Каленым железом - Евгений Попов

– Как ты думаешь, Марья, огурчики разрешат ему? – спрашивала она молодайку.

Но та окаменела. Она, как услышала, что произошло, то сначала вся покраснела, а потом окаменела и замолчала.

Она молчала несколько дней, а потом плюнула и стала со страшной силой возить для дома сено, дрова, копать картошку.

Потом она съездила в город и завербовалась у вербовщика на остров Шикотан потрошить рыбу. На суд она не пошла.

– Извините, мама, – сказала она, кланяясь старухе. – Я вам буду посылать немножко, а с Васькой я жить не могу, потому что он – паразит.

– Дурак он, – сказала старуха.

К этому времени все стало известно. Был суд. И Васька получил полтора года. Но обещали, что если будет вести себя хорошо, то могут выпустить «по половинке» или отправить «на химию».

– А то еще, гляди, и амнистия какая выйдет, – утешали люди Макарину Савельевну.

И вот теперь Васька сидит за колючкой. Жёны его – кто где. Рафаил демобилизовался и уехал.

Ваське дали полтора года, и никто не знает, что он будет делать, когда вернется. Начнет, наверное, с того, что опять подженится.

А сейчас – он никому не нужен. Так, по-видимому? Кому он нужен? Жены нет. Рафаил уехал. Так, по-видимому?

Нет, не так.

Ибо старушка мама Макарина Савельевна молча и упорно дожидается своего дурака, которого она родила, растила, купала в корыте, где он говорил «гули-гули», нянчила, покупала ему букварь и стегала ремнем за двойки из школы.

Дожидается, надеясь на деньги с далекого острова Шикотан, на урюк и на Господа Бога.

Дожидается, питаясь картошкой, солеными огурцами, свеклой, капустой, грибами – словом, всем тем, за что не нужно платить ни копейки денег и что бесплатно растет у хозяев на родной земле.

* Этот рассказ вместе с рассказом «Барабанщик и его жена, барабанщица» был напечатан в 1976 году в журнале «Новый мир». С предисловием Василия Шукшина. После чего я, пардон, проснулся наутро знаменитым, и всего лишь через два года меня приняли в Союз советских писателей, откуда уже через 7 мес. 13 дней исключили за альманах «Метрополь» вместе с Виктором Ерофеевым. После чего Василий Аксенов, Семен Липкин и Инна Лиснянская вышли из этого Союза в знак протеста. Я все помню.

Жду любви не вероломной, А такой большой, огромнай! – Из песни Владимира Шаинского (р. 1925) на слова Михаила Танича (1923–2008) «Осенний лес», которую часто исполняли по радио. Сведения эти я получил из Интернета, благодаря моим ФРЕНДАМ из «Живого Журнала», за что я их благодарю.

Заготскот – советская организация, занимавшаяся разведением и убийством крупного рогатого скота и овец.

Хоре́ – хорошо (сиб.).

…черти в свайку играли. – «Ряб, будто черти у него на роже в свайку играли» (Даль В. Пословицы русского народа). Свайка – старинная игра, состоящая в том, что толстый гвоздь с большой шляпкой нужно броском вонзить в землю, попав в середину лежащего на земле кольца.

…стеклянный шар. – «Как шар стеклянный этот мир разбился / И растворился в суете сует» (Джон Байрон (1788–1824). Дон Жуан. Перевод Татьяны Гнедич (1907–1976)).

Разободранный шофер… – В жизни, конечно, пелось это куда грубее. Но для литературы – вполне достаточно.

КПЗ – камера предварительного заключения. Теперь называется изящнее – ИВС, изолятор временного содержания.

…ара… – Вроде бы из азербайджанского языка. Приятель, что ли?

Шаньги не крути – не обманывай (сиб.). Шаньга – сибирская ватрушка с густой запеченной сметаной.

Шалыжки – деньги (жаргон).

Рассыпуха – дешевое крепленое плодово-ягодное вино.

…«на химию»… – расконвоировав, послать под гласный надзор в спецпоселение на «стройку народного хозяйства».

РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ

– Спаси! Спаси! Спаси, господи! Сохрани и помилуй! Поскольку офонарели кругом, заразы! Поскольку – суета, суета. Суть – тлен и разложение. Подайте на уродство, товарищ!

И нищий, сидевший на крыльце бани № 1 городского треста коммунально-бытовых предприятий, протянул коротковатую руку.

А слесарь проектного института «Сибводпроект» Иван Панкрат ответил ему так:

– Я тебя, харя, вот щас как не поленюсь, так и сведу куда надо. Чтоб ты не бормотал ерунду, поганая твоя рожа. Если ты – урод, то тебе пускай подаст собес. Однако мне сдается, что ты вовсе не урод и вполне можешь что-нибудь делать. Кроме того, я ясно вижу, что ты – пьяный. Эх ты, бессовестная твоя харя – харитиша!

– Ну пьяный! А ты мне, сволочь, подавал? – огрызнулась харя.

