Нелегал - Олег Северюхин

В автодрезине я простудился, а угольная пыль добавила мне бронхит. Хорошо, что не подхватил "испанку", которая свирепствовала в Европе и в России. Почти вся дорога прошла в полубессознательном состоянии, сострадании попутчиков, которые поддерживали меня морально и материально с помощью кипятка и нехитрой еды, которой со мною делились.

Скажу тебе откровенно, когда у меня совсем ничего не осталось от той страны, которая послала меня сюда, я начал чувствовать себя так же, как и окружающие меня люди. Даже мыслить стал категориями людей, озабоченных тем, где достать пропитание и найти источник постоянного дохода, позволяющего как-то существовать в этом мире.

На подъезде к Москве я уже совсем оправился от простуды, бегал за кипятком для пассажиров, мне доверяли производить обмен кое-каких вещей на пропитание. Узнав, что я круглый сирота (интересное русское слово "круглый". Все знают понятие круглый, но обозначает оно "полный", не в смысле толстый, а в смысле том, что у человека нет ничего, ни родственников, ни ума, никакого хозяйства), меня наперебой стали приглашать ехать с ними. У одних есть работа, у других есть красавица на выданье, третьи предлагали учиться в их городе. Редко в какой стране пригласят к себе постороннего человека, мало известного, нравящегося лишь приятным обхождением и старанием отблагодарить за предоставленную пищу и уход в дороге. Я вежливо благодарил их за участие, записывал адреса корявыми печатными буквами, подтверждая отсутствие у меня приличного образования. Никогда не отказывайся от полезных контактов. Может прийти время, когда эти связи еще могут пригодиться.

Адрес господина Хлопонина я помнил на память. Вот два брата-акробата - Хлопонин и Луконин. Случай свел в дороге. Придется воспользоваться его помощью для легализации в одном из главных городов России и определения дальнейших направлений своей деятельности. Через него "в темную" я попробую установить связь с германским посольством, так как в дороге слышал о заключении Брест-Литовского мирного договора между Россией и Германией и о возобновлении между ними дипломатических отношений.

Был февраль 1918 года. Больше трех месяцев я был в пути по всему миру. Одна треть пути пришлась на Россию. Представь, какая это огромная страна. Огромная и вдоль, и поперек.

Я не буду останавливаться на описании Москвы 1918 года. Ты это видела в кинохронике, в кинофильмах, можешь почитать и газеты в библиотеке. Я хочу, чтобы ты поняла, кем я был, что делал и кто я такой на самом деле.

В Москве новая жизнь била ключом, постоянно сталкиваясь с проявлениями прежнего уклада жизни, существовавшего столетия. На первый план выходили рабочие и работницы, солдаты и матросы, революционная интеллигенция, принявшая революцию сознательно или в целях приспособления к новым условиям. Остальные слои населения именовались пережитками прошлого. Быть в числе пережитков, значит сознательно обречь себя на отмирание.

Господина Хлопонина я нашел в доходном доме на Сретенке, где он занимал трехкомнатную квартиру на последнем этаже вместе с женой, дочерью и домработницей Катей, милой застенчивой девушкой лет двадцати двух - двадцати трех. Моей ровесницей.

Мое появление там было, как мне кажется, давно ожидаемым. Мой попутчик ласково встретил меня, познакомил с женой и дочкой и попросил Катю приготовить для меня ванную, свежее белье и халат.

Несмотря на приглашение пройти в комнату, я предложил зайти в кухню и сразу же попросил закурить. Это очень большое удовольствие - закурить хорошую папиросу после разносортной махорки. Папиросы фирмы "Дукат" и впрямь были хороши. Я рассказал Аркадию Михайловичу о том, что в Ново-Николаевске отстал от поезда, так как отошел далеко от станции с человеком, с которым договорился о приобретении продуктов. Рассказал о приключениях, которые произошли со мной в пути, вызвав искренний смех Аркадия Михайловича. За разговором незаметно прошло время, необходимое для приготовления ванны.

Ванная комната была уютной, отделанной мраморными плитками. Плитками было обложена и чугунная ванна. Тепло от титана, в котором грелась вода, приятно согревало все тело. Я посмотрел в зеркало, висевшее над умывальником, и чуть не отшатнулся от него. На меня смотрела плохо выбритая физиономия усталого человека с всклоченными волосами на голове. Темные круги под глазами и обострившиеся скулы делали меня старше своих лет. Я совершенно не был похож на розовощекого молодого человека, высадившегося с парохода на Владивостокской пристани.

