Я — начальник, ты — дурак - Александр Щелоков

Главная черта, общая для всех настоящих комендантов, их постоянная нацеленность на выявление нарушителей. И тут уж им равных трудно найти.

В военной газете Южной группы войск однажды напечатали стихотворение. Не шедевр, но вполне приемлемое, с четким ритмом и звонкой рифмой. Редактора подкупило то, что автором был солдат. И писал он о фронтовике, который идет по городу, а на его гимнастерке «в ряд медали золотом горят».

На другой день после выхода газеты в свет редактору позвонил комендант советских войск будапештского гарнизона генерал-майор Скосырев. И начал с упрека: «Когда редакция перестанет потворствовать нарушителям формы одежды?»

Редактор, не поняв, о чем речь, попросил назвать фамилию нарушителя. Скосырев язвительно ответил: «Это вы доложите мне фамилию. А меры я сам приму».

Все еще считая, что речь идет о ком-то из сотрудников газеты, который нарушил дисциплину, редактор спросил, в чем же суть проступка. «А в том, — ответил комендант, — что приказом командующего войска уже переведены на зимнюю форму одежды, и у меня в гарнизоне никто не может появляться в это время на улице без шинели. Затем, на гимнастерке солдату награды носить не положено. Медали надевают только на парадный мундир».

У настоящего коменданта глаз — алмаз.

Помню, на Дальнем Востоке мне пришлось сдавать предварительные экзамены в академию. Выдержавшие испытания получали звание «кандидата» и право ехать в Москву на сдачу там приемных экзаменов. По строевому уставу знания абитуриентов проверял полковник — комендант местного гарнизона. Человек, как все быстро убедились, он был остроумный, понимавший шутку, но в то же время отличался требовательностью и умением буквально на лету усекать любой непорядок. Этим и воспользовались шутники, без которых офицерский корпус просто немыслим.

Ночью, когда все спали, два «умельца» спороли с кителя капитан-лейтенанта Тихоокеанского флота морские пуговицы и на их место пришили армейские. Моряк подмены не заметил и явился в таком виде на сдачу экзамена.

Как положено, представился: «Капитан-лейтенант такой-то прибыл…» Взглянул на него полковник и сказал: «Были бы вы просто капитаном или лейтенантом, я бы позволил вам тянуть билет. Но вы капитан плюс лейтенант в одном лице. Поэтому извольте привести себя в вид, соответствующий флотским канонам. Даю пятнадцать минут".

Выскочил капитан-лейтенант из аудитории и растерянно объявил страдавшим у дверей товарищам: «Выгнал, а за что?»

Все так и легли в хохоте.

Через десять минут, с помощью друзей-шутников перешив пуговицы, офицер держал экзамен и сдал его. Ставя в зачетном листке отличную оценку, полковник заметил: «А я вот, капитан-лейтенант, каждое утро себя осматриваю на предмет соответствия форме. Мало ли что за ночь может произойти…»

Становление одного коменданта происходило у меня буквально на глазах.

Я приехал в командировку в Читу из Даурии. На улице стоял лютый холод. Мороз придавил спиртовой столбик до минус сорока пяти. В воздухе, струясь, плавали искристые льдинки. Зато в гарнизонной гостинице — старом здании с добротными стенами и угольными печами — было тепло и уютно. Отогреваясь после дня, проведенного на морозе, я возлег на постель и взялся за книгу. Внезапно открылась дверь и на пороге появился этакий Тарас Бульба — крепко сбитый, плотный, с висячими усами. Одет он был в пижаму с широкими продольными синими полосами.

— Преферансисты есть? — спросил вошедший с порога. — Нужен четвертый.

Поскольку конкурентов не оказалось, минуты две спустя мы уже сидели в соседнем номере и метали карты.

Три дня я пробыл в командировке, и три вечера подряд длилась «пулька».

Игрок в пижаме оказался кавалерийским полковником Зозулей. Прислали его с запада с назначением в нашу кавдивизию, но вакансия командира полка оказалась занятой, и кадровики округа спешно подыскивали полковнику другое место. Зозуля был человеком веселым, компанейским, к игре относился серьезно, подолгу думал над каждым ходом, негромко повторял картежные присказки: «Карты — лошади, а ехать не на чем» или «Туз, он и в Африке — туз».

Мы живо интересовались делами полковника, и он подробно докладывал о них вечерами. Судя по его рассказам, должности ему предлагали вполне приличные: командира стрелкового полка, заместителя командира стрелковой дивизии. И всякий раз полковник отказывался. Он не хотел менять синих петлиц и кантов, снимать с погон золотистые подковы, перекрещенные клинками. Кое-кто подтрунивал над полковником, но он оставался неколебим. Что поделаешь, у кавалеристов особая гордость.

