Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая - Сергей Курган

– А какой-нибудь из них стоит так же, как Шартрский – на вершине холма? – спросила она.

– Да, Аня, есть такой – очень похоже расположенный – в городе Лан: это к северу от Парижа, в Пикардии. Огромный, пятибашенный – и тоже, как вы сказали, парит над городом, стоящим, как и Шартр, на холме, возвышающемся посреди ровной местности. Только вот беда: с него поснимали почти всю скульптуру.

– Что, опять революционеры?

– Да, они, чтоб им… А что касается остальных… Собор в Бове так и не был достроен: стоят только хор и трансепт14. Но зато его хор – самый высокий из всех. Там же, внутри – знаменитые часы. Собор в Руане имеет самую высокую башню. А собор в Бурже – замечательные витражи, которые были установлены на пожертвования цехов и состоятельных горожан, в том числе Жака Кёра.

– Того самого финансиста, кредитора короля, которого он потом изгнал?

– Того самого – его дом, а лучше сказать, дворец, – кстати, замечательный образчик готики в гражданской архитектуре – стоит в Бурже и по сей день.

Дом Жака Кёра в г. Бурж

– А в Реймском соборе короновали французских королей, так?

– Да, верно.

– Но почему? Ведь Реймс – не столица.

– Ну и что? Москва, например, тоже долгое время не была столицей, а короновали русских царей все равно там. А немецких королей много веков короновали в Ахене.

– А почему так?

– Ну, с Москвой понятно: она была до того столицей (и, кстати, вновь стала ею позже). Ахен избрал своим местопребыванием Карл Великий.

– А Реймс?

– Видите ли, Аня, в Реймсе в свое время крестился Хлодвиг. А вслед за ним – все его войско. Вот поэтому Реймс и стал коронационным городом.

– Я что-то припоминаю о нем: это был вождь германцев, да?

Серж улыбнулся.

– Ну, в общем – да. Он был, точнее, стал королем франков, то есть, он правил Франкским Королевством, в которое входили территории нынешних Франции и Германии. Так что он является фигурой, общей для истории обеих стран.

– Ну вот тебе и «единица» по истории! – сокрушенно подумала Аня. – Стыд ведь какой! Ничего-то я толком не помню…

– А как его зовут французы? Неужели тоже Хлодвигом?

– Нет, конечно. По-французски его имя звучит как «Кловис».

Ладно, не беда, – подумалось Ане, – как там? – «Мы все учились понемногу – чему-нибудь и как-нибудь». В конце концов, я не историк. – Зато я интересуюсь историей, – сказала она себе, вспомнив характеристику, которую дал историкам Серж, – и хочу знать историческую правду. А то, что Серж знает это все (и еще многое другое), так на то он и Серж: уникум. Таких можно по пальцам сосчитать. А в Реймсе Аня еще побывает, это – «дело техники».

– Пойдемте внутрь, Аня, – прервал ее размышления Серж. – Там самое главное.

Собор Богоматери (Нотр-Дам) в г. Шартр

Войдя внутрь, Аня остолбенела: все внутреннее пространство Собора было залито поразительно глубоким и невероятно насыщенным синим светом, который лился через витражи удивительной красоты. Таких великолепных витражей она никогда прежде не видела. Особенно красивы были круглые окна с ажурным каменным переплетением – «розы». Впрочем, остальные витражи уступали им незначительно. Этот дивный свет заполнял весь внутренний объем Собора, придавая ему некий «нездешний» вид. Словно этот свет исходил не с улицы, а из какого-то запредельного пространства. «Трансцендентного» – вспомнила Аня слово, которое употребил Серж, применительно к Богу и ангелам.

– Ну, что скажете? – спросил тихонько Серж.

– Это потрясающе! – ответила она так же тихо, словно боясь спугнуть это чудо. – Кажется, что этот свет льется из эмпирея, из царства блаженных.

– Почему же «кажется»? – сказал Серж глядя на «розу». – Оттуда и льется.

Аня с изумлением воззрилась на него.

– Вы это серьезно? – спросила она.

– Почему нет? Так и есть – в определенном смысле. Разве вы не чувствуете? Ведь это – мистический свет. И уверяю вас, такого вы не увидите больше нигде.

Серж усмехнулся.

– Вы, возможно, заметили, что я часто употребляю эту фразу, – продолжил он. – Но это правда. Просто я стараюсь подобрать для вас все самое-самое.

– Спасибо, Серж. Вы даже не представляете, как я вам благодарна за все, – искренне произнесла Аня, и в сердце у нее потеплело.

