Тёмный карнавал (сборник) - Рэй Брэдбери

— Надо же! Еще утром я был растерян, подавлен, убит горем, но потом произошло чудо. — Камень уже перекочевал на низкую тележку. — Час назад я совершенно случайно услышал, что некий господин умер от воспаления легких, и фамилия его — Уайт. Заметьте, именно Уайт, а не Уэйт! Я тут же отправился к вдове — и оказалось, она не прочь выкупить готовый памятник. Подумать только: мистер Уайт еще остыть не успел и фамилия его пишется через «а». Счастье-то какое!

Камень выкатили из комнаты, мистер Ветмор и его новый знакомец из Оклахомы посмеялись, пожали друг другу руки, а Леота недоверчиво следила за происходящим.

— Вот и делу конец, — ухмыльнулся ее муж, запирая дверь за мистером Ветмором, и поспешно бросил цветы в раковину, а банки — в мусорную корзину. В темноте он снова залез под одеяло, не заметив долгого, гнетущего молчания жены. Не произнося ни слова, она лежала в кровати и терзалась от одиночества. Муж — отметила она про себя — со вздохом расправил одеяло.

— Теперь можно и забыться. Без этой чертовщины. Времени-то всего пол-одиннадцатого. Еще успеем выспаться. — Лишь бы отравить ей удовольствие!

Леота как раз собралась что-то сказать, когда снизу опять донесся стук.

— Вот! Вот! — победно закричала она и вцепилась в мужа. — Опять то же самое, я не зря говорю. Вот слушай!

Муж сжал кулаки и стиснул зубы.

— Сколько можно? По башке, что ли, тебе дать, женщина, если иначе не понимаешь? Отстань от меня. Ничего там…

— Нет, ты слушай, слушай, слушай, — требовала она шепотом.

В кромешной тьме оба стали прислушиваться.

Где-то внизу стучали в дверь.

Потом дверь отворили. Приглушенный, слабый женский голос печально произнес:

— Ах, это вы мистер Ветмор.

Тут кровать Леоты и ее мужа-оклахомца вдруг заходила ходуном, а снизу, из темноты, раздался голос мистера Ветмора:

— Еще раз добрый вечер, миссис Уайт. Принимайте. Вот вам надгробный камень.

Улыбающиеся люди

© Перевод Н. Аллунан

Самым замечательным свойством дома была тишина. И когда мистер Греппин вошел и закрыл за собой дверь, масляное беззвучие, с которым она затворилась, было само совершенство: молчаливая симфония резиновых уплотнителей и залитых смазкой петель, симфония тягучая и неземная. Двойной ковер на полу в прихожей, не так давно постеленный собственноручно мистером Греппином, съедал звук шагов. А когда по ночам дом содрогался под порывами ветра, ни одно оконное стекло не дребезжало в рассохшейся раме. Он лично проверил каждый наружный переплет. Межкомнатные двери были подвешены на новеньких, сияющих петлях, пламя в подвале едва слышно выдыхало тепло в систему отопления, и это дыхание чуть колыхало отвороты брюк, когда мистер Греппин стоял в холле, оттаивая после трудного дня.

Точные приборы в его маленьких ушах взвесили тишину в доме, и мистер Греппин удовлетворенно кивнул: тишина была цельной и полной. Потому что раньше по ночам в стенах копошились крысы, и пришлось повозиться, расставляя мышеловки и раскладывая отравленную пищу, чтобы заставить стены молчать. Даже дедовские ходики стояли безмолвные, и их маятник висел неподвижно в своем кедровом гробу со стеклянной дверью.

Те, кто в столовой, ждали.

Мистер Греппин прислушался. Тихо. Хорошо. Просто превосходно. Наконец-то они научились соблюдать тишину. Не так-то легко было этого добиться, но результат оправдал ожидания: из столовой не доносилось ни звука, ни единого позвякивания вилки или ножа. Он стянул с рук толстые серые перчатки, снял холодную броню пальто и остановился, задумавшись о том, что предстоит сделать, разрываясь между нетерпением и нерешительностью.

Мистер Греппин проследовал в столовую обычным уверенным шагом, сдержанно, без лишней суеты. Там его ждали четверо. Они сидели за столом и при его появлении не проронили ни слова. Единственным звуком, который нарушал тишину, были его собственные едва слышные шаги по толстому ковру.

Как всегда, его взгляд первым делом метнулся к даме, занимающей центральное место. Проходя мимо, мистер Греппин легонько коснулся пальцем ее щеки. Дама и глазом не моргнула.

Тетя Роза сидела во главе стола, прямая, как палка. Если откуда-то из-под высокого потолка спланирует пылинка, проследит ли тетя Роза за ее полетом? Повернется ли ее глаз в своей лакированной орбите, ловя пылинку в прицел холодной стеклянистой линзы? А если пыль спланирует прямо на влажную поверхность глазного яблока, шевельнется ли веко? Дернутся ли мышцы, сойдутся ли ресницы?

