Былое и думы собаки Диты - Людмила Раскина

Так и в этот раз события развивались как по писаному. Снизу сразу послышались возмущенные крики Па, и я на балконе начала бесноваться и лаять на весь двор.

Все вместе мы устроили такой тарарам, что соседи, сидевшие дома за субботним обедом, выползли на балконы. Они крутили головами, смотря то вниз — на группу с велосипедом, то вверх — на меня, и громкими голосами созывали остальных жильцов дома полюбоваться на эту потеху.

Ба свистящим шепотом сказала Ма, чтобы она прекратила «этот позор», но Ма возразила:

— Вмешиваться — только подливать масла в огонь.

В общем, очень быстро Па с Рыжушей и велосипедом вернулись домой. Па сразу лег на диван и закурил сигарету, а Рыжуша, жуя слезы, пошла к себе в комнату. Я побежала за Рыжушей, и даже Ба меня на этот раз не остановила. Мы закрыли дверь, я положила голову к Рыжуше на колени, и на мой нос закапали теплые слезы — Рыжуша их наконец отпустила.

А у Па такая особенность: он покричит-покричит и сразу «отходит». Он сто раз говорил Ма:

— Ты же знаешь, я не успею докричать, как уже жалею. Не обращай внимания.

Но Ма «отходит» не так быстро.

Между прочим, еще неизвестно, что хуже — крик Па или молчание Ма. Хорошо, что Па такой веселый человек и долго размолвок не выдерживает; тем более сам знает, что виноват.

Я уже знаю — сейчас начнет подлизываться.

И точно. Ма зовет обедать, и в полной тишине все садятся за стол. Па начинает тихонько, как будто про себя, посмеиваться. Первой не выдерживает и прыскает Рыжуша. Ма держится и продолжает есть в суровом молчании и вдруг как фыркнет!

И тут они, все трое, начинают давиться, кашлять, сморкаться. Они хохочут и, утирая слезы и перебивая друг друга, изображают в красках, как Па выходил из себя («бесновался», говорит Ма), а соседи свешивались с балконов.

Одна Ба молчит. Она возмущенно поджимает губы и уходит к себе в комнату. Тогда Ма вспоминает о своем долге и начинает выговаривать Па:

— Этот крик — это просто распущенность! Неужели нельзя держать себя в руках? Я в это никогда не поверю! Ты же не бьешься головой об стенку, когда ты в гневе, — значит, помнишь, что это больно. Себя ты жалеешь!

Но даже я понимаю, что это уже несерьезно — «поезд ушел», как говорит Па. Так что я спокойно отправляюсь на свое «место» вздремнуть после пережитых волнений.

А ездить на велосипеде Рыжуша прекрасно научилась сама. Каждый день после школы она вытаскивала свой велосипед, уходила с ним куда-нибудь в тихое место, к фабрике Свердлова, например, и тренировалась. Она всегда так: любит сама во всем разобраться, и чтобы никто не стоял над душой. Потом, на даче, Па был очень доволен, когда увидел, как Рыжуша лихо гоняет на велосипеде.

Рыжуша полюбила велосипед всей душой, на всю жизнь. Она катила по дачным улицам, по лесным тропинкам, по дороге через поле; ветерок дул ей в лицо, она чувствовала, как ее переполняет радость, и думала: «Какой молодец Па! Это все он!»

Правда, ни в каких соревнованиях она не участвовала. Ну и что? Кому они нужны, эти чемпионские звания? Па свои именные часы все равно потерял, а у Рыжуши и так есть часы — ей баба Мура подарила! На день рождения! С красным ремешком!

Мы едем на дачу

Дом в дачном поселке, на который Па и Тарь обменяли родительскую квартиру, был маленький и недостроенный, и там не могли уместиться обе наши семьи. Поэтому было решено дом разделить пополам, и пусть каждый брат пристраивает со своей стороны, что хочет. А пока этим летом будут закупать и подготавливать всякие строительные материалы, на даче поживет наша семья.

Грузовик для перевозки нам не потребуется, так как ничего особенного брать с собой не нужно: на дачу еще осенью отвезли мебель, холодильник и посуду из старого пушкинского дома.

Ба, к большому неудовольствию Па, все равно «навертела» тьму сумок и несколько чемоданов, и Па готов был уже заявить решительный протест, но тут как раз подоспело радостное известие — Тарь купил автомобиль, так что перевозить нас на дачу будут и Штееруша, и «Жигули».

И вот у Рыжуши кончились занятия в школе, которые нам с ней уже вконец опостылели, наступили летние каникулы, и Па объявил «готовность № 1».

Накануне знаменательного дня к нам приехал Тарь, и все спустились вниз — полюбоваться его новенькими ярко-оранжевыми «Жигулями». Тарь выбрал такой цвет, чтоб его машина резко выделялась на фоне зелени и не потерялась в лесу, когда он, Тарь, будет собирать грибы.