Иван задохнулся и прошел в баню, а побирушка остался сидеть и в баню не пошел.

Ни в коем случае не защищая нищего, который есть самый натуральный тунеядец и отброс общественности, я все же должен сказать, что товарищ Панкрат – довольно грубый человек: в поведении и языке. И это, пожалуй, единственный его крупный недостаток. Все остальные не выходят за пределы среднечеловеческих и вполне могут быть терпимы на данном этапе развития личности.

А вот грубость – это да. Тут Ваня крупно подкачал.

Уже будучи сердитым, он купил за 15 копеек билет и зашел в предбанник.

И не радовало его, что сейчас, сейчас скинет он грязненькое бельецо и кожу, слегка зудящую, протрет рогожной мочалкой. А потом встанет под горячий душ и пойдет в парилку, выскочив из которой окатится ледяной водой. «Уф! Уф!» Не радовало, и он сердито глядел на шкапчики, крашенные синей масляной краской, и на тетеньку, которая их открывала. И закрывала, пытаясь предотвратить, чтобы у кого чего не слямзили.

– Ты долго будешь шляться? – поинтересовался Иван.

Но тетенька уже запирала его шмотки: нейлоновую куртку, брючки, ботинки производства красноярской фабрики «Спартак». И, по старости лет не стесняясь находиться в обществе голых другого пола, сказала:

– Если ты такой быстрый, то иди на стадион «Локомотив» и там с кем-нибудь соревнуйся бегом. А я тебе не пара.

– Ты… ты как отвечаешь посетителю? А что как я сейчас пойду к вашему директору и спрошу его: «А где, уважаемый товарищ, ваш сервис?» А? А он тебя за хобот! А? Что ты тогда запоешь?

– А я запою, что в гробе я видала твой сервис, тебя и твоего директора вместе. Потому что за семьдесят рублей смотреть на твою, к примеру, задницу могу только я.

– И вовсе это не мой директор, а твой, – пробормотал Ваня.

В моечной он слегка отошел и даже замурлыкал песню.

Пена славно покрыла его тело. Он пел «Не жалею, не зову, не плачу», но малый рай кончился, когда Иван пошел под душ.

Именно уже под душем выяснилось, что в бане внезапно пропала холодная вода, и выяснилась эта печаль опытным путем. Ваня шустро выскочил из-под душа.

– Гроба душу мать! Да вы… вы что? Так же запросто человека можно обшпарить!

– А ты иди в парную, – посоветовали Ване люди более опытные. – Там, когда в мойке воды холодной нету, там она может быть.

– Гроба душу! Мыло! – вопил Ваня, ворвавшись в парную. – Холодненькой! Холодненькой!

А ему замечают:

– Ты зачем же весь в мыле лезешь париться? Ты разве не знаешь, что от мыла тут будет вонь?

– Я знать тебя, змей, не знаю! Мне глаза щипет, а он хреновину тащит, – ярился Ваня в поисках крана.

Нашел. И, держа голову под облегчающей струей, ругался так страшно и ужасно, что поток его слов остановил строгий голос:

– Постыдились бы вы, молодой человек. Довольно молодой, а позволяете такие гнусные речи.

– Щас, щас. Я тебе щас отвечу, – сулился слесарь.

Но пока он промывал глаза, захлопала дверь, и по промытии глаз в парилке никого не оказалось.

Панкрат тогда вышел в моечную, но там люди сидели уныло и ждали воды. Иван тогда плюнул, наскоро ополоснулся и побежал одеваться.

Он дышал шумно, а когда подошла тетушка, приказал:

– Подай-ка мне, старая ворона, жалобную книгу. Я там распишу все ваши безобразия.

Тетушка потемнела лицом, открыла кабинку и ушла.

– Книгу, книгу не забудь, – послал Иван вдогонку.

Тетушка не выдержала:

– Фигу – книгу.

– Как так?

– Нету книги, – дерзко отвечала тетушка.

– А где ж она?

– А кто знает? У баб в отделении… Ты иди к ним. Они тебе дадут.

Тут Ванек ослабел и заругался словами окончательно черными.

А между тем за ним уже некоторое время наблюдал какой-то человек – розовенький, толстенький, с женским лицом, бородкой и длинными волосами. Он подошел к Ивану и тронул его за плечо. Иван поднял голову.

– Нехорошо, – сказал толстенький. – Нехорошо так распускаться.

И Иван узнал голос, журивший его в парной.

– Ты еще тут будешь, – буркнул он. – Иди отседа, козел патлатый.

– Нехорошо! Нехорошо уже не только потому, что вообще нехорошо, а также и потому, что завтра – родительский день, а это у русских – праздник. Так что – нехорошо. Грешно.

Тут Ивана озарило.

– А-а! Святоша! Очень приятно! Ты че сюда приперся? У тебя ж, говорят, одна ванная десять квадратов. Ты зачем сюда пришел, опиум для народа?