Выбери меня, девочка (СИ) - Пырченкова Анастасия

Этот и еще один.

— За что?

Ильяс поджал губы.

— За дело, — выдохнул отрывисто.

На меня больше не смотрел. Сидел, перебирал поп-корн между пальцев и явно пребывал мыслями в обсуждаемом нами моменте.

Стало жутко неловко и стыдно.

Вечно мое любопытство приводит к неловким ситуациям у нас с ним. Только в этот раз я не просто переборщила, а повела себя абсолютно нетактично и попросту некрасиво.

— Прости, — повинилась тут же, опустив взгляд к мороженому в руках. — Я не должна была спрашивать подобное.

— Верно, — согласился он со мной. — Не должна была. Но спросила. Почему? — обернулся ко мне.

Хороший вопрос.

Могла бы сказать, что все дело в любопытстве. Конечно, оно тоже имело место быть. Вот только совсем не в нем дело. Мне просто захотелось узнать о сидящем рядом больше. Не только хорошее. А вообще все.

— Захотелось понять, — прошептала правду.

— Понять? — удивился Ильяс.

— Да. Тебя.

Последующее молчание привнесло еще большую тяжесть в душу.

Ну почему мне не молчится никогда рядом с ним?

Впору себе рот скотчем заклеивать начинать.

— И что поняла? — вдруг заинтересовался Асатиани, слегка прищурившись.

— Что поняла? — переспросила еще тише прежнего.

Как же стыдно и неловко.

— Обо мне.

Нервно сглотнула.

— А отвечать обязательно? — посмотрела на него с мольбой.

Но кажется, теперь Ильяс решил испытать нервы на прочность. И для разнообразия мои.

— Обязательно, кошка, — развернулся он ко мне всем корпусом. — Мне интересно, что ты обо мне думаешь. Каким видишь. Особенно, после узнанного. Не стесняйся, говори, как есть.

Ы-ы-ы, издеватель!

— Иногда я тебя по-настоящему ненавижу, — выдала первое признание на волне эмоций.

Мужчина заулыбался только шире.

— Если только иногда, то я явно плохо стараюсь, — покачал головой в деланном удручении.

— Да ну тебя, — схватилась за лежащую рядом подушку.

Не запустила. Передумала в последний момент. Хватит уже показывать ему свои эмоции. И вообще, хочет правду? Пусть получает.

— Хочешь знать, напугало ли меня твое признание? Да, напугало. Но не потому, что ты совершил то преступление. Уверена, у тебя была на то по-настоящему веская причина. Меня пугает то, что тебе вообще пришлось пойти на такое. Потому что я не понаслышке знаю, на что именно ты способен, и как действуешь в экстренной ситуации. Ты никогда не нападаешь первым. Только если тебя вынудят. Но даже тогда ты стараешься обойтись без телесных повреждений противника. Скручиваешь и передаешь нападающего полицейским. И это меня в тебе всегда восхищало. То, что ты владеешь такой силой, но никогда не применяешь ее, даже если приходится. Ты хороший человек, Ильяс, и я рада, что у моего брата есть такой друг. И… хочется надеяться, что не только у него…

И если в начале я говорила твердо и даже несколько строго, то последние слова произнесла уже не так уверенно и громко. Мысленно вовсе себя отругала. Самые тупые слова, которые я могла произнести. Потому что…

Ну какие из нас друзья?

Когда мне до безумия хочется обнять и поцеловать его. Совсем не по-дружески.

Тем больнее оказалось услышать:

— Не только. Я буду рад стать тебе другом.

Ильяс

Охренеть!

Что он несет?

Какая нахрен дружба, когда в башке свербит одно единственное желание — схватить свою кошку в охапку и свалить с ней как можно дальше отсюда, сделав, наконец, своей?

А он другом ей быть собрался.

Смешно.

Но лучше уж так, чем никак.

Раз уж ее даже напугать не вышло.

И ведь не соврал. А она… оправдала. Хотя тот же суд готов был приговорить по всем статьям. И если бы не старший из Валихаловых, не сидел бы он сейчас здесь. Предавая его…

— Это был отец, — признался вслух.

Зачем?

Наверное, чтобы до конца поняла и осознала, что он ей не пара.

Прикрыл глаза, мыслями возвращаясь в тот день.

