Собрание сочинений в 12 т. T. 12 - Верн Жюль Габриэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А когда копия была снята, — добавил Иштван Батори, — как могли расшифровать ее без сетки?
— Для этого кто-то должен был выкрасть у нас сетку хотя бы на очень короткое время… — заметил граф Шандор.
— Выкрасть? Но кто же? — спросил граф Затмар. — В день нашего ареста она лежала в ящике стола в моей комнате, где ее и захватила полиция!
Это было просто необъяснимо. Можно допустить, что записку нашли под крылом у почтового голубя, что с нее сняли копию, прежде чем отправить по назначению, что удалось обнаружить дом, куда прилетел голубь. Но прочесть зашифрованное письмо без ключа было совершенно невозможно!
— И тем не менее записка была прочитана, — сказал граф Шандор, — это ясно как день, и прочесть ее могли только с помощью сетки! Именно эта записка навела полицию на след заговора, и обвинение было построено только на ней!
— В конце концов теперь это не важно! — заметил Иштван Батори.
— Напротив, очень важно! Быть может, нас предали! Если тут замешан предатель… а мы не знаем…
Граф Шандор замолчал. Имя Саркани мелькнуло у него в голове; но он тотчас же отбросил эту мысль и даже не поделился ею со своими друзьями.
Трое узников продолжали обсуждать все необъяснимые обстоятельства своего дела, и беседа их затянулась до глубокой ночи.
Наутро они крепко спали, когда их разбудил сторож. Наступил предпоследний день их жизни. Через двадцать четыре часа должна была совершиться казнь.
Иштван Батори спросил сторожа, разрешат ли ему повидать перед смертью своих близких.
Сторож ответил, что не получил никаких распоряжений на этот счет. Едва ли можно было ожидать, что правительство окажет заключенным эту последнюю милость, — ведь следствие велось в строжайшей тайне и на суде никто даже не упоминал названия крепости, где находились заключенные.
— Можно ли нам хоть написать письма, и дойдут ли они по назначению? — спросил граф Шандор.
— Я принесу вам бумагу, чернила и перья, — ответил сторож, — и даю вам слово, что передам письма в руки губернатору.
— Мы вам очень благодарны, мой друг, — ответил граф Шандор, — вы делаете для нас все, что в ваших силах! Как нам отплатить за ваши труды…
— С меня довольно вашей благодарности, господа, — ответил сторож, не скрывая своего волнения.
Этот добрый человек тут же принес им все, что нужно для письма. Осужденные провели часть дня за письмами, выражая в них свою последнюю волю. Граф Шандор, как любящий отец, излил свое сердце, давая советы и высказывая пожелания крошечной дочке, которой суждено было остаться сиротой; Иштван Батори, как любящий муж, выразил всю свою нежность, посылая последнее прости жене и сыну; Ладислав Затмар высказал глубокую привязанность к старому слуге и верному другу.
И хотя заключенные были поглощены своими письмами, весь этот день они прислушивались к каждому звуку. Сколько раз старались они уловить отдаленный шум шагов в коридорах башни! Сколько раз им казалось, что дверь их темницы сейчас откроется и они смогут в последний раз прижать к груди жену, сына, дочь! Это было бы для них утешением. Но, пожалуй, даже лучше, что беспощадный приговор, лишив их последнего свиданья, избавил и от этой душераздирающей сцены.
Дверь так и не отворилась. Наверное, ни госпожа Батори с сыном, ни управляющий Лендек, которому была поручена дочка графа Шандора, даже не знали, куда увезли заключенных после ареста, не знал этого и Борик, попрежнему сидевший в триестской тюрьме. Наверное, им еще неизвестно, какой приговор вынесен руководителям заговора. Значит, осужденные не увидят их перед казнью!
Так шли часы за часами. Порой Матиас Шандор разговаривал со своими друзьями. Порой они надолго замолкали, погруженные в свои мысли. В такие минуты вся жизнь проходила у них перед глазами с необыкновенной силой и яркостью. У них не было чувства, что они уходят в прошлое. Нет, они заново переживали свою жизнь. Быть может, то было предчувствие вечности, на пороге которой они находились, или предвосхищение иного, неведомого и непостижимого бытия?
