Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович

Старичок умильно сложил руки на груди.

— В Петрограде есть солидное строение в Басковом переулке на углу Сергиевской. Пятиэтажный, внешне неприметный многоквартирный жилой дом в широкой излучине Невы имеет отношение к трем другим, всемирно известным зданиям в Стокгольме, Лондоне и Нью-йорке. В этом доме близ церкви и казарм лейб-гвардии Преображенского Его Величества полка заканчивается длинный финансовый мост, начинающийся на нью-йоркском Уолл-стрит, в лондонском Сити, цепляющий берлинский Königliches Schloss и крылом задевающий стокгольмский Гамластан. В Петрограде в Басковом переулке, в IX Литейной петроградской городской части живет адвокат, доктор Мечислав Козловский. Мечислав Юльевич — личность беспокойная и разносторонняя. В 1907 году он был делегатом V съезда РСДРП в Лондоне, где так подружился с британскими политиками, что не глядя подмахнул соглашение о работе на английскую разведку в обмен на превращение безвестного политэмигранта в преуспевающего присяжного поверенного. В упомянутом доме он снимает рабочее бюро и апартаменты, сообщающиеся по внутренней лестнице. Угловой дом имеет входы и выходы на соседней улице. Это очень удобно. В одну дверь дома входит некто, что-то приносящий с собой, а из противоположной двери, за углом, выходит другое лицо, что-то уносящее. Угловой дом в Басковом переулке — почти идеальное место для курьеров. Все происходит очень спокойно и незаметно для уличных прохожих этого тихого городского района, называемого «дворянским». Вы меня внимательно слушаете?

Старичок припарковался рядом с кроватью и заботливо поправил разметавшееся по покрывалу платье, приоткрывшее ножки в изящных полусапожках…

— В этом доме не реже одного раза в две недели появляется приятная во всех отношениях подданная Российской империи, имеющая на руках паспорта ещё трёх стран, Евгения Маврикиевна Суменсон, кузина Якуба Станиславовича Фюрстенберга, известного в революционных кругах под псевдонимом “Ганецкий”, всегда модно и богато одетая молодая женщина, имеющая своё собственное, весьма пикантное дело в Стокгольме, но за каким-то лешим работающая бухгалтером в скандинавской торговой фирме «Фабиан Клингсланд» без всякого образования и нужной квалификации. Сударыня! Я даже не стану пытаться узнать у вас смысл терминов “сальдо платёжного счёта” и “текущая рентабельность”. И вам, и мне доподлинно известно, что вы бухгалтер по другим вопросам. Достойная жизнь оппозиции, дворцовые перевороты и социальные революции — совсем не дешёвые мероприятия, требующие привлечения огромного количества ресурсов, в том числе финансовых, особенно в наличных. А ваша интимная коммерческая деятельность так удачно оправдывает крупные суммы денег на руках, не так ли?

Старичок наклонился к куртизанке. Та инстинктивно дёрнулась в сторону, но совсем по-другому, уже без какого-либо гнева, а цепенея от ужаса и осознания полного краха секретности своего тайного дела и собственного имени. Инвалид тем временем продолжал демонстрировать информированность, перерастающую в тактическое превосходство.

— Фирма принадлежит некоему Израилю Лазаревичу Гельфанду, известному по партийной кличке “Парвус”, масону, агенту немецкого Генерального штаба и просто проходимцу высшей степени посвящения, ворующему всё и у всех. Официально его фирма занимается торговлей товарами, необходимыми России в эти военные годы — медикаментами и текстилем, неофициально — накачивает армию кокаином и героином, коррумпируя генералитет и представителей высшей власти Российской империи… Евгения Маврикиевна! Вы понимаете, что я говорю? Парвус — уголовник с петлёй на шее сразу в трёх странах, а вы — его сообщница.

Сдавленный стон и ненавидящий взгляд были ответом на насмешливый тон старичка, которым он изрекал страшные, убийственные для фру Суменсон слова.

— Евгения Суменсон, — продолжил инвалид, — имеет в Петрограде доверенность от фирмы «Клингсланд», знает и контролирует все движения на счетах в Сибирском банке, называемом также Русско-Азиатским. Парвус с Ганецким завели для молодой женщины несколько частных счетов. Туда переводятся денежные суммы, отправляемые их копенгагенской «Торговой экспортной компанией». Вот список этих сумм только за последний месяц. Узнаёте?

