След "черной вдовы" - Фридрих Незнанский

Верно замечено, что от любви до ненависти — один шаг. Денис легкомысленно сделал его, и теперь все ба­бушки и прочие женщины, может, за совсем малым ис­ключением, спасавшиеся во дворе от бесконечного гро­хота отбойных молотков и дрелей-перфораторов, со­трясавших стены примерно с десяти до семи ежеднев­но, дружно ненавидели «этого зажравшегося нового русского», чтоб ему, как говорится, ни дна ни покрыш­ки. И Денис счел за лучшее просто «слинять» на время ремонта — так ему назвали данный процесс в той строй­конторе, куда он обратился, — и переехал к дядьке, тем более что тот, естественно, был совсем не против. При­сутствие племянника во многом Грязнова-старшего ус­траивало: не требовалось постоянно следить за напол­нением холодильника, многого просто не надо было делать, переложив бытовую суету на плечи молодежи.

Вот и сейчас, прежде чем сказать шоферу служеб­ной «Волги» «поехали», Вячеслав Иванович позвонил домой и предупредил, что возвращается вместе с Алек­сандром Борисовичем и надеется, что Денис, пока они едут, «сообразит чего-нибудь на ужин, легкого и нео­бременительного для желудка — так, чтоб под коньяк».

Денис посмотрел на часы, пошевелил длинным но­сом, поиграл кустистыми рыжими бровями и вздохнул, ничего не ответив по существу. Но когда раздались в трубке короткие, самодовольные гудки, он по-хулиган­ски ухмыльнулся и немедленно принялся за приготов­ление «легкого ужина». Мстить он тоже любил и умел.

И когда хозяин с гостем вошли в лифт, чтобы под­няться в квартиру, уже в районе третьего этажа они почувствовали, что запахи, наполняющие тесное про­странство полуночной кабины, приличествуют никак уж не жилому дому, а какому-нибудь отвязному при­морскому кабаку, где жирный, лоснящийся жиром по­вар дядя Васо готовит свадебный обед собственному любимому отпрыску — небольшой, персон на двести пятьдесят — триста, не больше...

Турецкий как-то странно посмотрел на Вячеслава, но тот, будто охотничий пес, «пробовал воздух» и мрач­но помалкивал. А выходя из лифта, пробурчал:

—   Он что, команды не понял? С ума совсем сошел? Я же предполагал делать «табака» в воскресенье! Г ос­тей пригласил...

Вот тут Турецкий все понял и... захохотал. Месть Дениса была просто великолепна! Что и подтвердилось, едва они открыли дверь. Окна во всей квартире были нараспашку, но сизый дым от жарящихся с громким треском и всхлипами здоровенных маринованных цып­лят табака, прижатых к гигантской ресторанной ско­вороде кастрюльными крышками с расставленными сверху давно вышедшими из употребления утюгами, стелился волнами и торжественно выплывал наружу.

Александр Борисович, который был в курсе евро­ремонта и всего остального, с ним связанного в био­графии Дениски, подумал, что сей его «опус» будет, пожалуй, почище строительного эксперимента на быв­шей Кропоткинской улице.

—   Ты сумасшедший? — Это было единственное, что пришло в голову Вячеславу Ивановичу.

—   А что случилось? — Денис в недоумении сделал брови «домиком».

—    Кто это все будет есть? — не нашел иных аргу­ментов Грязнов-старший.

—   Это? — Денис посмотрел на него с улыбкой. — А как же купаты? Слышишь, они уже шкварчат? А потом, ты же сам просил чего-нибудь полегче и побыстрей — под коньяк. Или я ослышался.

Турецкий уже рыдал, держась за живот. Съесть при­готовленное было под силу разве что взводу вечно го­лодного стройбата. Грязнов печально посмотрел на друга и устало махнул рукой племяннику:

—    Ладно... накрывай уж... что там у тебя... ирод... Прямо и не знаю... В конце концов, — решительно зая­вил он, — можно будет потом разогреть. А под это дело, — он небрежно щелкнул себя по шее у подбород­ка, — все сойдет за свежатину...

На том вопрос и был исчерпан.

Вообще говоря, сытно обедать уже во втором часу ночи — это очень по-русски. Никакая другая нация просто не сможет. Но если острую, чесночную, раска­ленную пищу разбавлять время от времени дружески­ми напутствиями и соответствующим перезвоном хру­сталя, то ничего, проходит. За границей, иной раз даже в очень приличных домах, где властвует этикет и все такое прочее, конечно, предложение соорудить пирше­ство посреди ночи выглядело бы крайним неуважени­ем к хозяевам. Варварством и сплошным моветоном. Но и Турецкий, и оба Грязнова, исходя из собственно­го опыта, знали, что самые капризные язвенники, са­мые принципиальные блюстители любых изощренных диет никогда не отказывались от предложения «на­жраться по-русски», то есть от пуза. А почему? А пото­му что как в том анекдоте: «Халява, сэр!»

