Дело о старом антикваре - Александр Ралот

И вот сейчас, два несостоявшихся её мужа, каждый по своему, вытаскивают её с того света и делают это на данный момент всё же успешно.

Маргарита улыбнулась своим мыслям, а врач, заметив её улыбку, радостно произнёс.

– Ну вот, Маргарита Сергеевна, я вижу, вам уже легче, значит действуют мои пилюли заморские и, пожалуйста, не забывайте их принимать. Порядок приёма я вашей дочке написал. Если что, не стесняйтесь, звоните. Я ведь в Берлине не только лечился, но и ещё их методы врачевания познавал.

Мужчины уехали, но поспать или хотя бы подремать Крулевской не удалось. Позвонил Максим и сказал, что раздобыл кое-какие материалы по делу антиквара и хотел бы их показать. Марго хотела встать и подобающе встретить гостя. Но Лиля категорически настояла на постельном варианте общения. Пришлось подчиниться, тем более что каждое движение отдавалось сильной болью в боку и спине.

Каверин, раскрасневшийся с мороза, ещё не раздевшись, прямо из коридора стал рассказывать последние следственные новости.

– Представляете, Маргарита Сергеевна, Ивашев отправил меня по банкам, установить финансовое состояние Тихонова, и выходит, что наш антиквар совсем небедный человек.

Максим взял стул, перевернул его спинкой вперёд и уселся рядом с кроватью. Тот факт, что женщина не встала и даже не протянула ему руки, следователя нисколько не смутил. Он продолжал, стараясь как можно быстрее донести до неё последнюю информацию.

– Представляете, он ежемесячно переводил на Украину, – Максим сказал по-русски на Украину, а не в Украину, как того требуют представители Малороссии. – Так вот, в Крым, в город Судак, он переводил по 50, а иногда по 70 тысяч рублей. Деньги для нашего города весьма солидные, я очень сомневаюсь, что доходы с его лавки позволяли владельцу такие переводы осуществлять, ему ведь и жить на что-то надо. И ещё одна непонятка – имея такие средства, он вполне мог себе хорошего адвоката нанять, а он молчит и даже не пытается защищаться. Может быть, он за эти годы вину свою осознал и таким образом решил покаяться. Вы как считаете?

Маргарита молчала, её знаменитый тумблер в голове не щёлкал. Она тихо сказала:

– Максим, продолжай, я тебя внимательно слушаю, что ещё у тебя есть по этому делу?

– Я был в нашем архиве. Он, конечно, сильно пострадал во время оккупации, но кое-что там имеется. Есть данные, что родители Тихонова были убеждёнными коммунистами и партийными функционерами, а в 37-м, как и многие, в одночасье стали врагами народа. Не знаю, каким уж образом, но их сын Ким при этом особо не пострадал. Его не сослали на Колыму и даже не выгнали из художественного училища, может быть потому, что он единственный, кто потом это училище закончил с Золотой медалью. Ну, вот собственно и всё. Очень странный это человек, замкнутый. На допросах молчит, а признание подписал. Свидание просит только с местным художником Никитичем, но вот Ивашев, ни в какую не разрешает.

Марго с трудом приподнялась на кровати.

– Максим, попробуй организовать запрос крымским коллегам, кто эти переводы получает. И вообще постарайся узнать побольше о его родне. Был ли он женат, может быть, у него дети есть или внуки. Я, вот видишь, приболела немного, ты уж прости меня, старую.

– Маргарита Сергеевна, – возмутился следователь. – Ну, какая же вы старая? Вот Тихонов – да, он старый, а вы ещё ого-го, мы ещё с вами…

Он не договорил, в его кармане модной мелодией замурлыкал мобильник, и молодой человек стал прощаться, по современному, на ходу разговаривая в трубку.

Проводив следователя, в комнату на цыпочках вошла Лиля.

– Мам, тебе ничего не нужно? – как-то заискивающе, с каким-то чувством вины в голосе сказала девушка.

– Нужно, даже очень нужно, – отозвалась мать. – Нужно, чтобы ты привела сюда старого художника Никитича. Он сотовые телефоны не уважает, да и стационарного у него, скорее всего, нет. Так что, ты уж ножками прогуляйся. Я думаю, он тебе не откажет, ну и заодно в магазине купишь снеди всякой к чаю, а то нам посетителей и угостить-то не чем.

Девушка мигом упорхнула, а Марго, оставшись одна, решила, что помирать лучше стоя. Держась за спинку кровати, кое-как поднялась, дотащилась до ванной, затем заварила запретного кофе и уселась в кресло. Мысли как-то сами собой упорядочились и выстроились в организованную очередь.