Мне казалось, что я попал в другой мир, в другую Россию, европейскую, цивилизованную. А все, что было до этого - страшный кошмар, приснившийся мне в горячечном бреду во время затяжной болезни. Лежа в горячей воде, я видел, как грязь отваливается от меня кусками. Долго я не мог удалить черные полоски из-под ногтей, отмыть потемневшие от грязи руки. Выйдя из ванной, я удивился цвету воды, которая осталась после моего мытья. Во время пути мне ни разу не пришлось помыться полностью. Я еще удивляюсь, как я вообще не завшивел. Это было бы более опасно. Вши - разносчики тифа, а эта болезнь опаснее простуды и инфлюэнцы. Тщательно выбрившись, надев свежее белье и запахнув на себе бархатный халат с атласными отворотами, я вышел из ванной.

Моему внешнему виду удивилась жена Аркадия Михайловича и служанка Катя. Хозяйка дома призналась, что вначале она приняла меня за одного из бродяг, с которыми любит знакомиться Аркадий Михайлович в поисках театрального образа. В столовой уже был накрыт стол, выглядевший вполне достойно из-за перебоев в снабжении второй столицы России. На ужин Бог послал вареный картофель, копченую колбасу, холодное мясо, селедку, заправленную колечками лука, немного соленых грибов, черный хлеб и хрустальный графинчик с прозрачным содержимым. Все это было разложено на красивых тарелочках, а перед каждым прибором лежала накрахмаленная салфетка. Это было великолепно.

Во время ужина мы с хозяином дома вспоминали наше знакомство во Владивостоке, поход к коменданту вокзала, дорожные приключения и весело смеялись.

После ужина мы с ним удалились в его маленький кабинет и попросили подать туда чай. Попивая чай из фарфоровой чашки и покуривая сигарету, Аркадий Михайлович сказал:

– Вы, Иван Петрович, очень интересный человек. Типаж, как говорят у нас в театре. Всю дорогу я разглядывал вас и никак не мог определить, кто вы. Чего-то немного недостает вам, чтобы выглядеть нормальным русским человеком. По-русски говорите, как русский, а читаете, как иностранец, проговаривая прочитанное. Производите впечатление человека образованного, а не знаете элементарных вещей о нашей жизни. Есть у Антона Чехова персонаж такой по фамилии Беликов, он его назвал "человеком в футляре". Он от всех в футляр прятался, а вы только-только начинаете вылезать из своего футляра. Простите, ради Бога, за любопытство, но из кармана вашей солдатской гимнастерки выпала справка, что вы являетесь солдатом 27 пехотного Лукониным Иваном Петровичем. Невдомек мне и то, что в дороге вы с легкостью избавлялись от своих заграничных вещей, надевая кем-то уже ношеную одежду. И, вместе с тем, у меня к вам есть определенное чувство доверия и участия. Не расскажете ли вы мне, кто же вы на самом деле?

В одном фильме, внученька, я уже видел этот эпизод, когда белогвардейский капитан, адъютант запойного пьяницы, командующего армией генерала Ковалевского, задумчиво отвечал своему юному другу на аналогичный вопрос: "Видишь ли, Юра…". Примерно так же, немного помолчав, несколько раз затянувшись папиросой, и я сказал задумчиво:

– Видите ли, Аркадий Михайлович, я Луконин Иван Петрович, солдат 27 пехотного полка, патриот России, в апреле 1917 года я дезертировал из армии и с того времени скитаюсь по России. Податься мне некуда, я сирота, ни родственников, ни знакомых у меня нет. Всю жизнь я пас скот у крестьян в Пензенской губернии, кочуя из одной деревни в другую. Первый документ я получил, когда пошел добровольцем в армию, надеясь, что там меня научат грамоте и какой-нибудь специальности. Во Владивостоке я оказался совершенно случайно и встретился с вами на железнодорожном вокзале. Вас привлек мой типаж, а в дороге мы еще и подружились. Я думаю, что и вы российский патриот, и правильно поймете мой рассказ. За границей я никогда не был и думаю, что этот факт из нашей с вами истории будет исключен навсегда. Я очень плохо разбираюсь во всей этой обстановке и надеюсь на вашу помощь, чтобы избежать всех этих недостатков, которые делают меня несколько странным в глазах нормальных людей. Единственное, что я понял за время нашего знакомства, так это то, что нам в это трудное время надо держаться вместе, стараясь приспособиться к новой жизни. Со своей стороны я буду делать все, чтобы вы и ваша семья всегда находились в безопасности, а ваше знакомство с простым крестьянским неграмотным пареньком будет способствовать вашему сближению с простым народом, который, похоже, надолго и всерьез берется за дело управления государством. Есть у меня такое чувство, что если мы с вами расстанемся, то это будет губительно для меня и для вас.