю бессилие и бесславие.

Переговоры кончились ничем, но это было уже в сентябре.

А 8 февраля 1653 года господарь Василий Лупу принимал антиохийского патриарха Макария.

Патриарх преподнес благочестивому государю великий дар подлинную нижнюю челюсть святого Василия Великого. Челюсть хранилась в ларце индийской работы, была желтая, увесистая, блестящая, как золото, и с запахом амбры. В челюсти сохранились передние и коренные зубы.

Как поведал летописец патриарха, сын его Павел Алеппский, эта святая реликвия была куплена Макарием на вес золота у митрополита Кесарии Григория.

Восточная православная церковь, утесняемая турецким владычеством, бедствовала. Патриарх Макарий предпринял свое путешествие, надеясь на милостыню православных монархов. Он ехал в Москву, но путь его лежал через Молдавию. Господарь слыл рачителем христианской веры, таким он себя и выказал, пообещав патриарху богатые дары.

А пока шел Великий пост.

В субботу перед сыропустной неделей Василий Лупу по своему обычаю помиловал всех преступников. Тюрьмы распахнули двери, судебные дела были прекращены.

Василий Лупу не отпускал патриарха, надеясь устроить особые торжества на Пасху.

О, государское величие! Все-то оно может: послать на смерть невиновного и даровать богатство грешнику, построить город и разрушить город, отвратить от народа беду и навлечь нашествие. Но сами-то цари перед судьбой такие же голенькие, как любой из смертных, пришедших в этот мир.

Молчаливый логофет Стефан Георгий занимался привычными своими делами. Заботился о приезжем патриархе, посылал письма, какие вздумалось написать господарю, а кроме того, рассчитал тех наемников, которые были набраны в Греции, Сербии и Болгарии.

На второй неделе Поста он явился к Василию Лупу в сильном беспокойстве: занедужилось его жене. Врачи болезнь лечить не умели, и логофет по совету доброго человека отправил жену к травнице в дальнюю деревеньку.

Еще через неделю он отпросился у господаря проведать болящую. Лупу Стефана отпустил, ничего не подозревая и совершенно позабыв, что жена Стефана Георгия — родная сестра валашского господаря Матея Бессараба.

В постах и молитвах мелькнули похожие друг на друга дни.

На воскресной службе пятой недели Поста духовник господаря сунул тайком Василию Лупу записочку. И в той записочке сообщалось: логофет поднял восстание, злоумышленники собираются убить господаря на праздник Вайи, в Вербное воскресенье.

Как змея, хитер был логофет. Оставил господаря без войска, а сам получил от Матея Бессараба тридцатитысячную армию наемников. И в Истамбуле дельце обстряпал, пообещал туркам за фирман на Молдавию троекратный харач.

Но недаром Василий Лупу сидел на престоле вот уже девятнадцать лет. Не пал господарь духом.

Под охраной надежного отряда черкесов он тотчас отправил Домну Тодору со всей казной в неприступный Хотин.

Сам действовал решительно и жестоко. Молдавское войско изменило и ушло к Стефану Георгию. Лупу, однако, сумел арестовать трех сердаров и казнил их. Не пощадил и главного войскового сердара, своего крестника, крестника и любимца Домны Тодоры.

В эти тяжкие дни отличился племянник Василия Лупу, тот самый, что был ненавистен всем Яссам. Он разрушил мост и задержал войска Стефана Георгия на два дня.

6 апреля, в четверг, на Вербной неделе, Василий Лупу бежал из Ясс в Каменец, к гетману Хмельницкому.

С понедельника до четверга Страстной недели патриарх Макарий варил миро. Он варил его для Василия Лупу, от которого ждал денежной помощи для своей впавшей в нужду антиохийской церкви.

А между тем на молдавском троне сидел уже иной господин.

Войска Стефана Георгия вступили в Яссы под закатное солнце накануне Вербного воскресенья. Пришел большой праздник, а службы в церквах прекратились. Богатые горожане натащили в церкви столько скарба, что служить стало негде, надеялись, что кресты оградят имущество от грабежа победителей.

Не получив от Лупу обещанного дара, патриарх вынужден был тратить из своих скудных средств на подарок новому властителю. Да и миро требовало драгоценных снадобий. Когда варение было закончено, в миро положили бальзамное масло, мускус, амбру, благовонное алоэ…

Подарки были поднесены. Новый господарь получил от патриарха благословение, но уже в понедельник пасхальной недели обедню не служили.

Стефан Георгий снаряжал и отправлял свое войско в поход. Захватив Яссы без боя, он, обманувшись легкостью победы, тотчас отпустил на родину войска валахов и венгров, боялся грабежей и разорения теперь уже своей столицы.

И вот пришлось посылать гонцов вдогонку за этими войсками: Тимош Хмельницкий перешел Днестр и наголову разбил пограничные передовые отряды молдавского войска.