Сармат. Любовник войны - Александр Звягинцев

— Никаких переговоров! Пленных не брать!

— Да ведь он же свой! — кричу я этому поганому «полкану», и верите, нет, аж душа заходится, что я его, падлу, не шлепнул, когда перекат делал.

А он морду репой сделал, как будто я у него на допросе в подвале каком в Варсонофьевском:

— Своих мы всех знаем, свои у нас на счет!

Ах ты, интернационалист хренов... Ну до чего ж жалко, что я в тебя весь магазин не всадил, аж слезу вышибает, как от горчицы, ей-богу... А потом малость как-то поуспокоился я: что-то тут не то, думаю, тут знак какой-то свыше, потому что в такой горячке, как там, во дворце, мать родную подстрелишь и только уж потом сообразишь, что наделал. Не зря, выходит, я этого чмыря не тронул.

Пока я так философствовал, ухнула где-то совсем рядом граната, «полкана» моего как ветром сдуло, будто и не было. Исчез куда-то, и прямо перед самым носом у меня стена рушится — сплошной саман, блин, во дворце-то! И в дыре в этой, в провале, я вижу еще пяток таких же ряженых, как Андрюха, — все раненые, кто лежит, кто сидит, все в кровище, и у всех тельняшки наружу, чтоб видели кому надо — свои, мол. И оружие рядом лежит.

Я только хлебало разинул крикнуть им: здорово, мол, орлы! Как вдруг у меня из-за спины выскакивает снова «полкан» и орет на фарси:

— Все руки вверх!

— А не пошел бы ты, — говорит один из этих, в тельняшках. — Свои мы!

— А ну встать всем, продажные твари! — заходится вдруг «полкан». — Сейчас мы разберемся, какие вы свои!

Тот малый, который послал его, снова говорит:

— Ты, фуфло, к нам не вяжись, после разберемся, кто свой, а кто продажный! Мы-то все стреляные, мы никуда не денемся, а ты лучше янки ищи, понял? Новый советник правителя.

«Зеленый берет», офицер. Высокий, белый, одет в форму офицера ХАД, стреляет с двух рук, как тебе и не снилось. Да и мне тоже, — потом поворачивается ко мне: — Скажи хоть ты этому мудаку, земеля, что нас уже ловить не надо, мы пойманные...

...Много там чего еще было, ребята, одно скажу сразу: не видел я потом больше никого из тех «духов» в тельняшках. И еще: так никто потом и не докопался, почему на правителя снотворное так плохо подействовало, что он самолично отстреливался, как Чапаев, до самого конца. А надо сказать, что все-таки мы его подстрелили потом. Правда, в той бойне и у нас потери были. На похоронах двух зенитовцев я сам в Москве был. В общем, кончен бал, погасли, как говорится, свечи. Выстроили нас в ограде дворца, и командир наш, полковник Гриша, только начал речь толкать, как мы здорово все провернули и как нас похвалят теперь, как вдруг бах... Как в том фильме поется: вдруг пуля пролетела, и ага... Гриша еще в жилете был — все мы стояли в жилетах, — так она его прямо над жилетом и тюкнула, в шею! Бесподобно какая-то гнида стреляла. Тем более что пуля насквозь вышла, и даже на глаз видать, пулька целевая. Рубашка на Грише даже не помялась... Пуля, сразу видно, из снайперского винта пущенная. И вспомнил я тут про блондина-советника в форме ХАД. Кинулся смотреть: точно, среди мертвяков нету такого, среди тех, которые еще живые, тоже нет. Прикинул я, откуда стреляли, и туда с двумя пацанами. Выбрались на крышу, а там, конечно, никого. Только гильзами все завалено. Но гильзы, однако, короткие, пистолетные, а от винта ни одной не видать. Заставил я ребят искать как следует. Гильзу мы так и не нашли, а наткнулись, пока ее искали, на репшнур. Наш шнур, только мы его здесь не цепляли — ни к чему было. А он, сука рваная, по нашему шнуру и спустился. Мы пулей вниз: там наша пехота в охранение выставлена, все подходы ко дворцу уже заблокированы насмерть. Ну и нашли мы в конце концов место, где блондинчик этот просочился: лежат двое пацанов с кровавыми пузырями на губах — ножом американец работал. Стало быть, ищи ветра в поле. Осталась только информация к размышлению: блондин, говорит по-русски, старший офицер спецподразделения, едва не стал главным советником у покойного ныне правителя страны..."

Вот такая информация к размышлению, которую Сарматов извлек из давнишних воспоминаний...

Восточный Афганистан

29 июня 1988 года.

Медным, начищенным до яркого блеска тазом висит над размолотым танковыми гусеницами шляхом полная луна. Дорога вьется по склонам поросших чахлой растительностью холмов, то поднимаясь вверх, то исчезая в распадках. Бесплотными тенями бредут по ней Сарматов и американец по фамилии Метлоу. Сарматов негромко стонет каждый раз, когда под распухшую, как бревно, ногу попадает камень или корежащая ступню рытвина.