– Я польщен – право, польщен, – ответил он. – И заметьте себе – я не говорю: «не за что». Я рад, Аня. И я вижу, что это хорошо – то, что мы с вами – после всего этого «цирка зверей» – заехали сюда. Именно сюда.

Он немного помолчал.

– Вбирайте же в себя это волшебство, – сказал он. – Этот неповторимый синий свет Шартрского Собора. Эту феерию.. нет – эту мистерию в синем.

Какое-то время они молчали.

– Я представляю себе, – заговорила Аня, – как прихожане или паломники в Средневековье смотрели на все эти потрясающие витражи. Вернее, нет… Даже не представляю. У них, должно быть, рот сам собой открывался от изумления.

– Вы правы. Это действовало очень сильно: ведь жилища, в которых они проводили основную часть жизни, были серыми, бедными и совершенно невзрачными. Здесь же на них обрушивалась такая красота. Естественно, от этого они испытывали чувство благоговения. Кроме того, витражи собора представляли собой Библию в картинках – ведь подавляющее большинство тогда не умело ни читать, ни писать.

– А вот в этой «розе», – Аня показала кивком головы, – в центре круга – это Богоматерь?

– Да, это Мария с младенцем Христом. Непосредственно вокруг нее – четыре голубя, то есть четыре вида одного голубя – Святого Духа, а также ангелы и троны, а в следующем круге – двенадцать царей – потомков царя Давида, далее – еще один круг с крестообразными фигурами, на которых изображены золотые лилии Французского Королевства, – здесь они символизируют царство вообще и, конечно, Благовещенье и непорочное зачатие, так как лилия является символом целомудрия и чистоты. Наконец, в самом внешнем круге помещены двенадцать пророков Ветхого Завета. Кстати, витражи в этой «розе», выражаясь по-современному, «спонсировала» королева Бланка Кастильская.

– Она была королевой Франции?

– Да, и матерью Людовика Святого, в малолетство которого она была регентшей королевства. Кстати, люди того времени легко узнавали персонажей на витражах, фресках или в скульптурном убранстве, и они казались им добрыми знакомыми. Ну, к отрицательным персонажам это, естественно, не относится. Но люди знали, как они все выглядят: апостолы, евангелисты и прочие. Или им казалось, что они знают…

Еще одна небольшая пауза, словно он набирал дыхание.

– Кстати, Аня, именно тут, в Соборе Богоматери в Шартре в 1908 году обратился в католицизм французский поэт Шарль Пеги. Тут и мемориальная доска есть – видите?

– Да, Серж, я вижу. Но что значит «обратился»? Ведь французы и так католики, или я ошибаюсь?

– Ну, сугубо формально они числятся таковыми. Но тут речь идет о подлинной вере, о религиозном чувстве. Разумеется, на самом деле это произошло не в один миг, но именно здесь, в этом Соборе произошел качественный скачок в его сознании.

– Вы как будто препарировали его мозг.

– Препарируя мозг, невозможно ничего сказать об интеллекте того, кому он принадлежал, уверяю вас. А я, ну скажем, просто прибег к психологическому моделированию. И поверьте – это не так уж сложно: он был простым малым – этот сын виноградарей с берегов Луары. Понятна и его эволюция: от социалиста, соратника Жана Жореса до глубоко верующего католика. Но я вспомнил о нем… Как вы думаете, почему?

– Из-за этой мемориальной доски? – спросила Аня, неуверенно.

– Главным образом, потому что он тоже, как и многие, подпал под воздействие образа Жанны д/Арк и написал о ней «Мистерию о милосердии Жанны д/Арк». Это было перед Первой Мировой войной. А затем, уже совсем незадолго до войны – как он называл их – «Ковер о святой Женевьеве и Жанне дАрк».

– Ковер? – удивилась Аня.

– Ну да – он называл свои творения «коврами», – хотя, может быть, лучше это перевести как «шпалеры» или даже «гобелены».

– Это стихи?

– Да.

– Хорошие?

– Тяжелые. Немного корявые – не без того. Но с искренним чувством – для стихов это принципиально важно: это статью, например, можно написать заказную, без веры в то, что пишешь. И может получиться хорошо, – если есть профессионализм. А вот со стихами так не получится: без подлинного чувства их не напишешь. А если, ломая себя, все же напишешь, то получится…

Серж не успел закончить фразу, так как случилось неожиданное – «подал голос» Анин мобильник. Хотя, парадоксальным образом, Аня и ждала этого звонка, в последнее время испытывая растущее беспокойство. Звонил Макс.