«Итак, первое. Откуда у антиквара деньги и немалые. Торговля стариной дело, наверное, прибыльное, иначе он бы этим не занимался, но чтобы так зарабатывать, старых самоваров и советских статуэток явно маловато будет. Следовательно. А, что, собственно, следовательно. Следовательно, есть ещё заработок, с которого, по старой советской привычке наш антиквар налоги не платит. Отсюда второе – краденное он не перепродаёт, иначе бы Сила об этом знал непременно, да и моя бывшая контора тоже.

Но что ещё может делать человек, когда-то закончивший художественное училище с золотой медалью. А их раньше абы кому не давали! Конечно, он рисует или рисовал в прошлом и очень хорошо это делал, раз такие деньги имеет. Но на нашем Арбате, судя по моим прошлым делам, его не знают. Значит, он рисует не на продажу, а исключительно по заказам. Т. е., он портретист, и состоятельные люди сообщают о нём друг другу, а сарафанная реклама, она, пожалуй, самая эффективная.

Глава 4

Звонок трещал непрерывно.

– Пацаны развлекаются, а звонок заклинило, – подумала Марго и, нехотя, превозмогая боль, поплелась в прихожую.

Однако за дверью оказался старичок очень маленького роста с огромной копной седых растрёпанных волос.

– Я к вам, уважаемая Маргарита Сергеевна, – хорошо поставленным голосом пробасил старик. – Примите или как?

– Да, уж входите, – пропуская гостя, ответила женщина. – Что же вы, до седых волос дожили, а трезвоните как шкодливый мальчишка.

– Видите ли, голубушка. Ростом я не вышел, а прыгать мне уже как-то несподручно, вот на цыпочках дотянулся и звоню. Вы уж, извиняйте меня. Знаете ли, военное детство и всё такое, вот рост мой и замер на недостаточном уровне. Зато, в нашем ТЮЗе у меня хорошие роли из-за малого роста имеются, злодея Черномора или там гриба-Боровика. Опять же одеваюсь я в детских секциях, раньше это было заметно дешевле. Да и сейчас кое-какая выгода в этом имеется. Ну, я, собственно, совсем не за этим к вам пожаловал. Я за Кимку, заступаться пришёл.

Маргарита провела артиста на кухню. Предложила чаю и про себя посетовала, что не послала дочку в магазин заранее, теперь она могла предложить к чаю только мёд, которым их снабжал в большом количестве сторож хосписа «Чудо», со старинным русским именем Еремей.

Маргарита села с другой стороны стола, постаралась принять позу, при которой боль в боку была минимальной, и приготовилась слушать.

– С Кимкой мы уж многие годы знакомы. Была когда-то у нас общая пассия, местная красавица Любаша. Девка, скажу я вам, красоты была неописуемой. Ким её всё уговаривал позировать, только она ни в какую. Однако, между мною и художником она всё больше в его сторону дышала. А тут война. Мне годов чуть-чуть не хватило, и в армию не взяли, вот мы с Любой и подались в подпольщики. Только её сразу, на первом же деле, не немцы, а румыны поймали. Она хотела листовки по городу клеить, а её в облаве схватили. Немцы те просто бы расстреляли, у них это запросто было. А румыны избили девушку сильно, да на улицу выкинули. Больницы все эвакуированы, вот и лежала она дома, кровью харкала. Наш Кимушка где-то немецких лекарств раздобыл, продукты хорошие приносил. Такие на чёрном рынке тогда бешеных денег стоили. Да ещё и нам продукты и марки немецкие давал, чтобы подпольщики, что требуется, доставали. Когда мне Никитич рассказал, что Ким теперь в тюряге оказался, я сразу сообразил, откуда у него тогда деньги и лекарства взялись. Он эту картину злополучную продал, чтобы Любу-Любовь свою выходить. Только не вышло у него ничего, поболела наша девонька месяца три да и померла. Видать, отбили ей цыгане проклятые жизненные органы. Выходит, что зря художник с немчурой якшался, только он как лучше хотел, да и нам его деньги и лекарства ой как пригодились. За то ему честь и хвала. Так что, вы уж там постарайтесь, чтоб хороший человек зазря в колонии не оказался. Его и так жизнь покарала. Он ведь после Любаши так ни на ком и не женился, детишек не завёл. Всё время бобылём и жил. Видать, крепко она ему в душу запала. После войны женского пола везде было пруд пруди, но ни одна не смогла его первую любовь перебороть. Однако заболтался я с вами, а у меня скоро репетиция. Бармалей я, знаете ли, злобный, буду деду морозу всякие козни строить, чтобы ребята малые на меня свои кулачки сжимали. А это, скажу я вам ещё то искусство. Тем более, что наш дед мороз, хоть статью и вышел, но алкаш, каких поискать надо, и нос у него не накрашенный, а от его натуры пропитой такой иссиня-красный.

Актёр ушёл, а в ушах Маргариты всё ещё звучал его бас – «Первая любовь, лекарства, деньги».