Млечный Путь. Номер 3, 2019 - Геннадий Краснухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я решил уходить.
Но только я это про себя решил, как позвонила секретарь Соловейчика и позвала меня к нему.
- Мне нужен главный редактор "Литературы", - озабоченно сказал Сима.
- У тебя же есть целых два!
- Почитай, - и он протянул мне "Учительскую газету".
Большой коллектив редакторов приложений во главе с Татьяной Ивановной Матвеевой обвинял Симона Львовича Соловейчика в некомпетентности и в неумении уживаться с людьми.
- Мы с тобой часто совпадали, - вспомнил Сима несколько эпизодов, в том числе и тот, как мы в один день с ним получили писательские билеты, - давай совпадать дальше. Но, старик, сроки чудовищно сжатые. Сможешь за неделю не только подобрать команду, но выпустить номер?
- Смогу, - сказал я. - У Матвеевой лежит готовый номер по Горькому, который я собрал.
- А из "Литературки" можешь не уходить, - сказал Соловейчик. - Работай у меня по договору. Впрочем, действуй, как тебе будет удобней.
У него я проработал до самой его смерти - 18 октября 1996 года. И потом еще девять лет.
Мне очень нравится его книга "Учение с увлечением". Нравится, начиная с самого названия: без увлечения учение превращается в мучение. Поэтому я ценил работы своего старшего товарища, понявшего такую простую и такую почему-то недоступную чиновникам от образования истину.
Есть такое понятие: душеполезное чтение. Вот к нему и относятся работы Симона Львовича, любившего детей, знавшего детскую психологию, умевшего передать другим педагогам свою страсть: учить с увлечением!
14 ОКТЯБРЯ
"Эмка" - так звали Коржавина все его друзья. Так звал его и я, подружившийся с ним еще в шестидесятые. Только потом я понял, что это его домашнее имя - от Эммануила. Эммануил Мандель взял себе псевдоним "Наум Коржавин", но на свое домашнее имя откликался охотно.
По мне Коржавин - один из лучших русских поэтов.
Он родился 14 октября 1925 года. В 1945 году поступил в Литературный институт, в чьем общежитии был арестован в конце 1947 года. В Википедии написано, что арестован он был на волне кампании с космополитизмом. Но это не так.
Эмка всегда был безрассудно смел. Казалось, что он и сам не понимает грозящей ему опасности, в упор не видит ее. Явно не понял, как опасно было после войны, когда агитпроп настаивал на прославлении полководца-главковерха читать публично стихи, вроде этого:
Календари не отмечали
Шестнадцатое октября,
Но москвичам в тот день - едва ли
Им было до календаря.
Все переоценивалось строго,
Закон звериный был как нож.
Искали хлеба на дорогу,
А книги ставили ни в грош.
Хотелось жить, хотелось плакать,
Хотелось выиграть войну.
И забывали Пастернака,
Как забывают тишину.
Стараясь выбраться из тины,
Шли в полированной красе
Осатаневшие машины
По всем незападным шоссе.
Казалось, что лавина злая
Сметет Москву и мир затем.
И заграница, замирая,
Молилась на Московский Кремль.
Там, но открытый всем, однако,
Встал воплотивший трезвый век
Суровый жесткий человек,
Не понимавший Пастернака.
Мало того, что стихотворение называлось "16 октября", то есть датой, которую хотели позже вытравить из сознания советских людей. Кто из живших тогда москвичей не помнит той паники, какая охватила многих, кто бежал из Москвы 16 октября 1941 года, не поверив пропаганде, что Москва сдана не будет? Мало этого! Стихотворение заканчивается характеристикой Сталина, нисколько не совпадавшей с тем, каким рисовали вождя советские художники.
Потом уже найдутся писатели и подробно опишут смывающихся из Москвы номенклатурщиков, теряющих свой багаж в жуткой толчее штурмующих железнодорожные вагоны. Вспомнят и удирающие грузовики, на которые впрыгивали на ходу, освобождая для себя место - выкидывая из кузова мешки и баулы. И белых от страха, беспорядочно снующих туда-сюда людей, которым не достался никакой транспорт.
Но Коржавин был первым. Его стихотворение написано в 1945 году.
Думаю, что в определении наказания ему все решила характеристика Сталина в его стихах. Вполне вероятно, что Сталину показали стихи, как показали некогда стихотворение Мандельштама. И Сталин ничего в коржавинской характеристике не понял, кроме того, что он не понимает Пастернака.
Отсюда и сравнительная мягкость наказания. Подержав Эмку в институте Сербского, его приговорили к ссылке в Сибирь, где он провел три года и откуда был выслан в Караганду. Там он работал в шахте и окончил горный техникум.
В 1954-м его амнистировали. Он вернулся в Москву, получил в 1956-м полную реабилитацию. И в 1959 году окончил Литературный институт.
Он мне говорил, что в том стихотворении не осуждал Сталина. Не мог, потому что был сталинистом по своим взглядам. А врать Коржавин не умел физически.
Да и по его поэзии это видно. Он избавлялся от политической наивности и описывал процесс своего освобождения от нее. Поэтому и после Сталина печатать его не стремились.
Когда Евгений Винокуров решил на волне хрущевской оттепели издать книжку Коржавина, то оказалось, что все свои стихи Эмка помнит наизусть, а записанных у него мало. Выручило, что был у Коржавина приятель, который собирал его стихи. К нему и привел Винокурова Наум Коржавин.
И Винокуров сумел издать его книжку "Годы" (1962), взяв на себя ответственность за ее содержание, разрешив издательству "Советский писатель" указать в выходных данных, что он, Винокуров, - редактор книжки.
Но на этом благоприятный для поэзии Коржавина период кончился. Больше его книг у нас в стране не выходило. Его изредка печатали в периодике и весьма много в самиздате, публикация в котором не добавляла власть имущим желания издавать книги Наума Коржавина, наоборот: укрепляла их в уверенности, что этого делать не нужно.
В 1967 году его пьесу "Однажды в двадцатом" поставил Театр имени К.С. Станиславского. И было забавно смотреть, как на "бис" выходили к зрителям внешне похожие друг на друга Евгений Леонов, игравший в
