Убийство Михоэлса - Виктор Левашов

— Это хорошая мысль, — согласился Молотов. — Я вижу, Соломон Михайлович, мои советы не очень-то вам и нужны. Вы сами прекрасно все понимаете. Во всяком случае, с этой частью вашей программы все ясно. Проблемы могут возникнуть в другом. При ваших приватных беседах с политиками и общественными деятелями. И особенно — с журналистами. Бесцеремонный, должен я вам сказать, народ. Даже мне бывало непросто с ними разговаривать, хотя я лицо официальное. А с вами они церемониться не будут. И вы должны быть готовы к самым каверзным и провокационным вопросам.

— Например, к каким?

— Пожалуйста. «Правда ли, что в Советском Союзе миллионы политических заключенных?» Как вы ответите?

Михоэлс задумался и растерянно пожал плечами:

— Не знаю.

— Вот это и есть самый точный ответ. Вы же действительно не знаете, правда это или неправда.

— А это правда?

Молотов укоризненно покачал головой:

— Соломон Михайлович! Я — не Михоэлс. А вы — не американский корреспондент.

— Извините.

— Второй типичный вопрос, — невозмутимо продолжал Молотов. — «Правда ли, что в Советском Союзе существует антисемитизм?» Вам обязательно зададут этот вопрос. И не раз. Его даже мне задавали.

— И как вы ответили?

— Вы не ошиблись в выборе профессии? Может быть, вам следовало стать журналистом? Но я скажу, как я ответил. Я ответил так. Господина корреспондента, вероятно, ни в чем не убедит мое утверждение о том, что антисемитизм в Советском Союзе преследуется по закону. Я скажу по-другому. Мою супругу называют Полиной. Но ее имя — Перл. Она еврейка. Один из высших руководителей СССР Лазарь Каганович — еврей. Заместитель наркома обороны товарища Сталина Лев Мехлис — еврей. Я перечислил еще ряд фамилий. И наконец, посол Советского Союза в США господин Литвинов — тоже еврей. Если моего уважаемого собеседника это ни в чем не убеждает, мне остается только выразить ему свое сожаление.

— Хороший ответ, — оценил Михоэлс.

— Вы еще лучше вооружены. Всенародная любовь к еврейскому театру ГОСЕТ. Ваш орден Ленина и звание народного артиста СССР. Высокое положение в обществе многих ваших друзей-евреев. Но вот другой подход к теме. Тысячи евреев были эвакуированы в Среднюю Азию и на Урал. Это принесло местному населению значительные неудобства. Известны ли вам случаи проявления антиеврейских настроений?

— Нет. Нас очень тепло приняли. Даже как-то трогательно. Всех эвакуированных, не только евреев.

— Вот и ответ, — удовлетворенно кивнул Молотов. — Не говорите с американцами общими фразами. Они любят конкретность. Наверняка вы найдете в памяти немало конкретных случаев. Стоит только задаться этой целью. Не так ли?

Молотов внимательно наблюдал за гостем. Не скажешь, что нервничает. Налил кофе в тончайший кузнецовский фарфор, бережно повертел чашку в руках, принюхался. Оценил — и фарфор, и кофе. К коньяку, правда, не притронулся. А должен был нервничать. Не каждый день артист встречается со вторым лицом государства. Да еще так, по-домашнему. Наверняка напряженно думал, пытался понять: в чем скрытый смысл этой встречи? Если бы знал, что она состоялась по инициативе Сталина, вообще сидел бы как на иголках. Но он не знал. А Молотов знал. И поэтому нервничал не меньше Михоэлса. Но умело скрывал это — за благожелательной улыбкой маленьких, с еле уловимой азиатчинкой глаз за стеклами профессорского пенсне, за выражением благодушия на аккуратном лице — лице справного вятского мужичка, выбившегося в люди сына приказчика.

Ждал, что скажет Михоэлс. Он умел ждать. И умел слушать.

— Был один случай, он не выходит у меня из головы, — проговорил Михоэлс, бережно возвращая драгоценный фарфор на поднос. — Мы выступали в одном из ташкентских госпиталей. Мне рассказал эту историю раненый артиллерист, политрук. У него в дивизионе был командир батареи, кубанский казак. А другой командир батареи — еврей из-под Витебска. Однажды казак, подковыривая еврея, сказал: если вы такой великий народ, почему же у вас своей музыки нет? Тот пожаловался политруку. Политрук вызвал казака, сказал: смотри, так-перетак, если я еще хоть раз это услышу…

— Из этого следует, что политработники Красной Армии пресекают подобные разговоры, — заметил Молотов.

— Да, — согласился Михоэлс. — Но меня в этом интересует другое. То, что кубанский казак не знает, что у евреев богатейшее музыкальное наследие, — это полбеды. А вот то, что этого не знает сам еврей, — это, по-моему, гораздо серьезней. А то, что он спор на культурные темы решает с помощью политрука, — это вообще черт знает что.

— Имела эта история продолжение?