Меня вниз любоваться не взяли, потому что Тарь боялся меня как огня.

— Эта сумасшедшая собака мне всю машину сразу исцарапает! — кричал он. — Пошла прочь!

Так что мы с Ба смотрели на машину с балкона, но все равно нам очень понравилось, и я немножко полаяла, чтобы выразить свое одобрение.

Если уж говорить откровенно, то Тарь был не совсем неправ, потому что, когда я вижу, что члены моей семьи стоят около машины, я сразу пугаюсь, что они сейчас уедут, а я останусь одна. Я начинаю лаять, рваться из рук, пытаюсь залезть в машину первой, и тут уж, конечно, все может случиться.

В общем, на этот раз Тарь благополучно забрал заготовленные Ба вещи и уехал. Наш отъезд был назначен на завтра.

Я очень волновалась — я еще ни разу не была «на даче» и вообще, что такое «за городом», не знала.

Утром мы, как всегда при скоплении любопытствующей публики, стали усаживаться в Штеерушу.

Сначала на переднее сиденье садится Ба — в теплом сером пальто, несмотря на жару, и с большой белой сумкой на коленях. Она и потом всегда так ездила на дачу, и для нас так и осталось загадкой, что же было в этой белой сумке, которую она не выпускала из рук.

У Ба больные ноги, поэтому она долго старается влезть в машину, то с левой ноги, то с правой, а потом еще долго «умащивается» на сиденье, а меня наверху, дома, в это время уже вовсю «бьет колотун» (как говорит Па). Я громко лаю, мечусь по квартире, вскакиваю на окна, бьюсь в дверь, но все напрасно — Ба категорически запретила выпускать меня, пока она не сядет, а то я «собью ее с ног».

Наконец по сигналу Па мы вместе с висящей на поводке Рыжушей кубарем скатываемся с пятого этажа. На последних ступеньках Рыжуша уже не может меня удержать, и я пулей вылетаю из подъезда. Не снижая скорости, я врываюсь в предусмотрительно распахнутую заднюю дверь Штееруши и — тут же выскакиваю обратно: это потому, что я увидела, что в машине сидит только Ба, а Па и Рыжуша стоят на улице, а Ма вообще еще наверху.

Я начинаю метаться между всеми ними, бросаюсь в машину, возвращаюсь и совсем затаптываю Ба — теперь уже она кричит истошным голосом.

Па, проклиная все на свете, исхитряется ухватить меня за поводок и обмотать его вокруг близстоящей березы в надежде, что у него будет хоть несколько секунд, чтобы усадить всех остальных, пока я выдираю дерево с корнем.

Рыжуша быстренько садится на заднее сиденье, но тут обнаруживается, что Ма еще не спустилась.

Это постоянная история!

Когда мы все куда-нибудь уезжаем и Ма последняя запирает дверь, ей все время кажется, что она забыла выключить газ, или утюг, или свет, или еще что-нибудь. Она сто раз все проверяет, но, уже уйдя из квартиры, всегда возвращается обратно — еще что-нибудь проверить, а потом так никогда и не знает, заперла она дверь или нет.

А сколько раз мы возвращались уже с дороги, потому что у Ма хорошо развито воображение, и лучше уж сжать зубы и вернуться, чем смотреть на несчастное лицо Ма и знать, что она уже во всех подробностях представляет себе бушующий в доме пожар и крики погибающих, ни в чем не повинных соседей.

Вот и в этот раз Ма бегала по квартире, а я добросовестно трудилась над березой, пока все более настойчивые (мягко говоря) оклики Па снизу не заставили Ма спуститься и сесть в Штеерушу.

Теперь наступает завершающий момент — то, что Па называет «посадкой президента»: Па меня отпускает, и я врываюсь в машину! Но! Так как я хочу одновременно быть и на заднем и на переднем сиденье, я верчусь волчком. Тут важно, чтобы Рыжуша и Ма изловчились как можно скорее уцепиться за мой ошейник и усадить меня между собой. Все! Можно ехать!

Па облегченно вздыхает, опасливо поглядывает на Ба (что она опять наколдует) и включает мотор. Штееруша чихает, кашляет и довольно резво берет старт.

Соседи, довольные бесплатным цирковым представлением, оживленно обмениваются впечатлениями, а мы двигаемся в путь.

Мы проезжаем по переулку мимо Рыжушиной школы, смело пересекаем опасное место — трамвайные пути и лихо выезжаем на Большую Черемушкинскую улицу. Предотъездное напряжение спадает, я успокаиваюсь, а Па откидывается на спинку своего сиденья и вытаскивает сигарету.

И вдруг… сначала мы ничего не поняли, только увидели, что Штеерушино колесо весело бежит по дороге впереди нас. Одновременно мы почувствовали, что нас заносит куда-то вбок. Па резко на что-то нажал и… крушения не произошло — мы остановились.