Разрывая руками — без всяких там вилок и ножей — роскошную, прожарившуюся птицу, макая горячие ку­паты в лоток с острейшим соусом, точнее, смесью со­усов, в которой, естественно, превалировал «чили», от которого перехватывало дыхание и спасали лишь све­жий воздух с улицы да очередная рюмка, обсудили и эту тему. Попутно вспомнили, что за весь день никто из них троих так толком и не пообедал. Наверное, по­этому и не тянуло к служебным проблемам, коих хва­тало каждому. Но по мере наполнения желудков разго­воры вернулись в привычное русло. И наконец возник тот главный вопрос, с которого все в жизни начинает­ся, а часто и заканчивается:

—   Ну так что будем делать?..

Хотя, возможно, и безадресно, но всегда очень точно.

И Александр Борисович, который полагался на Де­ниса как на самого себя, вкратце описал и для него об­щую картину последних событий с той лишь целью, чтобы и он мог принять участие в разговоре. Был, так сказать, в теме. И этот шаг оказался неожиданно пра­вильным. Потому что когда прозвучало имя убитого «законника» Нестерова, Грязнов-младший с ходу на­сторожил уши. А когда речь зашла о более широкой картине, в которой расстрел джипа на Бережковской набережной оказался лишь одним из эпизодов, Денис попросил слова. Вежливо и ненавязчиво. Ему разреши­ли — и дядь Слава, и дядь Саня. Даже и не предпола­гая, что услышат в ответ.

Рассказ Дениса был как тот знаменитый рояль в кустах, придуманный лет сорок назад молодыми тогда насмешниками Аркановым и Гориным, но и по сей день остающийся символом поразительного, почти идиотс­кого везения. Надо же, мол, только подумал, а он уже тут, рояль этот, вон, в кустах стоит, садись да исполняй Баха зачумленным беготней прохожим...

5

Не далее как вчера в пустынное помещение частно­го охранного предприятия «Глория», что находится буквально в квартале от знаменитых Сандуновских бань, вошла взволнованная пожилая женщина.

В связи с вышеупомянутым летом и отсутствием срочных розыскных работ в помещении агентства было только двое: его директор, то есть Денис Андреевич, и дежурный сотрудник — просто на всякий случай — Филипп Кузьмич Агеев. Денис совершенствовал свои знания в философии арийцев ведийского периода, ис­пытывая особую тягу к тому древнему времени, когда только занималась заря духовной жизни человечества...

Тут внимательно слушавший племянника Вячеслав Иванович слегка поморщился и сделал характерный жест рукой, который можно было бы перевести на обыч­ный язык, как: «Ты давай дальше, не зацикливайся...»

А Филя Агеев не очень успешно разгадывал крос­сворд в молодежной газете и по поводу каждого слова, которое не мог отгадать, кричал из холла в директорс­кий кабинет. Ну, к примеру: «Доктор в рассказе Чехо­ва из пяти букв! Нету, нету, нету, нету, че!» На что Де­нис, морщась и неохотно отрываясь от толстой книги видного индийского философа Сарвепалли Радхакриш­нана, кричал в холл: «Ионыч!» И про себя добавлял: «Пора бы и знать...» И довольный Филипп констати­ровал: «Все верно! Я кино про него видал, с Анатолием Папановым... А ты смотрел?» Денис громко вздыхал — эдакий рык со стоном, и Филя торопливо добавлял: «Ладно, ладно, не буду... А ценный мех? Раз, два... ух, е-о! Девять букв!»

И в этот напряженный момент вошла дама. Несмот­ря на приличную уличную жару, она была в темной шляпке с вуалеткой, опущенной на лицо, и в темных же кружевных перчатках до локтей. Все остальное на ней было тоже длинное и темное — это с ходу отметил опыт­ный взгляд сыщика Агеева. И еще —то ли необычность одеяния, то ли какой-то легкий неизвестный запах, ис­ходивший от одежды женщины, подсказали ему, что она явно не москвичка. Но что в таком случае привело ее в «Глорию»?

Дело в том, что она вошла и огляделась не так, как это делают люди, забредшие, как говорится, по ошиб­ке, нет, она прекрасно знала, куда пришла. Поэтому и к Филе обратилась вежливо, но с заметным нажимом:

—   Я надеюсь, господин директор Денис Андреевич может меня принять? — и важным, уверенным жестом протянула визитную карточку.

Филя вскочил, сделал короткий полупоклон и прочи­тал на визитке, тонко пахнущей духами: сверху — «Санкт- Петербург, Академическая капелла им. М. И. Глинки», в середине — крупно: «Власьева Алевтина Константи­новна», чуть ниже — «концертмейстер», а в самом низу — мелкими буквами — адрес: «СПб., наб. р. Мой­ки, 20». Все понятно: представительница высокого ис­кусства. Но кой черт ее занес в «Глорию»? Какая нужда?