Журнал «Вокруг Света» №12 за 1977 год - Вокруг Света

— Посмотреть дам. А вот копать... Одну-единственную мочку оборвешь, весь наш долгий поход загубишь. Вытечет силушка из корешка. Не проси — не дам. Лучше своим делом займись. Котелок-то за водой сам не побежит. Вот распадком к ручью и иди, там спуск полегче.

На отказ Вася не обиделся, ведь и спрашивал почти без надежды, заранее зная ответ. А со своим делом он справится. Только чего ж кругаля крутить, он и по откосу пройдет. Хоть и трудней, а ближе. И парнишка, хватаясь за стволики молодняка, позвякивая старым солдатским котелком, скользя и припадая на бок, стал напрямки спускаться к ручью. Тот звонко тенькал струями совсем неподалеку.

— Круты бока, молоды пока... Охо-хо... — донесся до Васи насмешливый бас Серафима.

Сбив коленку, парнишка посидел чуток, морщась от боли. Но тем упрямее двинулся дальше, напролом, сквозь густые заросли барбариса и орешника, перепутанных лианами актинидий. Внизу, под обрывом, виднелся ручей. Он был такой прозрачный, что казалось, и воды-то в нем нет, просто поигрывает свет на крупных и мелких камнях. Лишь на крутом повороте лучи солнца искрились в серебристых на перекате струях.

Сигать с каменистого обрыва Вася не рискнул. Обходить обрыв пришлось по косогору. Трава обрывалась под Васиными ногами, мох соскальзывал с крутых каменных боков.

Только стыд показаться перед дедом с пустым котелком да упрямство заставляли Васю продолжать двигаться явно непригодным путем. Но он все-таки преодолел косогор, цепляясь за корни и щели в камнях. Наконец Вася выбрался на кустистый край перед поляной, полого наклоненной к берегу ручья. Поляну освещало раннее солнце. Его свет бил в глаза. Прищурившись, паренек боком стал продираться сквозь узкую ленту колючих кустов шиповника. Они отгораживали Васю от поляны, окруженной березами, кленами и липами.

Исцарапанный, Вася проломился сквозь это препятствие, гордо вышел на полянку и оторопел. Из невысокой травы, среди редких пестреньких цветочков, поднимались едва не до его груди хрупкие побеги, увенчанные ярко-алыми венчиками из ягод. Вверху стебля словно взрывалась салютная ракета, из середины его в разные стороны торчали усики, и на конце каждого дрожала величиной с ноготь ягода.

— Это... женьшень? Женьшень вроде, — не доверяя себе, проговорил Вася.

Он попробовал сосчитать, дошел до пятнадцати венчиков, но зарябило в глазах, и он сбился. Сердце его колотилось так сильно, что перехватывало дыхание.

«Что это со мной? — подумал Вася. — Может, правду говорят, будто женьшень — колдовское растение? А тут не один корень, целая плантация. Тут столько корней, что хватит и братана вылечить, и еще сотни людей, поди. Только вдруг обманка это? Иль привиделось мне?»

Шагнув к ближнему венчику из ягод, Вася раздвинул редкую влажную траву, чтоб посмотреть на листья растения. Они были пятипальчатыми, точно такие же, как у того, что откапывал сейчас дед Серафим, но крупнее. И тоже сухие, не смоченные росой.

Крепко зажмурившись, Вася бросил котелок и потер кулаками глаза. Открыл снова. Все оставалось на месте: стволы берез, кленов и лип; редкая трава — и средь нее, достигая уровня Васиной груди, прямо перед глазами светились венчики ярко-пунцовых ягод, вознесенных на тонкой и упругой цветоножке. Кое в каких венчиках не хватало по ягоде, по две: выпали, наверное, или птицы склевали.

Пока Вася рассматривал растения, сердечная колотьба в груди вроде поутихла. Дышать сделалось легче. Но дневной свет стал нестерпимо ярок.

— Женьшень... женьшень — не обманка, пропади мои глаза... — с испугом прошептал парнишка. Невероятным было даже поверить в такую удачу.

Пятясь, Васек ушел с поляны и хотел возвращаться к деду, которого скорей скорого требовалось позвать сюда, чтоб он поглядел, увидел и убедил его, Васю, что тот не ошибся и действительно нашел сокровище — целую плантацию женьшеня.

«Нет, — остановил себя Вася, готовый было сломя голову мчаться к деду Серафиму. — Дед просто не пойдет сюда! Не поверит мне! Надо сосчитать корни по венчикам. И еще нужно взять несколько ягод с собой, иначе деда не убедишь».

Снова, не сходя с места, чтобы не повредить спрятавшиеся в травостое побеги, Вася начал считать. Сбился он теперь на двадцать пятом корне. Но решил не утруждать себя больше. У него чесались пятки от нетерпения. Сорвав несколько ягод с ближайшего растения, паренек обошел полянку под деревьями. Прежде чем юркнуть в распадочек, подниматься по которому к деду Серафиму было совсем легко, Вася оглянулся, запоминая место, а потом стремглав, не выбирая дороги, пустился к старому корневщику.

