Бортовой журнал 2 - Александр Покровский

Подают пиво (такое и сякое) и запеченную свиную рульку – это та часть ноги, что рядом с копытом.

Поедая рульку, я понял, что от свиньи оставляли благородные германские бароны простым неблагородным местным крестьянам.

Поговорили о судьбах России. Как всегда, в судьбах ее много выяснилось неясного.

Потом были песни – сначала все больше про «Мурку», а потом уже и песни военных лет пошли. Я сидел и думал, что то, что поют про «Мурку», скорее всего, говорит о том, что воровское побеждает в конце концов сыскное, потому что про нее поют все бывшие сыскари.

А военные песни – это наше вчера, сегодня и наше завтра. Их хорошо слушают все. Даже немцы.

Через пять дней мы уже улетели в Питер. Улетали мы с тем чувством, что мы все-таки молодцы.

Говорят, что есть еще такое Евангелие от Иуды. Говорят, что его скоро опубликуют.

В Библии есть множество сомнительных для меня мест. Одно из них – предательство Иуды. Как это, скажите на милость, выглядит со стороны обыкновенной логики: Христос, человек великой проницательности, не распознал в своем лучшем ученике предателя? И что это за цифра такая – тридцать сребреников? Чего это вдруг и так мелко? Может, не тридцать, а все-таки три тысячи? Или же тридцать тысяч?

И потом, этот пресловутый поцелуй. Это что за театр?

Граждане, должен вам сообщить, что Христа в ентом самом месте знала каждая собака – он там день и ночь шлялся и все проповедовал и проповедовал.

Так для чего же его целовать, если его и так все знали?

Уж очень этот поцелуй похож на пароль, что ли, или на условный сигнал между двумя сговорившимися.

Кто эти двое? Христос и его лучший ученик – Иуда. Один без другого – просто не вяжется. Не совершил бы Христос подвиг собственного распятия без верного помощника.

А кто годится на роль верного помощника? Только самый умный и преданный ученик. Иуда. И ведь Христос-то простил его тут же.

То есть Иуда, как и всякий прощенный, прямиком попал в рай.

Что и было обещано.

Герундий! Как человек, рожденный для великих дел и отличающийся с самого своего появления на этот свет счастливым телосложением, набором несомненных дарований, а также и трезвым рассудком, хотел бы обратить ваши взоры на то, что только умы недалекие полагают виновными в своих бедах всех лордов нашего королевства.

Это не так. Беды бедным несет бедность. Ума, разумеется.

А всякий же феодал испытывает неподдельные чувства к своим подданным. Все эти движения начальственных душ хороши, поскольку не обещают забвения – худшего из имеемых зол.

Вглядитесь в их лица – там нет места скуке. Они всюду в поиске. Их тревожат детали.

А люди вызывают в них к жизни те же свойства души, как и бараньи котлетки.

Нельзя не любить то, что ты ешь.

Я встретился с Клаусом Фрицше. Он был смущен. Он сподобил нас на издание его книги о плене, а потом нашел себе других издателей. Я успокоил его: ничего страшного.

Я задал ему вопрос: все ли немцы шли в Россию в 1941-м за землей и рабами.

Нам, по крайней мере, говорили, что все.

– Нет! – сказал Клаус. – Не все. Это землевладельцы, может быть, и шли за этим, но я и многие мои товарищи были семнадцатилетними мальчишками. Мы шли за родину. Я недолго провоевал. В первом же бою попал в плен. И шесть лет отсидел в плену. Меня и многих моих товарищей спасали простые русские люди. Спасибо им.

Клаусу уже за восемьдесят. Он 1924 года рождения, и он все еще пишет книги.

Мой отец тоже воевал с семнадцати. Только он уже умер. В шестьдесят восемь лет. Он не любил вспоминать о войне.

Мне позвонили и сказали:

– Сейчас с вами будет говорить Наталия Петровна Бехтерева!

Дело в том, что до этого я брал у нее интервью и при этом деянии подарил ей «72 метра».

– Александр Михайлович! – послышался в трубке голос Наталии Петровны. – Должна вам сообщить, что если вышла ваша книга «72 метра» и по ней еще и фильм сняли, то в нашей стране действительно есть демократия!

– Вам понравилось? – спросил я.

– А я бы иначе и не звонила! – было мне заявлено не без гордости.

– Ну, Наталия Петровна, уж нам-то известно, что вы девушка-кремень! Значит, вас проняло?

– Конечно! Но вам-то известно, что вы умеете затянуть к себе читателя.

– Известно, конечно. Так что спасибо, Наталия Петровна!

Потом мы еще немного поговорили о том, как человек выходит из тела, о снах и сновидениях, о рождении мысли, о мозге, а в конце разговора я ей сказал:

– Вы только там не пропадайте, Наталия Петровна!