— Нет. В расположение дивизиона прорвались немецкие танки. Оба командира батарей погибли. И казак. И еврей. Политруку в этом бою оторвало ногу. Так он и оказался в ташкентском госпитале.

— Я не стал бы эту историю рассказывать американским корреспондентам, — подумав, сказал Молотов. — И знаете почему? На следующий день газета вышла бы с огромным заголовком: «Русский артиллерист заявляет, что у евреев нет национальной музыки». Я же говорю, что американцы любят конкретность.

— Полагаю, Вячеслав Михайлович, вы пригласили меня не только для того, чтобы рассказать о нравах капиталистической прессы.

— Вы правы. Наибольшие сложности ожидают вас при конфиденциальных встречах. Их будет немало. С видными промышленниками, финансистами, политическими деятелями. Не говоря о деятелях американской культуры. Среди ваших собеседников могут оказаться люди… скажем так — с очень высокой профессиональной подготовкой.

— Шпионы?

Молотов усмехнулся:

— Нет. Специальность этих людей — политический зондаж.

— Ну, с меня они мало что поимеют. К счастью, я не знаю никаких государственных секретов.

— Все не так просто, Соломон Михайлович. Вопросы могут быть самые невинные. А ваши ответы тем не менее дадут важную информацию. О внутриполитической ситуации в стране. О настроениях народа, в частности — художественной интеллигенции. Вас могут, например, спросить, как вы относитесь к слухам о том, что дочь товарища Сталина Светлана Аллилуева собирается выйти замуж за еврея Григория Морозова. До вас же доходили эти слухи?

— Ну, так, краем уха.

— И как вы к ним относитесь?

— А как я к ним отношусь?

— Это я и хочу узнать.

Михоэлс пожал плечами:

— Как и все, наверное. Любопытно. Личная жизнь великих мира сего всегда вызывает любопытство.

— Этот слух, по-вашему, имеет под собой основание?

— Понятия ни имею.

— Так и отвечайте. Вероятно, вы уже поняли, к чему я вас призываю. К полной искренности. Вам нечего скрывать. Вам ни к чему хитрить, а тем более вступать с собеседниками в дипломатические игры. Вы обязательно проиграете, они гораздо более сильные игроки. Ваше оружие — откровенность. Это очень сильное оружие.

— Полная откровенность? — переспросил Михоэлс.

— Вот именно. В том числе и при обсуждении весьма щепетильного вопроса: о намерениях советского правительства создать на территории Крыма советскую социалистическую республику и открыть ее для переселения евреев не только из Советского Союза, но и всего мира.

Молотов отметил, как подобрался Михоэлс.

— Это и есть главный предмет нашей беседы? — спросил он.

— Вы проницательны, — подтвердил Молотов. — Я вижу, у вас появились вопросы. Задавайте их без стеснения. Беседа у нас неофициальная, можно говорить без обиняков.

— Даже не знаю, с чего начать. Для меня это полная неожиданность.

— Это потому, что вы жили в Ташкенте. В Москве эти разговоры уже идут.

— У советского правительства действительно есть намерение отдать Крым евреям?

— Этот вопрос обсуждается. В кулуарах.

— Но Крым оккупирован немцами.

— Это ненадолго.

— В Крыму расположена Крымско-Татарская республика.

— Крым большой. Там живут не только крымские татары. Там созданы и три национальных еврейских района. Еще в начале 30-х годов.

— Я знаю об этом. Но вряд ли правильно говорить о районах. Насколько я знаю, там было организовано несколько еврейских земледельческих хозяйств в Джанкойском, Каламитском и Евпаторийском районах.

— Из ваших слов я заключаю, что вы знакомы с историей вопроса. Тем лучше.

— Мои знания обрывочны и субъективны, — возразил Михоэлс. — Мне хотелось бы узнать, как видится вся ситуация вам.

— Законное желание, — подумав, согласился Молотов. — Не будем слишком углубляться в историю. Скажу только, что создание автономной еврейской области в Биробиджане не решило проблемы. А если быть совсем откровенным, тогда нас больше волновали не вопросы создания условий для развития еврейской государственности, а совсем другое. На китайской границе скопилось довольно большое количество остатков белогвардейских частей, казачьих формирований. Местное население относилось к ним с известной долей сочувствия. Еврейская колония в этих местах кардинально изменила ситуацию. Белоказаки больше не могли рассчитывать, что их вторжение в Приморье не встретит самого ожесточенного сопротивления со стороны еврейских поселенцев. Таким образом, проблема защиты наших дальневосточных границ была успешно разрешена. Между тем поиски путей решения так называемого еврейского вопроса продолжались. Возник план осушения Сиваша и днепровских плавней. Предполагалось, что эти земли будут присоединены к северной части Крыма. Таким образом, на этой обширной территории можно было бы расселить большое количество еврейских переселенцев. Этот план обсуждался на Учредительном съезде ОЗЕТ, Общества землеустройства евреев-трудящихся, он получил одобрение, но не был осуществлен.