Мессианский Квадрат - Ури Шахар

– Ну, а как Сарит? Ты ее так и не разыскал?

– Как же я ее найду!.. 

– Как жалко! Неужели нет никакой возможности?

– В общем-то, нет. Но ты не бойся, Израиль – страна маленькая. У нас невозможно рано или поздно не встретиться на улице.

Пока Андрей жарил картошку, я рассматривал его книги и на многих обнаружил экслибрис: «Андрей Безродин».

– Без каких таких родин? – удивился я, а вслух спросил: – Это что, фамилия твоя — Безродин?

– Она же и псевдоним.

– Какой еще псевдоним?

– Это моя настоящая фамилия, но если бы я родился каким-нибудь Ивановым или Романовым, я взял бы себе псевдоним Безродный. Но я родился Безродиным, а от добра добра не ищут.

– Чего ж тут «доброго»? На самом роду нести клеймо безродности.

– А мне нравится. Безродин или Безродный – это значит критически относящийся к истокам, готовый всегда начинать все сначала. Словом, как Адам...  У него ведь не было рода.

– Верно, – оживился я. – Но не фамилия все же красит человека, а наоборот… Тот же Пушкин, скажем. Не Бог весть как звучит,  какой-то Кошкин — Мышкин, Пистолеткин — Пулеметкин, но это не помешало ему занять исключительное место в русской литературе.

– Не скажи, иногда фамилия ведет диалог с судьбой человека. Например, Пугачев – он всех в России до смерти перепугал. Распутин  был распутный и сбил Россию с пути, Козловский пел козлиным голосом, а Похлебкин, например, написал замечательные книги по кулинарии... Да вот и Солженицин, кстати...

Андрей прервался и посмотрел на меня.

– Что Солженицын?

– Солженицын, говорю, эту особенность в «Архипелаге ГУЛАГе» отмечает. Он там пишет, что чекистов как будто по фамилиям на работу брали, и приводит немало имен. Помню следователя Скорохватова...  Так вот я – Безродин, то есть потомственный экзистенциалист и самобытный мыслитель!

– Хорошо, ну а кто тогда выходит Ломоносов? Чемпион по боксу? Или Грибоедов?

Андрей начал что-то плести про дом Грибоедова и про то, как там славно кормились советские литераторы.

– А ведь и я, кстати, тоже собственную фамилию в псевдоним превратил! – сообразил я вдруг. — Из Черного сделался Шахар. В Израиле я зовусь Ури Шахар…

– Шахар – это вроде черный?

– Черный – это шахор, если быть точным. Но корень «ШХР» на иврите означает не только черноту, но и зарю — да, в первую очередь зарю.

Когда мы сели за стол, я приметил странную металлическую коробку с еще более странным содержимым. Что это была за необычная коллекция! Здесь лежали монеты. Но по какому принципу их отбирал нумизмат — угадать было совершенно невозможно. Здесь были старинные и, по всей видимости, весьма ценные монеты, давно вышедшие из употребления, среди которых выделялся внушительный медный пятак 18 век, а рядом с ним нагло лежала простонародная современная копейка, шиллинг соседствовал с российским четвертаком. Чего там только не было! Объединенные странной причудой коллекционера-демократа, благородные скудо терлись об обычную медь... Увидел я там и израильские монеты.

– Что это? – удивился я.

– О! – с достоинством сказал Андрей, – это очень необычная коллекция! Угадай, по какому принципу здесь собраны деньги!

– Без принципа! – заверил я Андрея.

– А вот и нет! – торжествующе сказал Андрей, – ответ неверный! Коллекционные монеты у меня в другом месте хранятся... А это —  монеты памятные! Вон тут твои пять шекелей лежат, видишь? И старый шекель Сарит. Я у всех своих друзей прошу на память монету. Не важно какая, слежу только за тем, чтобы они не повторялись. Люблю вечерами перебирать эти денежки как скупой рыцарь.

– И сколько у тебя набралось?

– Пятьдесят восемь. Пятьдесят восемь друзей. Благодаря этой коллекции я всегда знаю число людей, запавших мне в душу, начиная ближайшими родственникам и кончая случайными знакомыми. И   знаешь, откуда я взял эту идею?

– Неужто из Библии?

– Угадал, книга Исход, глава 30, там Бог подсчитывает численность еврейского народа посредством монет. Как Бог знал всех своих, так и я знаю всех своих. Но если задуматься, то ведь это в природе монеты заложено — представлять человека.

