Тайна смерти Горького: документы, факты, версии - Сборник

Вот черновой машинописный текст соболезнования, отправленный ими в день кончины Максима Горького: «Мы – иностранные писатели, живущие в столице социализма [сегодня], вместе со всеми народами Советского Союза, глубоко скорбим по поводу смерти великого писателя, борца за коммунизм, «подлинного гуманиста», учителя и друга Алексея Максимовича Горького.

Умер Горький! Умер человек, который был могучим выразителем жизни, который неутомимо шел вперед, звал и вел за собой.

Он показал нам тот единственный путь, идти по которому должен каждый честный художник. Это – дорога революции [дорога, ведущая в Москву], ведущая к конечному торжеству коммунизма.

Умер Горький! Но жгучим пламенем горит в нашем сознании, в наших сердцах страстная ненависть к фашизму, вера и воля к борьбе за будущее всего человечества, которыми была наполнена вся великая жизнь Максима Горького. [Это пламя заронил в нас Горький]» [125].

В квадратных скобках восстановлены вычерки, принадлежащие неустановленному лицу.

Китайский революционер, коминтерновец, поэт, переводчик, писатель и публицист, литературный критик, главный редактор целого ряда журналов, автор текста китайского «Интернационала» Эми Сяо и общественный деятель Хулань Чи также откликнулись на смерть Горького [126].

Японские режиссеры Секи Сано и Ёси (Иоси) Хидзиката написали некролог от имени всего японского народа. В 20-х годах С. Сано впервые поставил в Японии пьесу по роману Горького «Мать». В 1932–1937 годах работал ассистентом режиссера у В. Э. Мейерхольда, прекрасно знал русский язык, в 30-х годах. входил в редколлегию журнала «Интернациональная литература» и, совместно с Ёси Хидзиката, печатался в нем. Ё. Хидзиката – крупнейший режиссер и театральный деятель. В 1924 году вместе с К. Осанаи организовал один из первых театров сингэки – «Цукидзи сёгэкидзё», который в 1929 году был реорганизован в «Синцукидзи гэкидан». Японский театр сингэки, буквально – «новый театр» – создавался «под влиянием западного театра XX века и своей идейной установкой избрал актерский диалог и психологический реализм» [127]. Хидзиката был близок принципам советского театра. Впоследствии, он работал в Московском театре Революции (1938–1941) [128]. Его собственные постановки часто были посвящены социальным конфликтам своего времени.

Секи Сано и Ёси (Иоси) Хидзиката писали: «Вся Япония любила Алексея Максимовича Горького как талантливейшего художника социалистической эпохи и страстного защитника мировой культуры.

В лице Горького трудящиеся массы Японии потеряли величайшего писателя, вышедшего из самых недр своего народа и горячо им любимого. Вся его жизнь и творческий путь, начиная с самых ранних произведений и кончая «Достигаевым и др.», хорошо знакомы всей Японии.

Алексей Максимович был родным и для японского народа. И вот его не стало.

Трудящиеся Японии переживают вместе со всеми тяжелое чувство утраты. В нашем глубоком горе нам помогает лишь твердая уверенность в том, что все деятели искусств и передовая интеллигенция Японии встанут как один, плечо к плечу с трудящимися массами, на борьбу за народный фронт, и никакие преследования и гонения кровожадных военных фашистов, этих поджигателей войны, не помешают нам добиться счастливой и свободной жизни в Японии, за что всегда боролся Алексей Максимович для своей страны.

Японские режиссеры Секи Сано, Иоси Хидзиката» [129].

Все отклики представляют интерес, особенно теперь, по прошествии 80 лет со дня смерти А. М. Горького, но наиболее значительным все же является слово тех, кто лично знал писателя. Как правило, это деятели литературы, культуры, общественные деятели, представители руководства страны. Например, в Архиве А. М. Горького сохранилась речь Молотова на траурном митинге на Красной площади. Речь, разумеется, была опубликована в газетах и уже цитировалась выше, но в Архиве она представлена – в машинописном виде и на украинском языке [130].

Особую группу откликов составляют телеграммы и заметки советских писателей. Приведем лишь некоторые из них.

