Хроника царствования Карла IX - Проспер Мериме

- "Небо на западе объято кровавым заревом. Звезды исчезли, в воздухе были видны пламенные мечи. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, что эти знамения предвозвещают. Гаспар! Препояшься мечом, надень шпоры, а не то малое время спустя твоим мясом будут питаться лисы".

- Он пишет лисы вместо Гизы, - догадался Бонисан.

Адмирал презрительно повел плечами. Окружающие хранили молчание, но видно было, что все находятся под впечатлением пророчества.

- Сколько народу в Париже занимается всякой чепухой! - холодно сказал Колиньи. - Кто-то верно заметил, что в Париже тысяч десять шалопаев живут тем, что предсказывают будущее.

- Как бы то ни было, этим предостережением пренебрегать не должно, - заговорил пехотный капитан. - Герцог Гиз открыто заявил, что не уснет спокойно, пока не всадит вам шпагу в живот.

- Убийце ровно ничего не стоит к вам проникнуть, - добавил Бонисан. - Я бы на вашем месте, прежде чем идти в Лувр, всегда надевал панцирь.

- Пустое, мой верный товарищ! - возразил адмирал. - Убийцы на таких старых солдат, как мы с вами, не нападают. Они нас больше боятся, чем мы их.

Потом он заговорил о фландрском походе и о делах вероисповедания. Некоторые передали ему прошения на имя короля. Адмирал всех просителей принимал радушно, для каждого находил ласковые слова. В десять часов он велел подать шляпу и перчатки - пора было в Лувр. Иные простились с ним, но большинство составило его свиту и в то же время охрану.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВОЖАК

(Продолжение)

Завидев брата, капитан издали крикнул ему:

- Ну что, видел ты Гаспара Первого? Как он тебя принял?

- Так ласково, что я никогда этого не забуду.

- Очень рад.

- Ах, Жорж! Что это за человек!

- Что за человек? Приблизительно такой же, как все прочие: чуточку больше честолюбия и чуточку больше терпения, нежели у моего лакея, разница только в происхождении. Ему очень повезло; что он сын Шатильона.

- Значит, по-твоему, происхождение обучило его военному искусству? Значит, благодаря происхождению он стал первым полководцем нашего времени?

- Конечно, нет, однако его достоинства не мешали ему быть многократно битым. Ну да ладно, оставим этот разговор. Сегодня ты повидался с адмиралом, - очень хорошо. Всем сестрам нужно дать по серьгам. Молодец, что отправился на поклон прежде других к Шатильону. А теперь... Хочешь поехать завтра на охоту? Там я представлю тебя одному человеку, с которым тоже не мешает повидаться: я разумею Карла, французского короля.

- Я буду принимать участие в королевской охоте?

- Непременно! Ты увидишь прекрасных дам и прекрасных лошадей. Сбор в Мадридском замке [65], мы должны быть там рано утром. Я дам тебе моего серого в яблоках коня; ручаюсь, что пришпоривать его не придется, - он от собак не отстанет.

Слуга передал Бернару письмо, которое только что доставил королевский паж. Бернар распечатал его, и оба брата пришли в изумление, найдя в пакете приказ о производстве Бернара в корнеты. Приказ был составлен по всей форме и скреплен королевской печатью.

- Вот так раз! - воскликнул Жорж. - Неожиданная милость! Но ведь Карл Девятый понятия не имеет о твоем существовании, - как же, черт побери, он послал тебе приказ о производстве в корнеты?

- Мне думается, я этим обязан адмиралу, - молвил Бернар.

И тут он рассказал брату о таинственном письме, которое он так бесстрашно вскрыл. Капитан от души посмеялся над концом приключения и вволю поиздевался над братом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. РАЗГОВОР МЕЖДУ ЧИТАТЕЛЕМ И АВТОРОМ

- Господин автор! Сейчас вам самое время взяться за писание портретов! И каких портретов! Сейчас вы поведете нас в Мадридский замок, в самую гущу королевского двора. И какого двора! Сейчас вы нам покажете этот франко-итальянский двор. Познакомьте нас с несколькими яркими характерами. Чего-чего мы только сейчас не узнаем! Как должен быть интересен день, проведенный среди стольких великих людей!

- Помилуйте, господин читатель, о чем вы меня просите? Я был бы очень рад обладать такого рода талантом, который позволил бы мне написать историю Франции, тогда бы я не стал сочинять. Скажите, однако ж, почему вы хотите, чтобы я познакомил вас с лицами, которые в моем романе не должны играть никакой роли?

- Вот то, что вы не отвели им никакой роли, - это с вашей стороны непростительная ошибка. Как же так? Вы переносите меня в тысячу пятьсот семьдесят второй год и предполагаете обойтись без портретов стольких выдающихся людей! Полноте! Какие тут могут быть колебания? Пишите. Я диктую вам первую фразу: Дверь в гостиную отворилась, и вошел...