– В природе монеты? В ее природе, по-моему, прямо противоположное заложено! Деньги деформируют людские отношения. Кстати, сам подсчет с помощью полушекелей, жертвовавшихся на храм, производился по причине того, что монеты любят счет, а людей нельзя считать. Монета — это скорее символ  обезличивания, чем личности.

– В первом приближении это так. Но тем почетней во втором приближении усмотреть в монете человеческие черты. Посуди сам. Монета всегда несет на себе герб, инициалы или профиль царя, то есть знаменует собой первичное человеческое свойство – суверенность. Кроме того, она носитель и образ универсальной ценности, то есть так же, как и человек, монета – это мера всех вещей. Ну и, наконец, монета – это самый широко распространенный малогабаритный круглый предмет, но круг – это символ бесконечности, а значит, и человека.

Таким примерно образом мы проболтали допоздна, и как-то само собой получилось, что я остался на ночь, а потом и вовсе переехал к Андрею (от малознакомой мне папиной кузины).

Через несколько дней я обнаружил, что Андрей вовсе не такой уж  ревностный баптист, каким представлялся мне в Израиле. За эти дни к нему заглянули несколько человек: еврейского вида философ Гриша, которого Андрей представил как «блестящего специалиста по Плотину»; назвавшийся «буддистом» хипповатый Глеб с огненно рыжей  подругой и, наконец, два соседа лет сорока: тренер по кик-боксингу Боб и профессор биохимии Тихон. Но ни одного евангелиста среди его гостей не оказалось. Как я понял, Андрей действительно бывал иногда в молитвенном доме баптистов, но особо близких отношений у него там ни с кем не сложилось.

И еще раньше я понял, что Андрей вовсе не такой уж  преуспевающий научный сотрудник... Я расспросил его подробней и узнал, что институт он бросил сразу после поездки в Израиль (от армии ему удалось избавиться благодаря астме, которой он болел в детстве). Оказалось, что  все, что он исследует, делается вовсе не в рамках институтского проекта, а исключительно «по свободному зову сердца».

Работал Андрей в охране. Пару раз в неделю, а то и реже, он стерег здесь же в лесопарке какой-то санаторий. Но основная статья его дохода состояла в дивидендах с какой-то роскошной квартиры в центре Москвы, оставшейся после бабушки. Доходы делились между Андреем и его братом. Андрей утверждал, что этих средств ему на жизнь хватает.

– Ну а что ж ты все-таки исследуешь?  – спросил я его как-то раз.

Андрей подвел меня к полке, целиком уставленной папками, каждая из которых, по словам Андрея, представляла собой отдельный исследовательский проект. Я слегка испугался, но вида не подал и наугад вытянул одно «досье».

«Звездное небо как осмысленный текст», – прочитал я ошарашенно и, заглянув внутрь, обнаружил с десяток карт, на которых самым причудливым образом были обведены разные звезды.

–  Как это прикажешь понимать?

– Пытаюсь выделить наиболее повторяющиеся «созвездия» правильной формы.

– Зачем?

– Некоторые чудаки ждут сигналов из космоса от братьев по разуму. Ну, а я больше верю в Отца по разуму. Подумай, как бы Он мог не  зашифровать в наблюдаемой нами картине звездного неба какое-нибудь послание?

Шизофрения! – промелькнула у меня в голове страшная догадка. 

–  Разве не чем-то близким занимается астрология? – дружелюбно заметил Андрей, от которого не ускользнул мой испуг. – И разве не это самое предположила  астрофизика, сформулировав антропный принцип? Поверь, вполне естественно отнестись к карте звездного неба как к криптограмме. Во всяком случае, мы обязаны это проверить.

– Ну, если только проверить… – пробормотал я и, вернув карты на место, вытянул другую – одну из наиболее пухлых папок. Надпись гласила: «Дихотомическая стандартная теория».

– Не верю я в эти кварки. Я пытаюсь все свести к классическому бинарному началу: свет и тьма, – кратко прокомментировал Андрей, наблюдая за тем, как я уперся в лист, испещренный какими-то схемами и математическими преобразованиями.

– Откуда ты так математику знаешь? Ты же историк.

– Всегда интересовался. В Малом Мехмате учился.

Поставив папку на место, я взял другую, в которой оказалось много журнальных вырезок с фотографиями.

– Здесь подобраны материалы по Туринской плащанице, – пояснил Андрей.  – Я несколько гипотез проверяю или, точнее, пытаюсь их отвести.

– А это что? – спросил я, вытянув папку, на которой была наклеена какая-то странная гравюра.

– Ну это как раз не исследование, это просто ксерокопия манускрипта Войнича.

– Что это за манускрипт?