— Не дойти мне, полковник! — прошептал он. — Все, кранты!..

— Мы же договорились! — оборвал его американец. — Каждый должен нести свой крест до самого конца, так тебя учили, так меня мой дед учил. И они были правы!..

— Крест! — как в бреду, повторил Сарматов и, сделав еще несколько шагов, опустился на дорогу.

— Очнись, Сармат! Очнись! — прокричал Метлоу и стал тереть ему уши. На несколько секунд майор пришел в себя и произнес срывающимся, слабым голосом:

— Полковник, мы сделали все, что могли, но нас подставили... Спасай свою жизнь. Изловчись, скинь информацию через посольство... Я напишу, чтобы тебе поверили...

— Оставить тебя одного здесь?! Я разведчик, а не подонок, Сармат!

— Ты прав, каждый должен нести свой крест... Свой, полковник! — прошептал Сарматов и вновь погрузился в забытье.

Большая северная река лавиной несет к океану несметные полчища льдин, с грохотом и хрустом разламывает их на куски, с маху бросает на прибрежные отмели, бьет о скалистые берега и кружит, засасывая в водовороты...

Под обрывистым высоким берегом в крошеве мелких ледовых ошметков кружатся в одном из водоворотов стриженые человеческие головы, и становится их все меньше и меньше. Люди в военной форме бросаются с обрыва им на помощь, и люди со стрижеными головами покорно, равнодушно принимают ее.

Похожий на гориллу вор в законе Сеня Гнутый, полосуя ножом воздух, озираясь, идет на выбравшегося на льдину Сарматова. Отступая, тот оскальзывается и падает на спину. Гнутый с занесенным для удара ножом бросается на него сверху, но тяжелый армейский башмак врезается урке в живот, и он пашет небритой физиономией по острым ледяным застругам...

...Из-за поворота дороги вдруг донесся натужный гул двигателей и в склон холма ударили лучи фар. Метлоу схватил Сарматова под мышки и потащил в придорожные кусты. Скоро в гул двигателей вплелись громкие, гортанные голоса. Сняв пулемет с предохранителя, Метлоу осторожно раздвинул кусты и увидел на дороге два исписанных арабской вязью бронетранспортера с сидящими на броне вооруженными людьми в чалмах и круглых афганских шапочках-пакулях.

— Колись, Гнутый! Колись! — неожиданно закричал Сарматов и вскочил на ноги.

Метлоу свалил его на землю и зажал ладонью рот. Заметив какую-то возню в кустах, духи в несколько стволов открыли огонь.

Вокруг Метлоу и Сарматова попадали скошенные пулями ветки. Оставив майора, полковник бросился в сторону и ударил по бронетранспортерам из пулемета. Не ожидавшие отпора духи моментально исчезли в люках машин, и те, взревев двигателями, прибавили скорость и скрылись за поворотом.

В хороводе кружащихся льдин переминается с ноги на ногу сутулая, нелепая фигура. Вскидывает автомат Савелов...

— ...Не стреляй, Савелов! Не стреляй! — орут бегущие по обрывистому берегу Сарматов, Бурлак и Алан.

Ствол автомата Савелова выплевывает огонь — фигура на льдине валится лицом вниз, раскидывая в стороны руки. Черным крестом выделяется тело мертвого зека на льдине, медленно уплывающей к горизонту. Будто натолкнувшись на невидимую преграду, бегущие останавливаются и молча смотрят ей вслед...

— Крест! Крест на всю жизнь! — простонал Сарматов, вырываясь из рук старающегося удержать его Метлоу. — У, сволочи! — закричал он своим невидимым, бредовым врагам.

— Успокойся, Сармат! Успокойся!

Постепенно сознание возвращается к Сарматову. Оглядевшись вокруг, он, кивнув на срезанные пулями ветки, спросил у Метлоу:

— Что произошло?..

— Духи на двух бронетранспортерах мимо прокатили! Пришлось пострелять немного.

Лицо Сарматова исказила судорога.

— Почему не вышел к ним?! — зло спросил он. — Может, уже хватит, полковник, доказывать свое благородство?!

— Не ори! — невозмутимо парирует Метлоу. — Я у тебя не на допросе и ни в чем отчитываться тебе не обязан!.. Вставай и пошли, пока темно!

— Куда?.. Если бы мы были кому-нибудь нужны, нас бы давно из космоса засекли!..

— Любая дорога куда-нибудь приводит, — подавив приступ злости, ответил Метлоу. — А нужны, не нужны... Главное, чтоб человек самому себе, своим детям был нужен...

И вновь они вдвоем ковыляют по освещенной бледным лунным светом, размолотой траками танков дороге.

Восточный Афганистан

30 июня 1988 года.