Получить кант другого цвета, потерять шпоры для конника было равносильно потере чести. В адрес тех, кто все-таки согрешил, посылались злые, язвительные шуточки. Например, задавали загадку: «Что такое: не гриб, не морковка, а красная головка?» В ответ называлась фамилия кавалериста, ставшего пехотинцем.

Примечательно, что для исконных пехотинцев загадку не употребляли. Они ведь не виноваты, что с красными околышами отродясь. Но кавалерист, утративший синие цвета формы, был не гриб и не морковка.

Преданность синему канту нашла отражение и в песне. В ней кавалерист клялся девушке в любви страшной клятвой:

И если клятве изменю я,Пусть покраснеет синий кант,И шпоры пусть мои наденет,Пехоты младший лейтенант…

Страшно, не правда ли? Потому я прекрасно понимал полковника, одобрял его стойкость, которая заставляла отказываться от предложений лестных, но связанных с изменением цвета канта на погонах и брюках.

Командировка моя окончилась. Уехал, так и не узнав, куда устроен Зозуля, кем назначен.

Год спустя выдалась новая командировка. Приехал в Читу, и на подходах к штабу округа меня задержал майор с красной повязкой на рукаве. Как я думал, придраться ему ко мне причин не было. Однако, осмотрев меня с фронта и не найдя изъянов, майор вдруг скомандовал: «Кругом!»

Заведенный навсегда ключом дисциплины, я крутанулся через левое плечо, дав майору возможность оглядеть меня с тыла. А тыл — это тыл.

— Почему не разрезана спинка шинели?! — торжествующе воскликнул майор.

Я никогда раньше не понимал, да и сейчас не понимаю, для чего на офицерской шинели должна быть разрезана спинная складка. У солдатской шинели — другое дело. Там складка имеет функциональное назначение: отстегни хлястик, и получаешь одновременно и подстилку, и одеяло, укутавшись в которое, можно неплохо поспать. Офицерская шинель кроится по иному принципу, и использовать ее, как солдатскую, уже нельзя. Тем не менее складку, которую в пошивочной мастерской зашивают, при ношении шинели нужно разрезать. Это доставляло немало неудобств. Например, в Забайкалье, когда морозы жмут за тридцать, через разрезанную складку изрядно холодит спину. А снаружи сукно покрывается густой изморозью. Вот почему в отдаленных гарнизонах офицеры предпочитали носить шинель с зашитой спинкой. В Чите с этим решительно сражались.

Меня с несколькими изловленными офицерами привели в комендатуру. Собрав удостоверения личности, майор исчез. В просторном предбаннике толпились задержанные по разным причинам нарушители. Как водится, шли разговоры о том, что кому грозит. И тут выяснилось, что прогнозы — дело бесполезное. Комендант был строг. Когда к нему вводили задержанного, он, вроде бы, не произнося ни слова, предпринимал определенные действия. Например, крутил левый ус. Это значило, что нарушителю назначается двое суток ареста. Крутил правый — пять суток. При этом, говоря о коменданте, его не осуждали. Констатировался только сам факт. Вот, мол, какой в гарнизоне оригинальный и строгий хранитель воинского порядка.

Офицеров на ковер выкликали по одному. Выкликнули и меня. Я шел к таинственной двери, ощущая тревогу и досадуя на себя. Приехать в командировку и попасть на губу — перспектива малоприятная.

В просторном кабинете за столом сидел… я даже окаменел от неожиданности — мой прошлогодний партнер по преферансу. Узнал меня и он.

Быстро встал из-за стола, пошел навстречу, протягивая руку.

— Ну, молодец, что зашел.

— Не зашел, — сказал я. — Привели.

— В чем беда?

— Не разрезана спинка шинели.

— У меня дома распорем. — Повернувшись к майору, полковник приказал. — Я занят. Всем задержанным сделайте серьезное внушение и отпустите.

Так нежданно-негаданно вместо гауптвахты я попал в гости.

— Довольны назначением? — спросил полковника. — А как же кавалерия?

— Что кавалерия? — удивился он. — Ты знаешь, кто был комендантом Берлина? — И, зная, что я знаю, все же пояснил: — Генерал-полковник Берзарин…

— Так то Берлин, а это Чита…

— Комендант, он и на Северном полюсе — комендант. Понял?

Дух комендантской гордости витал над миром. И даже туз, который и в Африке носит то же звание, что и в Бурято-Монголии, стал в устах любителя преферанса комендантом на Северном полюсе.