Дед, стоя на коленях и согнувшись в три погибели, колдовал костяными палочками около стебелька, крохотного, хилого, пустякового по сравнению с теми, которые только что видел Вася.

— Медведь за тобой гонится...— не разгибаясь, пробубнил дед. — А?

Присев около Серафима, парнишка разжал руку, открыл ягоды на ладони и молчал.

— Кого испугался? Чего молчишь, а? Охо-хо...

А Вася молчал. Он дыхание затаил, ожидая, когда обернется увлеченный работой дед. Сердце парнишки ликовало.

Наконец-то дед разогнулся. Только глянул он сначала строго Васе в глаза, кивнул на затухающий огонь:

— Костер тебя заждался, внучок.

— Сюда гляди, дед! — не вытерпел Вася. — На ладонь!

— Эте-те... те... — не то рассердился, не то обрадовался дед Серафим. — Костянка! Где взял?

— Внизу, у ручья! Там целая плантация!

— Не может быть у ручья, — сурово сказал дед, взял с ладони Васи ягоду, помял ее, раздавил, понюхал. — Быть не может... Не место там женьшеню расти.

— Однако есть! Я двадцать пять насчитал. И все ростом вот, — Вася чуть не на метр поднял руку от земли.

— Привиделось... — Видно было, что дед Серафим никак не хотел верить в Васину счастливую удачу. Да и сам себя боялся заранее обрадовать. — Ан не топтал?

— Не! Я с краешку. Двадцать пять корней! И еще есть, да я сбился. Такое богатство!

— Цыц! — рассвирепел дед Серафим. — Цыц! Пропало, все пропало! Уйдет корень в землю! Трухой развалится! К корню — с чистыми помыслами! Эх, ты... охо-хо...

Размахивая длинными руками, дед с трудом поднялся, стал отвязывать лубяные наколенники.

Ошеломленный дедовым криком и волнением, Вася как присел около Серафима, так и опустился на колени. Ноги вдруг ослабли. И радости не осталось

— Да ведь я не о себе думал, дед. — Вася туповато уставился на найденный вчера под вечер корень. Дед Серафим уж окопал его. В ямке виднелся бледно-желтый чирышек, головка корня, из которой рос выглядевший огромным стебель, а на вершок выше распускалась розетка из листьев. И из нее поднималась цветоножка с венчиком блеклых каких-то по сравнению с виденными ягод.

— Ну веди, болтун — тухлое яйцо, — услышал Вася скрипучий голос деда Серафима.

Вася вывел деда к плантации на поляне. И едва узнал ее. Солнце поднялось выше, и на траву легла тень от могучих берез, кленов и лип. Если бы Вася теперь прошел мимо поляны, то вряд ли обратил бы внимание на темные красноватые соплодия среди пестреньких цветов и разномастных листьев, просвечивающих сквозь редкотравье. Пропала вся сказочность, столь поразившая паренька. И он сказал:

— Вот и нет ничего... Пусто... А на солнце они прямо горели...

— Ш-ш-ш... — прошипел дед Серафим и опустился на колени, раздвигая траву и скоро шевеля губами.

— Двадцать девять... — прошептал он. — Двадцать девять, а не двадцать пять, малец. Девятнадцать корней — по сорок без малого лет, восемь — годков под тридцать и два по семь-десять лет. Их брать не станем. А вот сколько здесь спящих корешков — сейчас не узнать. Непохоже, что они здесь сами по себе выросли... Непохоже...

— Это почему? — спросил Вася.

— Погодок слишком много... Девятнадцать корней зараз. Очень много погодок. А задиров, выжигов и лубодерин окрест не видел? Ты хорошо осмотрел деревья вокруг поляны?

— Хорошо, — сказал Вася.

И в самом деле, на глаза ему не попалось ни задиров, ни выжигов. Вася знал, что корневщик, нашедший женьшень, обычно на стволе кедра, реже березы, на высоте груди вырезает прямоугольник коры. Размеры его бывают разные. Какой величины найден корень, такой делается из коры и коробка-конверт — Лубянка. В нее-то и кладется обернутый моховой дернинкой женьшень. Корневщик возвращается на то же место через год-два: проследить, не проклюнулся ли «спящий» корень, не появилась ли молодая поросль самосева. Семена женьшеня прорастают самое малое на второй год. Тогда-то, во второй приход, корневщик палит проступившую на ране-лубодерине смолу. Остается выжиг. Он не зарастает, может, до смерти дерева, а стоит кедр лет пятьсот. По выжигу нетрудно определить, сколько примерно годков тому назад вырыт здесь корень; ствол-то продолжает утолщаться, расти, и рана-выжиг впечатывается в него.