Самый обычный день. Ничего особенного. Завтрак, школа, возвращение. Все, как всегда. Кроме того, что, переступив порог, в уши шестнадцатилетнего Ильяса ударил крик боли матери, который затмила ругань отца и глухой удар.

Рюкзак спал с плеча сам собой, а ноги тут же понесли в сторону родительской спальни. Представшая глазам картина резанула по живому. Пробудила дикую ярость. Где на постели под немалым весом отца задыхалась хрупкая брюнетка. На ее щеке алел глубокий порез, а на боку растекалась кровь от ножевой раны. Черная рукоять кухонного ножа торчала под неестественным углом. Убийце и того мало, обхватив обеими ладонями хрупкую шею, он душил свою жертву.

Внутри Ильяса что-то с треском сломалось.

— Отойди от нее! — закричал он тогда.

Ему было все равно, что отец измывался над ним, позволяя избивать и резать себя, когда тому необходимо было сбросить эмоции, но мать трогать он не имел права! Это была их личная договоренность еще с его пяти лет. Которую урод нарушил. Тем самым подписал свой приговор.

И это последнее, что шестнадцатилетний Ильяс запомнил, прежде чем набросился на отца.

В себя пришёл уже в больнице. Там же ему было предъявлено обвинение в убийстве собственных родителей. А он и не отрицал. Зачем? Правда мать не вернет. А отец… Отец заслужил. Если Ильяс о чем и сожалел, так о том, что не сделал этого раньше. Тогда бы не случилось ничего. Мать была бы жива. Единственная, кто из них троих была достойна жизни.

Так бы и сел, но узнал Дамир, который по многочисленным побоям давно догадывался о правде, но не вмешивался по просьбе Ильяса. Не его это дело. Только его семьи. И друг молчал. Но не в тот раз. В тот раз он пошел и рассказал обо всем своему отцу. И тот, как ни странно, помог. Более того, нашел ему новую семью в лице своего друга, заведующего школой боевых искусств. Поэтому когда, спустя годы, Нурлан Вазганович пришел и предложил ему работу по обеспечению безопасности своего старшего сына, Ильяс, не раздумывая, согласился.

Так и пришли к текущему моменту.

Конечно, в рассказе для Этери, Ильяс ограничился еще более краткой версией, чем той, что пронеслась у него в воспоминаниях, но и этого оказалось достаточно. Вернулся в настоящее мужчина от тихого всхлипа рядом.

Вздрогнул и растерянно уставился на плачущую девушку рядом.

— Мне так жаль… — прошептала она едва слышно, глядя на него влажным взором цвета замерзшего озера.

А он как увидел ее слезы, сердце собственное вырвать захотелось за то, что довел ее до такого состояния.

— Этери… — выдохнул.

А затем сдался.

Когда ее руки крепко обняли его за плечи, а сама она щечкой доверчиво прижалась к груди, где захлебывалось в крови его бешено бьющееся сердце. И она наверняка это слышала. Но да пусть. Что угодно, только не отпускает. Он даже душу готов продать еще раз за то, чтобы этот миг никогда не заканчивался.

Этери прижалась плотнее, продолжив что-то шептать себе под нос. Кажется, что-то утешительное для него. Громкий стук собственного сердца все собой затмевал. Да и не важно это.

— Тише, кошка, все хорошо. Давно прошло. Не плачь, пожалуйста, — прошептал Ильяс, проводя пальцами по открытой половине заплаканного личика, стирая с него следы соленых капель.

— Это так не честно, — всхлипнула она, чуть отстраняясь, чтобы взглянуть на него. — Ты не заслужил такого. Никто не заслужил.

И у него сердце в очередной раз защемило от ее неприкрытой уязвимости. Такая доверчивая. А он точно попадет в ад за то, что пользуется ее наивностью.

— Ерунда, — улыбнулся мягко, продолжая стирать пальцами ее слезы.

Не удержался и коснулся губами, перехватив одинокую каплю, зависшую на нижних ресничках. И вот что странно. Она ведь по всем законам должна быть соленой, но ему показалась сладкой-сладкой. Настолько, что не хотелось прекращать. И он целовал. Снова и снова. Глаза, пухлые щечки, мягкие губы, опять щечки, глаза, лоб. Забылся настолько, что и звук входящего на телефон не сразу воспринял за реальность.