– Вы только посмотрите на него! – притворно ахает она, и в трубке слышится смех секретарши.

Все зависит от движения встревоженных духов.

Все помыслы человеческие, все страдания и печали, а также радости, подлости, глупости. Словом, всё.

А встревоженность же духов напрямую связана с самим зачатием.

Не столько со способом оного – с позой и интенсивностью, как с мыслями, опутавшими обоих участников, с разнообразием их путей и направлений.

Не следует безо всякого соображения нестись вперед как угорелые, на манер зеленых обезьян, мартышек или же макак! Иначе на свет Божий не замедлят появиться торговцы недвижимостью, предатели и члены городского парламента.

Не следует тупо и сыто уподобляться молоту и наковальне, поршню и шатуну или же деревенскому насосу для подъема воды из-под грунта. В этом случае мы рискуем наводнить мир клятвоотступниками, убийцами и ворами, а также лицами безо всяких способностей, то есть служащими госдепартамента.

Только мягкое, непринужденное размышление о связи величин бесконечно малых с большими, о влиянии их друг на друга и о взаимном их проникновении в сочетании с движениями неторопливыми, но глубокими и сильными способны явить нам души благородные, склонные к любви и обожанию всего сущего.

Уф!

– Хочешь посмотреть то место, где у нас Буш танцевал?

Вообще-то, я хотел бы взять интервью у Кахи Бендукидзе, но и то место, где в Тбилиси Буш танцевал, тоже сойдет, пока Каха готовится к интервью.

Буш танцевал на улице перед рестораном, а потом его повели в этот ресторан кушать.

– Вот он – этот ресторан!

Мы стоим рядом с очередным собором на возвышенности, под нами Кура, а на том берегу– ресторан. Я уже привык, что тут в Грузии всё – или Кура, или собор, или ресторан.

Я третий день не могу взять интервью у Кахи: то ему некогда, то мы в ресторане.

Каха обещал мне дать интервью сегодня, но вечером, а пока можно сходить в музей оружия. Меня туда ведет Георгий. Это рядом с одной маленькой, но древней церковью, куда мы, конечно же, заходим поставить парочку свечек.

Тут же недалеко и городской музей. В музее тихо, и там собрано все, что относится к городской жизни – орудия и оружие. Оружие – это к предкам грузин, настоящим мужчинам и воинам, а орудия – это к ремесленникам – тбилисцы были искусными мастерами.

В музее много и того и другого, а также костюмы всех времен и современная живопись.

Современная живопись похожа на ту, что рисуют в Питере «Митьки».

После музея мы заходим в кузню, где куют кинжалы.

– Ты хочешь маленький кинжал? Объясняю, что в аэропорту все равно этот кинжал вытащат из чемодана.

– Тогда просто посмотрим.

В кузне живописно лежат всякие куски, которые потом станут оружием. Здесь куют оружие на заказ. Кузнец – выпускник художественного училища, он не только показывает, но и рассказывает о том, как это оружие делается и какие предки были молодцы, что завоевали так много земли. Оказывается, в свое время не было ни Армении, ни Азербайджана, а все это была Грузия. Я уже слышал нечто подобное от армян. В том случае была только одна Армения.

А оружие он кует действительно очень хорошее.

Интервью в тот день я взял, но не у Кахи Бендукидзе, а у другого Кахи.

Этот Каха министр, и возглавляет он департамент науки, спорта, труда и еще чего-то не очень крупного. Одновременно он еще и является деканом здешней школы бизнеса.

То есть он учит бизнесу других людей.

Мы пошли в его школу, где поднялись наверх на лифте, у которого открывалась только одна створка. Кроме того, внутри надо было нажать некую комбинацию кнопок, чтоб сдвинуть его с места вверх.

– А он не рухнет вниз, если ты отпустишь кнопки? – спросил я у парня, который нас вез таким образом в школу бизнеса.

– Нет! – засмеялся он. – Не успеет. Сейчас приедем.

И действительно, вскоре мы приехали. «Как все необычно, – подумал я, – в этой школе!»

Каха говорил по-английски и по-русски. Он оказался молод и напорист. Он ездит по стране, он часто бывает в Америке, в Канаде. Он читает там лекции. Он и здесь читает лекции об истории Грузии.

Он говорит о Грузии, о ее будущем (которое видится ему сельскохозяйственным, ну и туризм, само собой, а потом еще и транзит бакинской нефти с газом, и прочее, и прочее).

На нашей беседе присутствуют Гизо и Важа. Те сидят, уставясь в стол, потому что Каха, показывая на них, говорит о том, что их поколение было взяточниками, а Грузия так жить больше не хочет.