Вот телеграмма писателя Федора Ивановича Панферова – одного из руководителей РАПП, члена правления Союза писателей СССР с 1934 года, главного редактора журнала «Октябрь»: «Молния» в Москву: «“Правда”. Мехлису [131]. Умер человек, имя которого вошло в историю человечества как имя гениального художника слова, борца за дело трудящихся. Нет слов выразить свою скорбь. Федор Панферов» [132]. В этой телеграмме ярко выразился гражданский темперамент Ф. И. Панферова и его общеизвестная порядочность. Писатель не затаил обиду на Максима Горького из-за дискуссии по поводу своего романа «Бруски». Известно, как неоднозначно был воспринят роман литературной общественностью. А. С. Серафимович назвал его «сырым, колоритно-необлизанным», а А. М. Горький охарактеризовал язык романа как «вычурно-корявый» и «манерно-натужный», с новообразованиями типа «базынить» и нутряными пейзажами наподобие: «Земля томилась, как баба, вышедшая из горячей курной избы». Многих современных писателей насторожила «натуралистическая грубость многих сцен, перенасыщенность персонажами и калейдоскопичность повествования, акцент на «докультурном», «животном» начале в естественном человеке из народа» [133]. В начале 1930-х годов роман «Бруски» вызвал острую полемику, переросшую в одну из самых значительных в истории советской литературы «дискуссию о языке». Тогда же Горький выразил озабоченность относительно «неспособности» или «нежелания» Федора Панферова учиться литературному мастерству. Как видим, это не отразилось на посмертной оценке масштаба личности Максима Горького.

А вот телеграмма М. М. Пришвина, чье отношение к Максиму Горькому в последние годы было довольно критическим: «Ставскому [134] в Союз советских писателей. Поезд «Кавказ» опоздал. Измучен. Болен. Прошу Алпатова [135] быть на похоронах моим представителем. Пришвин» [136].

В целом же отклики писателей и других общественных и культурных деятелей на смерть Горького содержат объемную оценочную часть. Следует отметить, что все отклики носят характер сиюминутной реакции на происшедшее событие – кончину М. Горького. Как правило, они написаны от руки, в эмоциональном порыве, часто по просьбе редакции газеты «Правда». Позже советские писатели перерабатывали эти отклики в воспоминания или статьи. Наша задача, без учета и текстологического анализа последующих редакций текста, привести первичный отклик автора так, как он изначально был им написан и отослан в газету для срочной публикации.

Вот фрагмент отклика писателя Владимира Лидина, написанного в спешке, от руки: «Потеря Горького не может быть даже осознана, в полной мере, нами, современниками. Его огромное наследство будет оценено не одним поколением, перед которым во всей яркости и неприглядности Горький раскроет страшную эпоху предреволюционной России. Его имя будет звучать в ряду имен лучших людей, боровшихся за освобождение всего человечества. <…> Мы, писатели, провожаем учителя своей литературной работой. Горький учил нас труду и величайшей взыскательности к печатному слову, ставшему ныне достоянием миллионов» [137].

Более обстоятельно, с указанием даты написания отклика, – 18 июня 1936 года, – и тоже от руки, написан некролог Леонида Леонова: «С какой напряженной тревогой вся страна в течение последних дней, пока боролся со смертью этот могучий и великий Человек, следила за сводками о ходе болезни.

Каким горем откликается весть о его смерти всюду, куда проникает это скорбное известие! Это и понятно. Биография этого замечательного писателя поистине величественна и поучительна.

Кажется, никто из русских писателей не имел такого громадного имени, влияния и уважения, как Максим Горький. Вполне заслуженно это имя почти полвека блистало на гребне отечественной волны. Его именем отмечены многие значительные начинания нашей литературной эпохи.

Эта большая жизнь еще долго будет оставаться примером для всей нашей молодости, примером – чего может добиться Человек упорной работой над собой. А этот Человек умел работать и учиться до самого конца своих дней. И неспроста он называл себя в просторечии литератором, как бы подчеркивая этим то орудие, которым он вместе с лучшими из людей старался изменить лицо вчерашней земли.

С утратой Алексея Максимовича сиротеет не только Советская литература, но и вся пространная моя родина, но и все мыслящее, честное большинство человечества. И как грустно, что эта мрачная весть застигает нас на радостном пороге в светлое и громадное будущее!» [138].