Внизу - Сванетия - Александр Кузнецов (3)

У очага стоит украшенное деревянной резьбой кресло—место старшего, главы семьи. Удобное с подлокотниками сиденье это напоминает трон, эмблему власти. Против него место для детей, а по бокам располагаются деревянные диваны, тоже в резьбе, по одну сторону—для мужчин, по другую — для женщин. Поодаль от очага такие же диваны заменяют кровати; но бывали в иных домах, как утверждает Миша, широкие и удобные кровати, резные, красивые. Я их не видел. В иных домах на ночь располагались над помещением для скота. В углах могут стоять большие лари для зерна, муки, сундуки для одежды и огромные медные котлы для варки араки. Ну, иногда встречались еще низенькие столики и треногие табуретки, они чаще стояли наверху— в дарбазг.

Летнее помещение—дарбаз—располагалось над мачубом. Зимой тут сеновал. Дарбаз соединяется с мачубом небольшим закрывающимся отверстием, в него прямо на пол мачуба сбрасывают сено скотине. С пола сено подбирают и отправляют в резные окна. На лето из мачуба часть мебели переносили в дарбаз и кили там. Мачуб летом пустовал.

В нижнем этаже сванского дома имеется нежилое помещение, использовавшееся как подвал или подземелье. Оно без окон, стены сложены из огромных, иной раз до двух метров в длину, камней, и выглядит мрачно. Здесь, так же как и в башнях, отсиживались при осаде, держали в этом каменном мешке пленных или украденных. По словам дяди Никалоза, воровать людей из соседних селений или обществ было делом довольно обычным для сванов. Существовала даже определенная такса для выкупа украденных людей, она обычно исчислялась не быками, не землей, а оружием. Например, молодая н красивая девушка была «эквивалентна» позолоченному ружью.

В углу подземелья Хергиани стоит огромный, ведер на тридцать, резервуар для воды. Недавно он раскололся, и теперь можно видеть, что он внутри сделан из обожженной глины, а снаружи выложен мелким камнем, скрепленным известью.

Сводчатый потолок подземелья весь белый от толстого слоя плесени. Она свисает хлопьями в несколько сантиметров длины. Дядя Никалоз утверждал, что из этой плесени сваны изготавливали порох, что порох получался в виде черного порошка, наподобие муки. Мне как-то не очень верилось в это тогда, н я взял щепоть плесени, завернул в бумажку. В Москве отдал ребятам из МГУ это вещество для химического анализа. И оказалось, что действительно в состав белого налета, покрывающего потолки в сванских подземельях, входят сера и селитра.

В обстановке такого дома Миша и рос до тех пор, пока не пошел в школу. Семья была большой и веселой. Только у одной тети Сары, которой сейчас семьдесят четыре года, было двенадцать детей, да у другого дяди было восемь ребятишек, с ними и рос. Характер в эти годы был, видимо, у моего названого брата скверный, ибо отец называл его не иначе как «все наоборот». Обыкновенный детский негативизм, наверное. Был он обидчив, драчлив и часто послеочередной драки или обиды не приходил домой, а прятался где-нибудь в башне, в подземелье и ночевал там в темных углах. Слушался он в своем раннем детстве только одного человека — деда Антона. Я видел фотографию этого деда. На ней изображен человек высокого роста, с пышными усами, в черкеске и с длинной палкой в руках. Стоит он на леднике на фоне гор. Деду приходилось бывать проводником, водить иностранцев.

Мы ходили по Лагами, по узким проулочкам мимо закопченных дымом многих веков узких окон-бойниц, мимо старых развалин; по кладбищу, расположенному тут же, среди домов; мимо башен; мимо таинственных, выложенных у подножья башен каменных пещер—гуэм. Достаточно только посмотреть на все это, чтобы понять: детство, проведенное здесь, не забыть. Как все это должно быть дорого человеку, выросшему в таком окружении! Какую сильную привязанность к своей земле оставляет в человеке такая своеобразная, неповторимая обстановка! Разве можно сравнить это с детством, проведенным среди одинаковых домов-коробок? Как обедняет себя человек стандартом, стереотипностью, штампом...

Возможно, я особенно остро чувствую это потому, что и мое детство прошло в старинном доме, в бывшем селе Измайлове, тогда это была окраина Москвы. Гулкое эхо шагов в заброшенной церкви; полуосыпавшиеся и неразборчивые лики фресок, страшные, страшнее Вия; обвалившиеся подземные ходы, таинственные и манящие; узкие проходы с ржавыми скобами в стенах; высокие ступени каменных лестниц с выемками в середине от ног многих поколений людей—все это и означает для меня дом, детство.

— Вот это церковь Мацхвар,— говорит Миша,— церковь нашего селения. Здесь находится большой склеп, в нем лагамцев хоронили десять веков,—указывает он на зеленую лужайку с едва заметными холмиками и несколькими надгробными плитами.

Церковь, как и все церкви в Сванетии, небольшая, простой, почти кубической формы, с узкой щелью - бойницей. Архитекторы называют такую форму церквей однонефными базиликами. Она обнесена невысокой полуразвалившейся оградой из камня.

— Если хочешь, мы можем потом попасть внутрь. Только это не сразу, надо поговорить.

— Обязательно!—обрадованно говорю я.—Мне до сих пор не удавалось еще проникнуть ни в одну сванскую церковь.

Миша заводит меня в продолговатую пристройку перед входом в церковь. В закопченных стенах глубокие ниши, под ними старые, полусгнившие скамейки. Посреди пола видны остатки костра.

— Здесь мы мальчишками собирались на лампроб. Жгли березовые дрова, рассказывали страшные историй. Я очень любил рассказывать про Дэва.

— Что такое лампроб?

И Миша объяснил.

Каждое из селений Местии имеет свои церкви и свои праздники. В Лагами церковь Мацхвар (Спаса), в Ланчвали —Тарингзел (святых апостолов), в Сети церковь святого Георгия (Джграг) и в Лахтаги — Натумцвель (Иоанна Предтечи) и Ламария (Богоматери). Кроме этого, есть над селением еще общая церковь, Фусд называется.

Праздник селения Лагами бывает в феврале и длится целую неделю. Начинался он с того, что лагамцы возле Мацхвара строили на большом камне высокую снежную башню. В середине этой башни устанавливают бревно с крестом наверху. Мужчины, желающие иметь сына, приходили сюда рано утром и закладывали фундамент башни. Считалось, что это помогает. Отсюда, кстати, и пошел обычай; желающих иметь сыновей много, каждый из них положит несколько комков снега — вот тебе и башня.

Позже возле башни собирается вся Местиа, Пока снежная башня еще не совсем готова, кто-нибудь пробует подняться по столбу до самого креста. А столб выбирали нарочно гладкий и скользкий, не очень-то и заберешься. Когда башню заканчивали, начиналась игра. Пришедшие гости стараются повалить башню, лагамцы ее защищают. Гости копают, отбрасывают руками снег, а хозяева оттаскивают их за ноги, кидают в них снежками. Конечно, смех, возня, веселье...