- Простите, господин читатель, но в Мадридском замке не было гостиной; гостиные...

- А, ну хорошо! Обширная зала была полна народу... и так далее. В толпе можно было заметить...

- Кого же вам хотелось бы там заметить?

- Дьявольщина! Primo [Во-первых (лат.).], Карла Девятого!..

- Secundo? [Во-вторых? (лат.)]

- Погодите. Сперва опишите его костюм, а потом опишите его наружность и, наконец, нравственный его облик. Теперь это проторенная дорога всех романистов.

- Костюм? Он был одет по-охотничьи, с большим рогом на перевязи.

- Вы чересчур немногословны.

- Что же касается его наружности... Постойте... Ах ты господи, да посмотрите его бюст в Ангулемском музее [66]! Он во второй зале, значится под номером девяносто восьмым.

- Но, господин автор, я провинциал. Вы хотите, чтобы я нарочно поехал в Париж, только чтобы посмотреть бюст Карла Девятого?

- Ну, хорошо. Представьте себе молодого человека, довольно статного, с головой, немного ушедшей в плечи; он вытягивает шею и неловко выставляет вперед лоб; нос у него великоват; губы тонкие, рот широкий, верхняя губа оттопыривается; лицо бледное; большие зеленые глаза никогда не смотрят на человека, с которым он разговаривает. И все же в глазах его не прочтешь: ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ или что-нибудь в этом роде. Нет, нет! Выражение лица у него не столько жестокое и свирепое, сколько глупое и беспокойное. Вы получите о нем довольно точное представление, если вообразите какого-нибудь молодого англичанина, который входит в огромную гостиную, когда все уже сидят. Он проходит мимо вереницы разряженных дам - те молчат. Зацепившись за платье одной из них, толкнув стул, на котором сидит другая, он с великим трудом пробирается к хозяйке дома и только тут замечает, что, выходя из кареты, подкатившей к подъезду, он нечаянно задел рукавом колесо и выпачкался. Я убежден, что вам часто приходилось видеть такие испуганные лица. Может быть, даже вы сами подолгу репетировали перед зеркалом, пока, наконец, светская жизнь не выработала в вас полнейшей самоуверенности и вы уже перестали бояться за свое появление в обществе.

- Ну, а Екатерина Медичи?

- Екатерина Медичи? А, черт, вот о ней-то я и позабыл! Думаю, что больше я ни разу не напишу ее имени. Это толстая женщина, еще свежая и, по имеющимся у меня сведениям, хорошо сохранившаяся для своих лет, с большим носом и плотно сжатыми губами, как у человека, испытывающего первые приступы морской болезни. Глаза у нее полузакрыты; она ежеминутно зевает; голос у нее монотонный, она совершенно одинаково произносит: "Как бы мне избавиться от ненавистной беарнезки [67]?" и "Мадлен! Дайте сладкого молока моей неаполитанской собачке".

- Так! И все же вложите ей в уста какие-нибудь значительные слова. Она только что отравила Жанну Д'Альбре, - по крайней мере, был такой слух, - должно же это на ней как-то отразиться.

- Нисколько. Если бы отразилось, то чего бы тогда стоила ее пресловутая выдержка? Да и потом, мне точно известно, что в тот день она говорила только о погоде.

- А Генрих Четвертый? А Маргарита Наваррская [68]? Покажите нам Генриха, смелого, любезного, а самое главное, доброго. Пусть Маргарита сует в руку пажу любовную записку, а Генрих в это время пожимает ручку какой-нибудь фрейлине Екатерины.

- Если говорить о Генрихе Четвертом, то никто бы не угадал в этом юном ветренике героя и будущего короля Франции. У него назад тому две недели умерла мать, а он уже успел о ней позабыть. Ведет бесконечный разговор с доезжачим касательно следов оленя, которого они собираются загнать. Я вас избавлю от этой беседы - надеюсь, вы не охотник?

- А Маргарита?

- Ей нездоровилось, и она не выходила из своей комнаты.

- Нашли отговорку! А герцог Анжуйский [69]? А принц Конде? А герцог Гиз? А Таван, Ретц [70], Ларошфуко, Телиньи [71]? А Торе, а Мерю [72] и многие другие?

- Как видно, вы их знаете лучше меня. Я буду рассказывать о своем друге Мержи.

- Пожалуй, я не найду в вашем романе того, что мне бы хотелось найти.

- Боюсь, что не найдете.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПЕРЧАТКА

Cayose un escarpin de la derecha

Mano, que de la izquierda importa poco,

A la senora Blanca, у amor loco

A dos hidalgos disparo la flecha.

У сеньоры Бланки с правой руки,