Жёлтый листок с датами и цифрами порхал перед глазами Суменсон, почерк расплывался, смысл сказанного терялся, и в голове набатом раздавалась всего одна мысль: “Это конец…”

— Трансферты производятся через шведское банковское учреждение «Ниа Банкен» в Стокгольме и через «Ниа Банкен» в Копенгагене на счета «Клингсланда» и на личные счета Суменсон в Сибирском банке в Петрограде, — вещал старичок, словно не замечая страданий куртизанки. — Оттуда Суменсон снимает деньги наличными, принося купюры или чеки к скромному, законопослушному адвокату… У вас такое лицо, будто вам не интересно. Ах, ну да! Вы же всё это знаете… Тогда давайте об интимном. Злые языки говорят, что фру Суменсон появляется у Козловского не только с целью отдачи денег, и что у обоих в угловом доме есть «под одной крышей» совместная квартира. Врут? Не хотите — не отвечайте. Я сейчас про другой совместный бизнес. Скажите, Евгения Маврикиевна, кто из вас был первым завербован французской разведкой? Вы или Козловский? Спрашиваю, потому что не верю, будто капитан Дальберг прельстился вашими очаровательными глазками, скорее — клиентурой товарища Козловского. Что вы вскидываете брови? Да! Мне детально известны ваши шашни не только с французской, но и с немецкой разведкой. Меня даже восхитила эта непосредственность — работать одновременно сразу на четыре враждующие стороны — немцев, французов, большевиков и октябристов. Талантливая вы женщина, на всех вас хватает… Какая-то неравноценная беседа у нас с вами получатся. Давайте я сейчас сниму это устройство, и вы тоже расскажете мне что-нибудь интересное.

Старичок ловко подтянулся на руках, навалился на куртизанку, расстегнул застёжку, и Суменсон наконец-то смогла вытолкнуть изо рта противный шарик.

— Что вам надо? — с ненавистью глядя на "клиента", прошипела она яростно.

— Любви, понимания и сочувствия, — притворно вздохнув, ответил тот, и улыбнулся одними губами, ибо взгляд не обещал ничего хорошего, — а также мне нужны некоторые детали, без которых мозаика ваших подвигов выглядит неполной. Так, сущие пустячки…

— Спрашивайте.

— Евгения Маврикиевна, ну за кого вы меня принимаете? Нет, шустрая вы наша, я у вас ничего спрашивать не буду. Вы всё расскажете сама, подробно и обстоятельно, начиная с первых дней вашей революционно-шпионской деятельности, щедро припудренной контрабандой, обналичиванием и легализацией криминального капитала. А я буду внимательно слушать, смотреть в свои записи и фиксировать, где вы сказали правду, а где соврали. Степень моей информированности вы оценили, соответственно, не сможете определить, что мне известно, а о чем даже не догадываюсь. Но вы могли убедиться, знаю я довольно много и подробно, поэтому врать не советую.

— А то что?

— А то передозировка героина, настойкой которого — лауданумом — вы балуетесь. Умирать будете в розовых соплях.

— А что будет, если я всё честно расскажу?

— На выбор — гонорар от благодарной публики и дорога на все четыре стороны, или продолжение вашего увлекательного водевиля, но уже под моим руководством. Можете подумать, что выбрать. Есть ведь и третий вариант — запираетесь, молчите, врёте и умираете немедленно. Молитесь! Я покатил за лауданумом, Марта приобрела его намедни в аптеке… Или отсрочим свидание со святым Петром у ворот рая?

— Попробуем отсрочить, — пересохшим языком пролепетала куртизанка.

— Предложение принято! — кивнул старичок и вытащил из недр инвалидной коляски пухлый блокнот, — начинайте…

Яков Станиславович Ганецкий, веселый, подвижный мужчина тридцати восьми лет от роду, подстриженный под ежик, с постоянно полуприкрытыми, словно сонными глазами, прямым носом среднеарифметических размеров и академической бородкой клинышком, владелец двух шикарных вилл в Копенгагене и Стокгольме, прекрасно совмещал революционную деятельность с контрабандой и сбором конфиденциальных сведений сразу для двух разведок. Сегодня он был спикером на небольшом, почти семейном совещании. Справа от него расположился только что прибывший из Швейцарии эмиссар ЦК РСДРП (б) Карл Радек, за глаза прозванный соратниками Крадеком. Успев рассказать последние новости из жизни политэмигрантов, он прилежно, как заправский школяр, ежеминутно поправляя круглые студенческие очки, скрипел пером, шифруя ответное письмо для ЦК от заграничного бюро.