Нет.

Рука тети Розы лежала на столе, словно еще один прибор столового серебра, редкого, острого и старинного. Потускневшего. Ее грудь была обильно задрапирована пышной манишкой.

Под столом ее деревянно-неподвижные ноги в туфлях на высоких каблуках скрывались в тюбике платья, и казалось, что выше подола конечности не продолжаются, что вся она — безгласная восковая болванка. И что ждать от нее ответа, или проявления чувств, или движения почти так же бессмысленно, как от магазинного манекена.

Такой была тетя Роза, которая смотрела прямо на Греппи-на. Он хихикнул и восторженно хлопнул в ладоши: на ее верхней губе появились первые, пока еще едва заметные усики пыли.

— Добрый вечер, тетя Роза, — поклонился Греппин. — Добрый вечер, дядя Димити, — церемонно добавил он и тут же предостерегающе поднял руку: — Ни слова! Не надо ничего говорить, — И снова раскланялся: — Доброго вам вечера, кузина Лила, и вам, кузен Сэм.

Лила сидела по левую руку Греппина, ее локоны блестели, словно бронзовая стружка. Место Сэма было напротив сестры, и его волосы торчали во все стороны.

Кузен и кузина были молоды, ему исполнилось четырнадцать, ей — шестнадцать. Дядя Димити, их «отец» («отец», что за гадкое слово!), восседал рядом с Лилой. Это не самое почетное место было отведено ему уже очень давно, когда тетя Роза заявила, что ему может надуть сквозняком шею, если он будет сидеть во главе стола. Ох уж эта тетя Роза!

Мистер Греппин отодвинул стул, уместил на нем свой маленький, туго обтянутый брюками зад и поставил локти на скатерть.

— Я должен вам кое-что сказать, — начал он. — Это очень важно. Проходит неделя за неделей, и больше так продолжаться не может. Я влюблен. Ах да, я же вам уже говорил. И довольно давно. В тот день, когда я заставил вас всех улыбнуться, помните?

Никто из сидящих за столом не моргнул и глазом, не шевельнул и пальцем. Греппин погрузился в воспоминания. День, когда он заставил их улыбнуться. Было это две недели тому назад. Он вернулся домой, вошел в столовую, оглядел всех и провозгласил:

— Я женюсь!

— Что?! — воскликнула тетя Роза.

— На Элис Джейн Баллард! — сказал он, стиснув кое-что в кулаке.

— Поздравляем, — сказал дядя Димити. — Наверное… — неуверенно добавил он, взглянув на жену. Потом кашлянул. — Но не слишком ли рано ты собрался жениться, сынок? — Он снова покосился на тетю Розу. — Э… да. Да, пожалуй, несколько рановато. Я бы посоветовал тебе отложить это… да, отложить до времени.

— Дом в ужасном состоянии, — вмешалась тетя Роза. — Мы уже целый год не делали ремонт.

— То же самое вы говорили в прошлом году и в позапрошлом, — заметил мистер Греппин. — И вообще, — добавил он резче, — это ведь мой дом.

У тети Розы от такого заявления отвисла челюсть.

— После стольких лет ты хочешь попросту выкинуть нас на улицу. О боже, за что…

— Не городите чепухи, на улицу вас никто не выбрасывает! — зарычал Греппин.

— Послушай, Роза… — промямлил дядя Димити.

Тетя всплеснула руками.

— После всего, что я сделала…

В эту минуту Греппин уже твердо знал, что им придется уйти. Сперва он заставит их замолчать, потом — улыбаться, а потом выбросит вон, словно балласт. Он не мог привести Элис Джейн в дом, полный подобных кошмаров, в дом, где тетя Роза ходит за тобой по пятам, ходит постоянно, даже когда ее нез рядом. В дом, где науськанные мамашей дети издеваются над тобой. В дом, где дядя Димити, осторожно подбирая слова, советует тебе остаться холостяком. Греппин свирепо уставился на семейство. Это они виноваты, что у него все не так и в жизни, и в любви. И если он избавится от них, тогда его мечта с сплетающихся в объятиях, блестящих от пота телах станет осуществимой. Тогда дом будет принадлежать ему одному… И Элис Джейн. Да, и Элис Джейн.

Им придется уйти. И уйти быстро. Если он просто скажет им, чтоб уходили, как говорил уже не раз, может пройти двадцать лет, пока тетя Роза соберет все выцветшие сумочки и эдисоновские граммофоны. За это время они успеют выселить саму Элис Джейн.

Греппин оглядел их и стиснул рукоять разделочного ножа.

Греппин устало уронил голову.

Моргнул, протер глаза. Что? Ах, оказывается, он задремал…