Со святой верой в Победу (сборник) - неизвестен Автор

В этот период у румынской границы я распрощался с однополчанами (точнее - с "однобатальонцами", ибо батальон-то входил напрямую в бригаду) и вместе со многими десятками солдат и сержантов отправился в штаб фронта, а оттуда - в древний город Глухов Сумской области (ныне - Украинская республика) для обучения во 2-м Ростовском училище самоходной артиллерии. Медицинского осмотра не проводилось ни в бригаде, ни в училище. Мое мягкое заявление о плохом зрении во внимание принято не было. Близился конец войны, но наборы в военные училища продолжались. Вероятно, правительство заботилось и об обороне страны в предстоящий послевоенный период, и о возможных сражениях с союзниками. Особое внимание обращалось на подготовку офицеров из фронтовиков: боевой опыт должен был передаваться будущим поколениям солдат.

Примерно год и два месяца довелось мне быть на фронте, из них около полутора месяцев - в прифронтовых госпиталях, в походной санчасти полка. Иногда приходится слышать о ком-либо из ветеранов или от них самих: "Всю войну прошел в пехоте и ни разу не был ранен". Думаю, таких просто не могло быть, если не иметь в виду тех, кто служил в тылах пехотных частей и соединений ординарцем или писарем хотя бы в штабе батальона (участниками войны считаются все, кто служил в действующей армии, а ее тылы достигали десятка - двух десятков километров). В пехоте-матушке, на линии огня, в атаках, наступлениях, под обстрелом в окопах и окопчиках по пояс (не успел или поленился углубиться) просто и в течение нескольких месяцев невозможно было избежать ранения или контузии. У меня получается около года непосредственного участия в боях в качестве пулеметчика и минометчика, младшего командира. Вроде бы немного, но и теперь кажется, что это был не год, а годы, многие годы. От фронта, кроме тяжелых впечатлений для воспоминаний, кроме ранений и контузии, напоминающих время от времени о себе, остались и дорогие для меня солдатские награды. Мальчишек тогда почти не награждали - начальники, их адъютанты и писаря сами себя увешивали орденами и медалями.

В училище в Глухове срок обучения был рассчитан на 8 месяцев, то есть примерно по апрель 1945 года включительно. Не исключалось, что мы примем участие в боевых действиях против гитлеровской Германии, а при непредвиденных обстоятельствах - и против других государств. Обучение и жизнь в военном городке на окраине Глухова были достаточно интересными. К тому времени я все воспринимал уже иначе, нежели каких-то полтора-два года тому назад: к нам, фронтовикам 19-20 лет, зрелость пришла очень рано. Рано пришла и седина. Среди преподавателей, особенно по военно-техническим наукам, истории военного искусства, было немало одаренных, как правило, имевших высшее образование офицеров.

В 14-й роте, в которой я оказался, было много ребят со средним образованием, правда постарше меня. Встречались и закончившие один-два курса вузов. Почти всех нас таких включили в 1-й взвод. Где-то в середине осени я был назначен помощником командира взвода, с товарищами приходилось общаться много и на разных уровнях. Все они запомнились на всю жизнь. Ведь здесь, в отличие от фронта с его калейдоскопом событий и лиц, уже была стабильная учебная жизнь.

В училище хорошо работал клуб. В самодеятельных кружках участвовала значительная часть курсантов нашей роты. Подвизался там и я, в качестве танцора и чтеца средней руки, а в основном - как поставщик стихотворных текстов для других собратьев по сцене. Бедность клубной библиотеки компенсировалась городской, куда более богатой, особенно старыми изданиями, каким-то чудом уцелевшими. Глухов - древний город, упоминающийся в исторических документах с середины XII века, в XVIII веке он был резиденцией украинских гетманов. Интересно было познакомиться с музеем, в котором сохранилось много подлинных предметов семьи Кочубеев. Довелось побывать в еще более древнем Путивле, одном из очагов партизанского движения в годы Великой Отечественной войны, в других городах, в частности в Киеве, с его разрушенным до основания Крещатиком, с развороченным первой военной бомбой перекрытием подземного перехода перед железнодорожным вокзалом.

За успехи в учебе мне в конце марта 1945 года был дан 10-дневный отпуск домой, в мои далекие Байки. С великим трудом - с пересадками через Москву и Казань - добрался до ближайшей к дому станции Щучье Озеро. Поскольку каждый километр пути отнимал время, оно убывало как шагреневая кожа. Оставшийся путь в 70 километров покрыл (почти все время бежал) за вторую половину дня и часть ночи, ни единого раза не присев. Встреча дома была, понятно, радостной, сопровождалась слезами. А днем, во второй половине, меня уже собирали в дорогу. На следующее утро необходимо было вновь шагать на Щучье Озеро. В оба конца на дорогу уходило почти 9 суток из десяти (я и не представлял, что так долго придется добираться).

В конце апреля - начале мая 1945 года программа обучения была исчерпана, мы сдали последние экзамены и зачеты. Мне удалась и стрельба из 100-миллиметровой морской пушки, установленной к тому времени на САУ (самоходно-артиллерийская установка). Или это на самом деле было так (что вполне вероятно, так как движущийся "танк"-щит я через сильное оптическое прицельное устройство неплохо видел), или была сделана натяжка, чтоб не портить мне зачетную книжку, в которой были лишь пятерки. Ждали из штаба Харьковского военного округа комиссию для сдачи ей госэкзаменов. Но она так и не прибыла. Вначале "виной" тому явилась победа, а потом, видимо, в связи с этим же все изменилось. Срок обучения решили продлить до года. Однако, поскольку новой программы выработано не было, началось урывчатое, клочковатое топтание на вопросах уже изученных, порождавшее на занятиях неловкость в отношениях между курсантами и преподавателями. Повторение не всегда мать учения...

Навсегда запомнился День Победы, первое известие о нем. Наш взвод в это время (между окончанием, скажем по-вузовски, сессии и ожидавшимся прибытием госкомиссии) находился в 60 километрах от города, на заготовке лесоматериалов и дров для училища. 9 мая, около 10 часов утра, когда мы были уже в лесу, валили деревья, к нам прибежал взволнованный и запыхавшийся старшина роты (тоже курсант). По его виду - он размахивал руками, что-то кричал на ходу - мы понимали, что что-то произошло, наверное, получил сообщение о победе. Так и было. Известия о победе в те дни все с нетерпением ждали. Нас, курсантов, в лесу, в деревне, было мало. Обстановка совсем не та, в какой хотелось бы встретить победу, но радости, энтузиазма и шума у нас в лесу и по приходе в деревню все равно было много, даже птицы перепуганно разлетались в разные стороны, даром что были пуганы самой войной.