Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь я должен прерваться и сказать несколько слов в оправдание Бисмарка. Опорой его могущества был престарелый король, жена которого ненавидела Бисмарка и собрала вокруг себя камарилью его врагов. Будучи подданным монарха, имевшего урезанную, но все-таки остававшуюся наполовину абсолютистской власть, Бисмарк не мог раздавить камарилью с такой же легкостью, с какой он расправлялся с другими оппонентами. Он нуждался в монаршем благословении и в психологическом, и в практическом плане. В любом случае Беннигсен стал бы министром короля, а не Бисмарка. Он сам поставил себя в такое положение, при котором ему приходилось почти каждодневно испытывать стрессы и чувство унижения. Бисмарк должен был винить прежде всего самого себя, поскольку сам же и способствовал тому, чтобы наделить короля самодержавной властью, которая истязала его осознанием собственного бессилия.
Психологические стрессы затрудняли решение проблем. Реальные силы в правительстве и обществе становились все менее сговорчивыми, и он терял уверенность в том, что может их контролировать. Взять, к примеру, идею парламентского правительства. Если бы он сразу же после 1870 года начал создавать парламентскую систему государственного управления, то ему, возможно, удалось бы это сделать. Король всегда шел на уступки своему министру-гению, и в данном случае на стороне Бисмарка были бы и Августа, и кронпринц. Однако тогда понизился бы уровень осознания абсолютного могущества, столь необходимого для его «суверенной самости». Такого рода двуединые и неразрывные дилеммы приводили в расстройство и психологическое, и физическое самочувствие Бисмарка, но он был не способен разорвать этот замкнутый круг.
Карл фон Нойман, личный секретарь кронпринца, писал мрачно Роггенбаху из Висбадена 22 ноября 1877 года:
...
«Складывается невыносимая ситуация, и вряд ли стоит удивляться тому, что независимые и свободолюбивые натуры одна за другой уйдут с государственной службы. Отставка лучше, чем губить себя, превращаясь в послушный инструмент всемогущего… У Бисмарка есть только одна положительная сторона, и с этим согласится почти весь мир: всему рано или поздно приходит конец»163.
Спустя два дня после Рождества 1877 года Штош сообщил Роггенбаху о том, что фон Фридберг побывал в Варцине, где узнал о новых планах объединить имперские и прусские министерства и избавиться от большинства членов кабинета:
...
«Фридберг спросил: «А что ждет Штоша?» Ответ: «Он войдет в кабинет в качестве «независимого» министра». Какое великодушие! Он считает нормальным походить по мне ногами, а потом еще и выбросить… Другой человек, еще менее его обожавший, приезжал в Варцин как раз после смерти собаки и, вернувшись оттуда, сказал, что канцлер уже свихнулся или это с ним вот-вот случится»164.
Так закончился 1877 год, пятнадцатый год властвования Бисмарка, наименее удачный в его карьере. Ни канцлер, ни его враги не знали, что их ожидает. Журналист однажды спросил Гарольда Макмиллана, британского премьер-министра в 1957–1963 годах: «Что может сбить правительство со своего курса?» Премьер ответил: «События, мой мальчик, события». В карьере Бисмарка события 1878 года сыграли прямо противоположную роль. Они укрепили его положение, придали неожиданно новое направление и динамичность его политике.
10. «Постоялый двор мертвого еврея»
В двенадцать я увидела его за ленчем, бодрого и оживленного, после того как он еще раз выступил в рейхстаге (который теперь называют «постоялым двором мертвого еврея»).
Баронесса Шпитцемберг, 15 марта 1884 года, Шпитцемберг, «Дневник», 205
11 января 1878 года Билл [90] , сын Бисмарка, сказал Тидеману: кайзер «очень рассердился», когда граф Эйленбург показал ему, в шутку, состав нового кабинета из видных национал-либералов и прогрессистов – «Беннигсен, Форкенбек, Штауффенберг, Риккерт и прочие»1.
18 января 1878 года Тидеман по указанию Бисмарка встретился с Беннигсеном, который воспринял свое назначение как «нечто само собой разумеющееся» и потребовал, чтобы в новый кабинет вместе с ним вошли еще «один или двое его коллег из национал-либеральной партии»2. 19 января 1878 года Тидеман съездил в Варцин и доложил обо всем Бисмарку. Через неделю в Берлине Рудольф фон Беннигсен на парламентском обеде сказал Люциусу, что у либералов есть две козырные карты:
...
«1) возрастающую нужду в финансовых средствах невозможно удовлетворить без нашей помощи;
2) через два года заканчивается Septennant (семилетняя программа фиксированного финансирования армии и ее численности. – Дж. С .)… Если сейчас будет достигнуто взаимопонимание между парламентом и правительством, то мы получим двадцать лет стабильного развития, в противном случае нас ожидают непредвиденные осложнения»3.
18 февраля состоялось собрание национал-либералов. На нем присутствовал и Юлиус Хёльдер, депутат из Вюртемберга, изложивший свои впечатления в дневнике. Хёльдер принадлежал к тому крылу национал-либералов, которые поддерживали Бисмарка в рейхстаге, однако парламент Вюртемберга нередко подрезал энтузиазм сторонников Бисмарка на государственном уровне. Теперь и Хёльдер признавал неизбежность столкновения с Бисмарком4:
...
«Нам необходимо подлинно ответственное правительство, тесно взаимодействующее с большинством в рейхстаге… Согласие на новые налоги надо использовать как средство давления не только на бундесрат, но и (если исходить по крайней мере из контекста их ремарок) на Бисмарка и кайзера, с тем чтобы (коротко говоря) ввести парламентское правление в рейхе. Прежде всего, финансы рейха и Пруссии должны быть сосредоточены в одних руках (Беннигсена)»5.
Эту ситуацию можно занести в разряд тех поворотных пунктов в истории Германии, во время которых, по выражению покойного А. Дж. П. Тейлора, «ничего не поворачивается». Стоило Бисмарку шевельнуть бровью или пальцем в знак одобрения, глядишь, трое национал-либералов вошли бы в состав кабинета, и в Германии мог бы постепенно установиться парламентский режим. Бисмарк поделился бы своей властью, согласился бы на определенные компромиссы и признал бы оппозицию как необходимый компонент политической системы. Ему следовало бы поступиться своей приверженностью полуабсолютистской монархии и допустить в стране менее жесткое правление. Рассматривал ли Бисмарк такую альтернативу? У нас нет свидетельств ни подтверждающих, ни опровергающих это. Переговоры с Беннигсеном можно считать типичным примером тех действий Бисмарка, которые Мориер назвал «комбинациями», то есть одним из ходов на шахматной доске.
