Стальная крыса идет в армию - Гарри Гаррисон

Приблизившись к санитару, я стиснул зубы и собрал волю в кулак.

Медкомиссия завершилась ещё одним унижением. Сжимая в руках мешки с пожитками и отощавшие папки, мы – голые, несчастные, измученные – встали в последнюю очередь. Вдоль стены одного из залов выстроились пронумерованные столы – точь-в-точь билетные кассы аэропорта. За каждым столом восседал джентльмен в темном костюме. Когда подошёл мой черёд, сержант-пастух оглянулся на меня и показал пальцем.

– Двигай к тринадцатому столу.

Чиновник за тринадцатым столом (как все штатские в этом зале) носил очки с толстыми стеклами. Моя папка снова оказалась в чужих руках, из неё был изъят ещё один бланк – и к обнаружил, что сквозь очки на меня смотрят налитые кровью глазки.

– Жак, ты любишь девочек?

Чего-чего, а такого вопроса я не ожидал. Почему-то мне представилась Бибз, которая смотрит на меня и давится от смеха.

– А то как же.

– А мальчиков любишь?

– Среди моих лучших друзей есть мальчики. – Я начал догадываться, к чему клонит этот простак.

– Правда? – Он что-то вписал в бланк. – Расскажи о своём первом гомосексуальном опыте.

От такой просьбы у меня аж челюсть отвисла.

– Ушам своим не верю. Вы проводите психиатрическую экспертизу по анкете?

– Ты меня поучи ещё, щенок! – прорычал чиновник. – Ишь, волю взял разговаривать! Я спрашиваю – ты отвечаешь. Усёк?

– Ничего себе! Да вас надо лишить диплома врача, если, конечно, он у вас есть. Наверное, вы вовсе не врач, а специально переодетый рядовой…

– Сержант! – визгливо крикнул чиновник, побагровев, и за моей спиной раздался топот ног. – Призывник отказывается отвечать на вопросы!

Мои ляжки обожгла острая боль, и я завопил, отскакивая в сторону. Сержант, облизывая тонкие губы, снова замахнулся стеком.

– Это повторится, если не будешь отвечать, как положено, – пообещал штатский.

– Да, сэр! – я всем видом продемонстрировал повиновение. – Впервые опыт подобного рода я приобрел в двенадцать лет, когда вместе с четырнадцатью моими товарищами по шайке…

Меня понесло. Чиновник торопливо записывал мою болтовню, а разочарованный сержант отошёл. Когда анкета была заполнена, я получил не то разрешение, не то приказ идти в лифт. И снова сорок голых в кабине, снова закрываются двери…

На этот раз мы явно ошиблись этажом. Перед нами ряды столов с пишущими машинками, за каждым столом – юная леди.

Мы так покраснели, что в зале повысилась температура. Но ничего другого не оставалось, как стоять, с ужасом ожидая, когда головы девушек оторвутся от машинок, а милые глаза уставятся на нас.

Очень нескоро, лет этак через четырнадцать с половиной, кабина снова закрылась. А когда открылась, девушек уже не было, а была зловещая фигура сержанта. Эти типы как две капли воды похожи друг на друга – не иначе, какой-то ущербный ген привел к возникновению толстошеих, узкоплечих, пузатых садомазохистов.

– Выходи! – заорал он. – А ну, живо, по десять человек, первые десять – через ту дверь! Вторая десятка – через соседнюю! Да не одиннадцать! Считать не умеешь, кагал!

За дверью, куда просочилась моя десятка, нам велели построиться в шеренгу. Мы встали лицом к стене, с которой свисал неприятный на вид красно-коричнево-зелёный флаг с изображением черного молота.

Офицер с тонкими золотистыми полосками на погонах подошёл к флагу и повернулся к нам.

– Сегодня – очень важное событие, – с пафосом произнёс он. – Вы, молодые люди, наиболее достойные из вашего поколения, добровольно явились сюда, чтобы посвятить себя защите любимой родины от злобных сил, стремящихся поработить её. Наступил торжественный момент, о котором вы так мечтали. В этот зал вы вошли юными шалопаями, а выйдете отсюда солдатами. Сейчас вы дадите присягу на верность армии. Пусть каждый поднимет правую руку и повторит за мной: «Я, – называйте свои фамилии, – по собственной воле…»

– Я, называйте свои фамилии по собственной воле…

– Стоп! Начнём сначала, и начнём правильно, иначе вас ждут НЕПРИЯТНОСТИ!

– Я не хочу! – пискнул кто-то.

– У тебя нет выбора, – мрачно заявил офицер. – Наша родина – демократическая страна, а вы добровольцы и дадите клятву. Если не дадите – а у вас есть такое право, – то вот через эту дверь попадёте в федеральную тюрьму, где просидите тридцать лет за уклонение от демократических обязанностей. Итак, повторяйте за мной.

Стараясь не вникать, мы повторили всё то, что он сказал.

– «…Служить преданно и во всём подчиняться вышестоящему… Смерть, если я изменю… смерть, если я усну на посту… смерть, если я дезертирую…» И так далее, вплоть до: «Клянусь именем отца, матери и бога, или богов, по моему выбору».

– Опустите руки, поздравляю, вы теперь солдаты и подчиняетесь требованиям начальства. Первое требование начальства – добросовестно пожертвовать литр крови для госпиталя. Выполнять!

Едва держась на ногах от отчаяния, голода и потери огромного количества крови, мы ждали, когда нам, наконец, дадут отдохнуть. Но не тут-то было.

– Строиться! Каждый из вас сейчас получит форму разового пользования. Но пользоваться ею запрещается до особого распоряжения. Вы наденете форму, поднявшись по лестнице на крышу, откуда вас отправят в лагерь Слиммарк, где начнется ваше обучение. Каждый получит личный знак с его именем и служебным номером. На знаке есть желобок, чтобы его можно было легко сломать пополам. Ломать запрещается, это военное преступление.

– А почему нельзя ломать, если он для этого и предназначен? – пробормотал я. Сосед объяснил:

– Личный знак ломают пополам после смерти солдата. Одну половинку отправляют в архив, а другую кладут в рот мертвецу.

Наверное, вам не покажется странным, что я в тот миг почувствовал металлический привкус.

Глава 8

В других обстоятельствах мне, наверное, понравилось бы путешествие на этом необычном воздушном корабле. Он имел форму огромной сигары, заполненной, видимо, каким-то газом. Снизу к сигаре была подвешена металлическая кабина, со вкусом украшенная орнаментом из черепов и костей; лопасти огромного винта могли толкать летательный аппарат вперед и вверх. Вид из кабины, наверное, был бы восхитительным, если б ее создатели предусмотрели иллюминаторы в пассажирском отсеке, где на исключительно неудобных креслах из литой пластмассы сидели мы, новобранцы. Я блаженствовал – на призывном центре нам лишь один раз позволили присесть, и то для того, чтобы сдать кровь. Пластмасса холодила тело сквозь тонкую фиолетовую ткань формы, пол под картонными подошвами, пришитыми прямо к штанинам, казался невероятно твердым. Единственный карман находился на груди; уложив в него мешок с личными вещами, каждый из нас стал похож на фиолетовое сумчатое животное, каких можно увидеть разве что в кошмаре.