Дневник, 2006 год - Сергей Есин

Подержим интригу и пока прикинем, кого Есин мог назначить исполнять обязанности ректора. Мог назначить 80-летнего проректора по УМО доктора наук и профессора Александра Ивановича Горшкова, которого привозят в институт два раза в неделю или почти своего ровесника Валентина Васильевича Сорокина, проректора по Высшим литературным курсам, который традиционно только ими и занимается, — тем самым обнажив, что держит в институте проректоров, вопреки Закону об образовании, старше 65 лет. Мог назначить проректора по экономическим вопросам Людмилу Цареву, кандидата наук и заведующую кафедрой общественных наук, так ненавистных современным демократам. Мог, естественно, назначить еще одного кандидата наук, тоже профессора не по диплому, а по должности — с кадрами, как мы видим, плохо! — Михаила Стояновского, проректора по учебе. Всех перебрал? А до этого Есин, опытный службист, аккуратно передал в министерство списочек возможных своих преемников, где были, между прочим, все: и Стояновский, и Тарасов, и Толкачев, и даже Минералов. И кстати, не только Толкачева с его «административным ресурсом» и Стояновского с его огромным опытом канцелярского литературоведения назвад бывший ректор на ученом совете как своих возможных преемников. До этого он еще, поговорив с Б.Н. Тарасовым, посоветовал и ему выдвинуть свою кандидатуру. Может быть, и не так плох преемник? А министерство поступило так, как должно было поступить, оно назначило исполняющим обязанности ректора первого проректора, который и доктор, и не «сухой» профессор. Который, вопреки точке зрения некоего В.Рязанцева, подписавшего статью, еще и очень хороший писатель, ученик и Есина, и М.П. Лобанова, а оба, как известно, перо в руках держать умеют. Министерство выбрала ученого и писателя.

Я даже рад, что «внешне» не борюсь со своими оппонентами, до врагов они еще не доросли, оппоненты мстят мне за то доброе, что я сделал каждому из них, за то чувство стыда, которое они испытывают из-за собственного предательства. Но здесь уже ничего не поделаешь, это закон: не делай людям добра, чтобы потом не получить злобу. В нашем институте я рассчитывал на поддержку многих людей, не получил, но и за это им спасибо. Я ведь теперь обрел право говорить вслух, что я о них думаю. Работая с ними в непосредственном контакте, в клинче, всегда отгонял от себя все дурное, что смутно виделось в них. Я благодарю всех за те переживания, возникшие от чувства несправедливости, которые они мне невольно подарили, все это со временем выльется и отольется в нечто другое, в слово, в то, что я довольно неплохо умею делать. Мой следующий роман напитывается не только моей, но и их кровью, фантасмагорические образы плавают и клубятся. Пока я пишу дневник.

Подлинный, настоящий автор статьи — который, может быть, и не водил пером, но вдохновлял неприязнью, идущей от собственной низости — что-то под конец заколебался. Может быть, до него вдруг дошло, что он и сам может оказаться жертвой своей горячности. Я вообще полагаю, что если подобные люди сильно увлекутся, то они могут потерять место, где они получают зарплату и привыкли так мало делать. Но месть ко мне превыше всего. «Пока преждевременно говорить — это финал статьи в «Литературной России», — какая политика теперь будет проводиться в Литинституте. Но, наверное, будет правильно, если старый ректор оставит за собой лишь семинар прозы и не захочет всеми правдами и неправдами сохранить за собой кафедру творчества. У нового ректора должны быть свободные руки. Это полезно для общего дела». Чего же я, когда пришел на ректорство, не поснимал всех заведующих кафедрами, чтобы развязать себе руки? Занятно бы получилось. Но, впрочем, я готов, покажите мне только нового заведующего кафедрой.

«И конечно, — автор схватился за голову, — хотелось бы поставить крест на всяких подковерных войнах и интригах. Иначе за дележом сфер влияния можно будет прозевать весь Литинститут. Нельзя забывать, в каком районе расположены институтские корпуса. Тверской бульвар Москвы — место очень лакомое. Только зазеваешься — и все упустишь». Только зазеваешься, и тебя сделают факультетом РГГУ или МГУ.

Но я упустил самое начало, статья начинается с того, что именно в «Московском литераторе» было напечатано объявление о выборах: мало-де гласности в литинституте. Как будто сама «Литературная Россия» два месяца подряд не талдычила об этих выборах, перебирая, кого бы и кто хотел. Дальше все та же неправда: Есин хотел остаться, «слухи, будто С.Есин уговорил руководителей министерства образовании и якобы ему в нарушении закона продлили контракт на два года». Дальше об «ограничениях» в претендентах. Об этом я писал, так же как и о разгильдяйстве министерства, которое утвердило устав института не вполне соответствующий Закону об образования. На всех ученых советах я постоянно говорил о том, что допускать к голосованию надо всех. Но ведь наши старые и стареющие преподаватели, в первую очередь они, никого не хотели чужого. В собственной избе мечтаем нюхать лишь собственный злой дух. А до того, как я скажу, как с чужаками поступают, особенно с сильными или имеющими жесткую хватку, я приведу еще один безумный газетный пассаж. «Отчего же возникли такие ограничения? Знающие люди утверждали, что это было сделано якобы из-за опасения, как бы в ректоры не пробился Виктор Ерофеев, устроивший еще в 1991 году шумные поминки по советской литературе». Так вот о «чужаках», не из «атмосферы», о которых рассуждает газета: прозаик Александр Сегень получил на выборах три голоса, а поэт Владимир Бояринов — один. Вот где подковерные интриги! Где ты, сострадательная душа?

Все, дальше писать скучно. Но напрягаюсь, чтобы зафиксировать еще одно положение статьи. Оно продиктовано отнюдь не хоть какой-то объективностью, это собственная совесть автора просит у него прощения, просит прощения и у меня. Прощения не будет, этих грехов я не отпущу. Я все время думаю о смерти, и думаю, как хорошо было бы, чтобы эти мои хорошо знакомые люди не пришли на мои похороны. О, бывшие друзья, вы уже за горой! Теперь все же цитата: «Из истории мы знаем, что сейчас найдется масса желающих поупражняться на Есине. Мол, лев низвергнут и теперь не опасен. Давайте будем справедливы: именно Есин спас институт в 1992 году от возможной гибели. Именно Есин сохранил за Литинститутом особняк в центре Москвы и другое немалое имущество. Другое дело: за 14 лет Есин не подготовил достойного преемника…» Где же этот преемник, который мог бы стать хозяйственником, нянькой, политическим деятелем и еще быть хорошим писателем? Где они, эти писатели и писательницы? Недолгая традиция — во главе Литинститута писатель — закончилась! Писателей «для себя» — пожалуйста. Но станет ли нынешний писатель радетелем за институт, за студентов в первую очередь, покажет время.