Воин мочика - Лин Гамильтон

— Пожалуй, — согласилась я.

Мы молча глядели друг на друга. Я уже знала про Эдвардса больше, чем пару минут назад. Он не принадлежал к числу близких друзей Смиттсона. Сэм Фельдман говорил, что друзья называли того Эй-Джеем, а не Антоном.

— Антон говорил мне, что как-то вы достали для него кое-что из культуры мочика. Два года назад вы послали ему несколько предметов, если не ошибаюсь, три, в коробке со всякой всячиной.

Манеры старика сделались настороженными и резкими.

— Не знаю, о чем вы говорите. Мочика — это незаконно. Нельзя вывозить из Перу.

— Как я уже сказала, именно потому я здесь. — Я попыталась изобразить заговорщический взгляд.

— Как, например, насчет туми? — спросила я, показывая на висящий клинок и делая вид, что разбираюсь в подобных вещах. — Это ведь мочика или, может, инки?

Хозяин галереи оглядел меня сверху донизу. Телефон зазвонил вновь.

— Приходите позже, — велел старикан. — Часа в три.

У меня просто не оставалось выбора.

— На полу, — окликнула я уже от выхода. — Телефон на полу.

Нечасто доводится воспевать свежий воздух Нью-Йорка, но после нескольких минут, проведенных в той лавке, даже городская духота казалась райской прохладой. Повернувшись бросить прощальный взгляд на магазин, я увидела старикана в дверях. Он перевернул плакатик на «Закрыто» и снова запер дверь. Я простояла там еще немного, но ничего не изменилось. То ли Эдмунд Эдвардс установил для себя самый короткий рабочий день в мире, то ли я его не на шутку растревожила.

Было около часа, оставалось убить еще пару часов. Я вернулась на Западную Централ-парк, решив пока подыскать какой-нибудь уголок, где можно перекусить. Присев на скамейку, чтобы оглядеться и решить, куда пойти, я вдруг заметила женщину средних лет, облаченную во что-то вроде викингского костюма, с длинной светлой косой, выбивавшейся из-под пластикового, увенчанного рогами шлема. Должно быть, приверженка какого-то северного культа. Она приставала к прохожим, увещевая их покаяться в грехах — лучше всего, передав ей все свои деньги, дабы, освободившись от лишнего бремени, пойти на небеса, когда настанет неминуемо близящийся конец света. Вот мило, обрадовалась я, совсем как дома.

Рассеянно оглядываясь по сторонам, я страшно удивилась, заметив шаркающего по улице старикана из лавки. Поскольку шел он совсем с другой стороны, должно быть, там имелся служебный выход. Я осторожно встала и последовала за ним на безопасном расстоянии.

Так мы и ковыляли вперед. Я начала чувствовать себя очень глупо. Очень трудно ходить так медленно, тем более что старик часто останавливался и оглядывался по сторонам, заставляя меня поспешно поворачиваться и делать вид, что я иду совсем в другую сторону. Наверное, меня спасло лишь его слабое зрение — судя по толщине стекол в очках, старик был слеп, как крот.

Через пару кварталов Эдмунд Эдвардс свернул в парк. Я за ним. Идти стало легче: там гуляло много людей, да и деревья предоставляли какое-никакое прикрытие. Наконец старик остановился, сел на скамейку и, вытащив из кармана пакет, принялся швырять крошки, метя в двух толстых голубей на дорожке.

«Великолепно, — подумала я. — Просто изумительно. Вот я в Манхэттене, в одном из знаменитейших городов мира — и что же? Вместо того чтобы спокойно есть ланч в каком-нибудь уютном кафе, прячусь за деревом, любуясь тем, как подслеповатый старик, страдающий артритом, кормит птичек». Я чувствовала себя последней идиоткой. По-хорошему, в это самое время мне полагалось лететь домой, пока торонтская полиция не обнаружила моего исчезновения.

Я уже пошла прочь, но что-то заставило меня обернуться. И как раз вовремя. У скамьи, где сидел Эдмунд Эдвардс, появился какой-то новый человек. Стоя спиной ко мне, он наклонился и о чем-то говорил с ним. Интересно — это совпадение или же старик сам назначил кому-то встречу? А если да, то имеет ли она какое-то отношение к моему визиту в его лавку?

Внезапно незнакомец выпрямился и огляделся по сторонам. Я торопливо отпрянула за дерево, надеясь, что он не заметил меня. Увиденное заставило меня занервничать, но и утвердило в мысли, что я на верном пути. Это оказался тот самый похожий на паука черноволосый мужчина, который прятался за пальмой на аукционе у «Молсворта и Кокса». Тогда он следил, как ныне покойный Ящер пытался купить коробку якобы со всяким хламом, на самом же деле с бесценным сокровищем. Если Паук здесь, да еще говорит с Эдмундом Эдвардсом, повторный визит в «Дороги древности» просто напрашивается.

