Через три океана - Владимир Кравченко

Как-то раз меня спешно вызвали на немецкое судно "Helene Horn". На борту его в этот самый день утром умер от солнечного удара матрос, а теперь требовалась помощь другому - пораненному ядовитой рыбой. Больной орал на весь пароход. Я провозился с ним около двух часов и оставил в хорошем состоянии. Немцы угостили великолепным пивом.

Солнечные удары у немцев на их угольщиках частое явление - наши переносят жару хорошо. Уж больно много дуют пива эти немцы - чего-чего, а пиво у них всегда в изобилии. По праздничным дням немцы обязательно нализываются и на шлюпках под парусами гоняют по всему рейду, с песнями, гармониками, совсем наши подгулявшие мастеровые. Когда эта компания режет нам корму, крича "hoch"{*15}, нам видны их смешные багровые налитые пивом физиономии. На днях в одно из подобных праздничных катаний утонул старший офицер немецкого транспорта. По судам мне приходится разъезжать довольно часто: то комиссия, то консультация. Познакомился с судовым врачом Добровольного флота с крейсера "Рион" Ч. Пресимпатичный хохол, общий любимец. Мы оказались с ним земляками, оба уроженцы Херсонской губернии отыскали много общих знакомых. Так и повеяло на меня родным!

На берегу я был всего один раз. Теперь здесь зима, и туземцы кутаются, дрожат от холода в овчинах, в то время как мы умираем от жары. Тьма назойливых мальчишек окружила нас на берегу: вертятся под ногами, галдят, затевают перебранку, слова не дают сказать. Местные полицейские - высокие сомалийцы, видя беспомощное положение иностранцев, пришли на защиту и жестоко отлупили мальчишек бамбуковыми тростями по башкам, спинам - по чему попало. Уж и не рады были мы, что за нас вступились. Но это помогло лишь на секунду.

На почте мы застали длинный хвост публики - нашей же судовой. На приеме корреспонденции работает всего один чиновник-француз, разрывается на части, а сам злой, презлой. За всю свою службу здесь он, должно быть, впервые видит такую обширную корреспонденцию; марки уже все вышли.

Городок Джибути состоит из нескольких приличных деревянных домиков, принадлежащих французам, а затем сомалийских грязных юрт-плетней, обвешанных разным тряпьем (с целью защиты от солнечных лучей); когда мы проходили мимо, из этих жалких хижин выскакивали полуголые женщины, невообразимые уроды, от которых мы с ужасом отворачивались; они говорили что-то непонятное на своем гортанном языке, но жесты их были более чем понятны.

За городом узкоколейная железная дорога ведет в Харрар.

В гости к Менелику надо собраться в другой приход, а пока поглядим гордость Джибути "Jardin des plantes"{*16}, отстоящий от города верстах в пяти. Дорога к нему скучна: солончаки, бугры, песок, редкие колючие кустарники; видны пасущиеся стада верблюдов. Попадаются грифы, подпускающие довольно близко. Мы обгоняли абиссинских воинов, с мохнатой курчавой шевелюрой, не боящихся жгучих лучей солнца и не знающих шляп; вооружение их - кожаный щит и несколько копий-дротиков. "Jardin des plantes", конечно, жалок - впрочем, он недавно разведен французами; молодые деревья усердно поливаются. Лучше других принялись гранатовые; кокосовых, финиковых пальм, бананов не видать. Почва страшно выжжена солнцем. Горы отсюда недалеко, в них водятся львы, барсы. Ночью львы спускаются и иногда подходят совсем близко к сомалийской части города и своим ревом наводят страх и трепет на жителей. Нам предложили устроить охоту. При других обстоятельствах можно было бы и поохотиться.

Обедать пришлось в городе в "Hotel des Arcades"; мы пили недурной ordinaire{*17}; конечно, набросились на устрицы, за что и поплатились впоследствии - словом, было все, что полагается по расписанию.

После недоразумений в Красном море с водой на "Изумруде" собралась комиссия инженеров; судят, рядят. Между прочим оказалось, что большинство водопроводных труб уже проедено соленой забортной водой. То здесь, то там прорвет и начинает хлестать. Я самолично подавал первую помощь нескольким трубам в аптеке, накладывал повязку из липкого пластыря, пока не прибежали машинисты.

На днях в провизионном погребе (рядом с бомбовым) загорелась обмотка не очень приятно было слышать запах гари, видеть людей, суетливо бегавших с помпами, шлангами. Тифозных, слава Богу, больше нет; старые поправились. Есть случай скоротечной чахотки - в этом климате скрытые туберкулезные очаги вспыхивают ярким пламенем. Такого больного, конечно, оставить на судне нельзя, и он будет списан здесь в Джибути для препровождения в Королевский госпиталь в Пирее.

Среди болезней преобладают теперь ожоги в машине, фурункулы от грязи самые жестокие, множественные. Есть несколько переломов голени, ребер. Сильно зудящая тропическая сыпь появилась уже у всех. При условиях нашей жизни она не поддается лечению.

Фельдшер образумился и больше не пьет. Зато теперь старший санитар уличен в пьянстве и спаивании товарищей... эфиром. То-то я все удивлялся, почему у меня так поразительно быстро испаряются эфир, гоффманские капли. Экий народ! Я все перетаскал к себе, и теперь моя маленькая каюта наполовину напоминает аптеку. Старшего санитара пришлось сменить. "Нет у меня помощников", - повторяют офицеры мою фразу, желая подразнить меня.

Относительно ухода еще ничего не известно; может быть, и завтра снимемся, а то задержимся надолго, получим какое-нибудь особое назначение. Не прикажут ли нам остаться при транспортах, которые скопились здесь и еще подойдут?

До Мадагаскара переход дней восемь. Где теперь Рожественский? Не ушел ли он с Мадагаскара? Куда? С ним мы еще не сносились, а только с Главным морским штабом. Беспокоим, запрашиваем Штаб о каждом пустяке и ждем ответа.

По слухам, японцы хозяйничают уже неподалеку и недавно где-то на Суматре потопили шесть громадных немецких транспортов в 10 000 тонн, с углем, признав за контрабанду{25} - не стесняются, однако. Не то, что мы. Может быть, скоро и сюда пожалуют; что же - милости просим. Надоела вся эта канитель. Под влиянием неизвестности, ужасающей жары публика уже "дошла до грунта", нервничает, ссорится. Да и то правда - жизнь-то уж больно нерадостная. Инженеры травятся на непорядки в машине, старший офицер ничего не может поделать с ужасающей грязью; каждый специалист бранится по своей специальности.

Дня не проходит, чтобы со скрежетом зубным не вспоминали строительства Невского завода.

Питьевая вода мутна, солона, с громадным количеством ржавого осадка и пренеприятным машинным привкусом. А в эту жару пьется особенно много.

Если так будет продолжаться, то нам угрожают новые эпидемические заболевания. В судовых баках весь день заваривается чай, для придания вкуса прибавляется красное вино. Лазаретные дистилляторы уже испортились и не дают дистиллированной воды.