Повесть о фронтовом детстве - Феликс Михайлович Семяновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мертвым письма не пишут
Я держал в руках письмо и ничего не понимал. Это было письмо нашему Сарпахану Каржаубаеву. Мертвым письма не пишут. Его давно с нами нет. Неужели у него дома, там, в Казахстане, не знают об этом? Значит, они думают, что он еще воюет, что с ним ничего не случилось. Они ждут, что он напишет, и кто-то будет прыгать и смеяться от радости, когда письмо от него придет.
Я вспомнил, как еще в наступлении Сарпахан получил письмо. Он смущенно улыбнулся, отошел к стенке, сел на пол, скрестив ноги. Лицо у него стало замкнутое. Он медленно читал письмо, потом снова и снова перечитывал его. И нельзя было понять, хорошее оно было или плохое.
А потом они вместе с Витей писали ответ. Витя сидел за столом, а Сарпахан стоял немного сзади. Витин карандаш легко бежал по бумаге. Как только он останавливался, Сарпахан что-то длинное тихо говорил ему, и Витя продолжал писать.
Это письмо, наверное, было ответом на то, которое они тогда писали. Я на минуту представил себе, что Сарпахан жив. Я бегу в усадьбу, отдаю ему письмо, и они с Витей пишут новое, я бегу с ним к Вале, и оно летит в далекий Казахстан. А сейчас дорога в усадьбу была такая тяжелая, длинная. И торопиться никуда не хотелось.
Первого я увидел Петра Иваныча. Он смотрел на меня и, видно, хотел спросить, нет ли ему письма. Петру Иванычу и на этот раз писем не было.
Я протянул ему письмо Сарпахана. Он удивленно посмотрел на меня, взял конверт и нахмурился. Подошел Витя. Пётр Иваныч так же молча протянул конверт ему. Витя как будто с трудом разбирал адрес.
– Надо, Витёк, написать им, – сказал Пётр Иваныч. – Видно, «похоронка» не дошла еще. Напиши от всего взвода.
Витя кивнул и ушел с письмом в нашу комнату.
Глава третья
Витя, Валя и пан Адам
Букет пана Адама
Мы в тылу не только отдыхали. Батя приказал не бездельничать, а ежедневно, кроме воскресенья, проводить занятия и тренировки. Мы уже стреляли несколько раз. И я стрелял из Витиного автомата. В лесу разведчики брали «языка», не настоящего, конечно. Я всё делал вместе с ними, и Пётр Иваныч даже похвалил меня.
Сегодня мы снова тренировались в лесу и в усадьбу вернулись только к обеду. Я теперь старался всё время быть рядом с Витей.
Мы вдвоем быстро вычистили его автомат, разделись до пояса и пошли умываться к колодцу. Я шел со своими котелком, полотенцем, мылом. У меня, как у настоящего разведчика, появилось свое хозяйство – вещевой мешок, а в нем толстая тетрадь, карандаш, котелок, кружка, ложка, полотенце, кусок мыла, завернутый в газету, и три автоматных патрона.
Витя умывался первым, я поливал ему из кружки. Вода светлыми каплями стекала с его лица.
Дядя Вася уже приготовил обед. В усадьбе была большущая кухня. Там на весь полк приготовить можно. Дядя Вася почти всё время пропадал на этой кухне. Иногда я ему помогал, иногда кто-нибудь из разведчиков по приказу Петра Иваныча.
Мы с Витей объединились: в один котелок брали на двоих первое, в другой – второе. Он ушел с котелками на кухню, а я выбрал в саду развесистое дерево, чтобы было больше тени, примял сочную траву и стал ждать. Витя вернулся с хлебом и с полными котелками борща и картошки со свиной тушонкой. Я сильно проголодался, но старался есть так, чтобы не опережать Витю.
Мы уже доскребали дно котелка, как вдруг я увидел пана Адама. Он стоял около дерева, опираясь двумя руками на лопату. Пан Адам был здешний садовник. Это был маленький, сморщенный старик с красными, как у кролика, глазами и косматыми бровями. Он один жил во вросшем в землю домике, спрятавшемся среди кустов и деревьев. Пан Адам сторонился нас и смотрел так, будто шпионил за нами. Разведчики проверили его – он не шпионил, а просто боялся. Чего нас бояться? Разве мы гестапо или жандармы?
Пан Адам сейчас смотрел на нас, и по его взгляду я сразу понял, что он голоден. Я хорошо знал, как смотрят голодные. Сам в оккупации сколько раз не евши ходил. Витя сидел спиной к пану Адаму и не видел его.
Я вскочил. Витя удивленно посмотрел на меня:
– Ты чего?
– Давай его накормим. Он есть хочет. Я знаю.
– Кто?
– Вон.
Витя оглянулся и увидел пана Адама. Тот опять чего-то испугался и быстро ушел.
– Подожди, котелки вымою, – сказал Витя. – Сбегаешь к дяде Васе.
С чистыми котелками я понесся на кухню. Дядя Вася заулыбался:
– За добавкой?
– Это не мне. Здесь пан Адам живет. Ему можно?
– Знаю я этого пана. Чем жив человек, не поймешь. Вроде как святым духом… И чего от нас бегает? Скажи, пусть приходит, а то помрет с голодухи.
Дядя Вася наполнил котелки борщом и картошкой, дал полбуханки хлеба, банку консервов. Я еле дотащил.
Пан Адам около своего дома копался в ящике с землей. Он поднял голову, испуганно посмотрел на меня.
– Это вам, – сказал я неуверенно.
В городе рядом с нами жили поляки. Я многое понимал, что они говорили, а вот сам говорить по-польски не научился. Я протягивал пану Адаму котелки и хлеб. Но он по-прежнему сидел на корточках и не спускал с меня удивленных глаз. Тогда я осторожно поставил котелки на землю, положил рядом консервы и хлеб и убежал. И уже вдогонку услышал:
– Дзенькуе[3].
Я знал, что у пана Адама был красивый цветник. Мне хотелось посмотреть его. Сейчас, когда мы с Витей отдыхали в комнате, я всё придумывал, как бы его попросить пойти туда вместе.
В дверях появился пан Адам. Он с порога протягивал наши котелки.
– Чего вы там стоите? Заходите! – сказал Витя.
Пан Адам быстро поставил котелки на стол, торопливо пробормотал «дзенькуе» и скрылся за дверью.
– Витя, знаешь, у него цветник есть. Может, посмотрим?
– Пойдем, – согласился Витя.
Цветник был за домом пана Адама. Со всех сторон он был окружен деревьями и кустами, точно и он от кого-то прятался. Большим садовым ножом пан Адам ловко обреза́л зелень. Он увидел нас, и глаза его опять стали испуганными. Наверное, боялся, как бы мы чего-нибудь не испортили, не потоптали.
Когда я у Третьяка работал, я помогал хозяйке в цветнике. Я тогда много цветов запомнил и сейчас узнавал их. Вот бархатцы. Они маленькие, желтые. Их листья-перья пахнут медом. На невысокой клумбе в середине цветника росли ноготки и колокольчики. А