Но в то время как Иштван Батори и Ладислав Затмар целиком ушли в воспоминания, Матиаса Шандора преследовала все та же неотвязная мысль. Он был уверен, что в этой таинственной истории замешан доносчик. А для человека его склада умереть, не покарав предателя, кто бы это ни был, даже не узнав его имени, значило дважды умереть. Кто перехватил записку, позволившую полиции раскрыть заговор и арестовать его вдохновителей? Кто нашел к ней ключ? Кто предал или, может быть, продал их? Граф ломал голову, стараясь ответить на этот неразрешимый вопрос, и его возбужденный мозг работал с лихорадочным напряжением.
Пока его друзья писали письма или сидели в раздумье, молчаливые и неподвижные, граф Шандор взволнованно шагал из угла в угол, словно запертый в клетку зверь.
Странное, но вполне объяснимое законами акустики явление неожиданно открыло ему тайну, которую он уже не надеялся разгадать.
Шагая по камере, граф Шандор несколько раз останавливался в углу, около двери, выходившей в коридор эллиптической формы, куда вели и двери других камер. Стоя в этом углу, он услышал звуки отдаленных голосов, но слов не мог разобрать. Сперва он не обратил на это внимания; но вдруг расслышал имя — свое собственное имя, — тогда он насторожился.
Здесь, повидимому, происходило акустическое явление, подобное тем, какие наблюдаются в круглых галереях под куполами или под сводами эллиптической формы. Слова, произнесенные на одной стороне эллипса, как бы пробегают вдоль изогнутой стены и раздаются на противоположной стороне, но их невозможно услышать ни в какой другой точке эллипса. То же явление можно наблюдать в склепах парижского Пантеона, в куполе собора святого Петра в Риме, а также в «Галерее вздохов» собора святого Павла в Лондоне. В таких случаях каждое слово, даже сказанное шепотом в одном акустическом фокусе, можно расслышать в противоположном фокусе.
Было ясно, что двое или несколько человек разговаривают в коридоре или в камере, расположенной на оси эллипса, проходившей и через дверь камеры Матиаса Шандора.
Граф сделал знак рукой, и друзья подошли к нему. Все трое замерли, напрягая слух.
До них явственно долетали обрывки фраз, но они тотчас прерывались, когда говорившие хоть на шаг удалялись от акустического фокуса.
И друзья расслышали следующие фразы, прерывавшиеся длительными паузами:
— Завтра после казни вы будете на свободе…
— Значит, имущество графа Шандора… разделят на две части…
…
— Без меня вам не удалось бы расшифровать записку…
…
— А если бы я не снял ее с шеи голубя, она никогда не попала бы в ваши руки…
…
— Во всяком случае, никто не может заподозрить, что это мы сообщили полиции…
…
— А если осужденные что-нибудь и подозревают…
…
— Ни родные, ни друзья их больше не увидят…
…
— До завтра, Саркани…
— До завтра, Силас Торонталь…
Тут голоса затихли, и вдали послышался стук запираемой двери.
— Саркани!… Силас Торонталь! — воскликнул граф Шандор. — Так вот это кто!
Побелев, он смотрел в глаза друзьям. Сердце его на мгновение остановилось, словно сжатое спазмой. Яростно сверкавшие глаза с расширенными зрачками, втянутая в плечи шея, напряженная поза — все указывало на то, что графа охватил бешеный приступ гнева.
— Так вот это кто! Мерзавцы! Так это они! — повторял он, и из груди его вырвался хриплый звук, похожий на рычание.
Затем он выпрямился, огляделся вокруг и стал взволнованно шагать по камере.
— Надо бежать! Бежать! — восклицал он. — Бежать во что бы то ни стало!
И этот человек, не пожелавший защищать свою жизнь и готовый через несколько часов бесстрашно встретить смерть, был теперь поглощен одной лишь мыслью — жить, жить для того, чтобы покарать двух предателей — Торонталя и Саркани!
— Да! Мы должны отомстить! — воскликнули Иштван Батори и Ладислав Затмар.
— Отомстить? Нет! Свершить правосудие!
Весь характер графа Шандора выразился в этих словах.