Я нашла кафе, перекусила и еще немного почитала о племени мочика, а незадолго до трех заняла прежнюю позицию напротив галереи. На двери по-прежнему виднелась табличка «Закрыто».

В половине четвертого табличка висела на двери все в прежнем положении, а я начинала помаленьку закипать. Духота стояла невообразимая. Перейдя через улицу, я подергала ручку двери, но она не поддалась. Внутри не было ничего видно. Я решила поискать черный ход, в существовании которого была уверена, поскольку видела, как Эдвардс выходил откуда-то с другой стороны. В конце концов мне удалось найти боковой переулок. Я отсчитывала двери от угла, поэтому смогла определить, в каком именно доме расположены «Дороги древности». Все остальные ворота стояли на запоре, но те, что вели к черному входу в галерею, были чуть приотворены. Сама дверь закрыта, но не заперта. Я пару раз постучала, а потом засунула голову внутрь и позвала:

— Тут кто-нибудь есть? Мистер Эдвардс?

Тишина. Я зашла и оказалась в тесной прихожей перед лестницей, ведущей на второй этаж. От входа стойки в выставочном зале видно не было. Я заметила рядом с дверью панель сигнализации, где мигал красный огонек. Значит ли это, что я только что включила тревогу? Если да, то эта сигнализация молчала. И вообще кругом царила какая-то призрачная, даже зловещая тишина, если не считать шума города за дверью. Где-то вдалеке тикали старые часы, в потоке света из окна вились пылинки.

Я прислушалась. Больше ничего. Ну что за беспечность! Уйти и оставить дверь нараспашку. Ведь в магазине полным-полно настоящих сокровищ. Мне вдруг подумалось, что в Нью-Йорке оставить дверь черного хода открытой — еще более легкомысленно, чем в Торонто, а уж насколько это неразумно в Торонто, я узнала на своем горьком опыте.

— Мистер Эдвардс? — снова окликнула я. Наверное, он просто чуть-чуть глуховат, вот и не слышит. Я позвала громче. Молчание.

Я сделала еще несколько шагов вперед — и оказалась в выставочном зале.

В жизни не забуду того, что увидела там. Эта жуткая картина останется со мной навсегда: Эдмунд Эдвардс, мертвый, с перерезанным горлом. Кровь залила весь письменный стол и капала на ковер. Чашка с чаем опрокинулась, и чай смешался с кровью, растекаясь во все стороны буро-коричневыми ручейками. И не было нужды гадать, что за орудие повинно в этом зверстве. Золотой туми, сорванный со своего черного коврика, исчез.

Мне казалось, я простояла так целую вечность, не в силах оторвать взгляда от этого страшного зрелища — на деле же, наверное, оцепенение мое длилось всего несколько секунд. К реальности меня вернул еле слышный шорох, тихий-тихий шелест где-то над головой, как будто наверху, на втором этаже, кто-то переступил с ноги на ногу. Я затаила дыхание — через мгновение шорох повторился, на сей раз ближе к лестнице. Я опрометью промчалась через всю комнату к передней двери, отперла ее и выскочила на улицу. На лестнице у меня за спиной гремели шаги. Увидев такси, я лихорадочно замахала ему.

— Торопитесь, леди? — усмехнулся водитель. — Куда едем?

Куда? Правду сказать, я и понятия не имела, поэтому велела отвезти меня в «Плаза-отель» — руководствуясь смутными соображениями, что не убьют же меня прямо там. Влетев в вестибюль, я пробежала через весь холл и вышла через боковую дверь у «Ойстер-бар». А потом час или два бродила по улицам, стараясь слиться с толпой.

Я давно уже сделала одно наблюдение касательно Нью-Йорка: в нем вы всегда можете отличить постоянного жителя от гостя. Не знаю уж, в чем тут дело, в походке ли, или, что скорее, в манере одеваться. Мойра — та сказала бы. Ей по роду профессии положено разбираться в подобных вещах. А мне нет, что и к лучшему: в обычных условиях я едва ли отличу высокую моду от высокой шляпы. Знаю лишь, что нью-йоркец похож на нью-йоркца, а все остальные — нет.

Как бы там ни было, мне казалось, что я бросаюсь в глаза среди любой толпы. А со мной была лишь смена белья, косметическая сумочка да чистая блузка, которую я и надела вместо прежней в дамской комнате «Трамп Тауэр»[5] под нежное журчание воды и звуки игравшего в отдалении рояля. Потом купила на уличном развале кепку с эмблемой «Нью-Йоркс-янки»[6] и нахлобучила ее поглубже на голову. Солнечные очки я и так носила не снимая, хотя уже пошел дождь. Вот уж и правда, высокая мода.