Черный огонь - В Розанов

Так. обр. история (европейская) в значительной степени испорчена "способными людьми", из "типа адвокатов". Она вся ужасно омещанилась, опрозаичилась, потускла и понизилась решительно до болота; "научно осушаемого", но которого никогда не осушат и невозможно осушить, потому что "все" это место "прогнило и погибло". "Соляного озера" с проклятой нефтью Содома-Гоморры - невозможно превратить в "Светло-Озеро", где "Град Китеж". Из истории исчезло святое. Вот причина "понижения и падения всех религий", мусульманства и буддизма столько же, как и христианства. Всё "деловые люди" сделали. Какая же "вера", где "деловой человек". Не станет же человечество молиться с "кардиналом Ришелье". Вот в чем дело. Люди типа Ришелье погубили не только королевство, но и католичество: потому что в лице его пришел Фигаро "на все руки"... Втайне и отдаленно - пришел мясник. Еще тайнее и отдаленнее пришел нигилист; и уже совсем до невидимости далеко - пришел монгол, "разрушитель царств и религий, оставляющий позади себя "горы черепов". Был храм.

Пришел молот и разрушил храм.

29.5.1914

(Дожидаясь поезда. Дописано дома).

ПОЛИТИКА И ОШИБКИ ТОНА

Совершилось самое горькое, самое печальное, что вообще можно было ожидать: рабочие на некоторых заводах, изготовляющих военные снаряды, объявили забастовку и прекратили работы; т. е. ставят нашу армию, которая ни на один день, ни на один даже час не может задержать стрельбу, - уже по той простой причине, что в нее стреляют, - под вражеский расстрел. Сегодняшнее объявление Управляющего Петроградским военным округом предупреждает, что этот отказ от необходимых для армии работ повлечет за собою самые грозные последствия для отказывающихся и бастующих. Нам хотелось бы всеми силами разума и сердца сказать рабочим, что они как можно скорее должны отказаться от своего решения и стать на работу. Нет сомнения, что эти забастовки находятся в связи с роспуском Г. Думы, - и являются как бы отомщением или угрозою за этот роспуск. Но здесь рабочие нарушают свой гражданский долг, ибо выступают арбитрами, судьями не подлежащих их суду и разбирательству авторитетов. И действие их так же оскорбительно в сущности для Думы, как и для правительства. Если рабочие суть арбитры, то и каждый частный человек и всякая приватная людская масса может выступить в такой же роли арбитра и судьи. Тогда все и всех могут судить, и получается не правильная гражданственность, а хаос и бессмыслица. Рабочие суть граждане: а долг гражданина во время войны всячески защищать и охранять свое отечество, и блюсти особенно строго те границы и формы, в которые поставлен каждый гражданин.

Оборачиваясь назад, к источнику этого несчастья, - надеемся самого кратковременного, - т. е. к временному перерыву занятий Г. Думы, мы не связываем этот перерыв с образованием в Думе коалиционного большинства ("блок"), как это высказывали в качестве частного своего мнения некоторые правые члены Думы, - а приписываем его неосторожному и неблагоразумному тону, каким сейчас же после образования своего заговорил этот блок. Когда выработалась его программа-минимум, то в газетах был употреблен термин, конечно, вышедший не от самых газет, а от членов этого блока, о том, следует ли эту программу "предъявить правительству как ультиматум", или просто частным образом осведомить его об этой программе, или даже ограничиться одним напечатанием ее в газетах. Однако, раз был произнесен термин "ультиматум", несомненно, в кулуарах и говорились слова в этом духе и тоне. Потому что иначе откуда взяли самый термин? Вот этот-то повышенный, меткий, требовательный, как бы "диктующий" тон политической силы, едва только родившейся, - и был, думается, причиною всего. И в таком тоне поистине не было нужды. Дума и министры, Дума и правительство - переговариваются, соглашаются, взвешивают предложения и ограничивают их; или отказывают в них - но в вежливой форме. Вежливость вообще [не] мешает всякой обоюдности. А парламент - это обоюдность. Откуда же парламент вдруг выступил, как Цезарь? И как Цезарь-победитель, хотя он еще никого не победил. Все это - молодость и молодой задор, и особенно печально, что он был допущен в минуты страшной борьбы за границы отечества, увы, давно перейденные. Несомненно, правительство показало бы себя и почти назвало бы себя трусом, если бы, обернувшись спиною, побежало перед этим тоном, сейчас сдалось бы, сейчас же уступило бы. Довольно естественная человеческая гордость диктовала ему другое поведение. И получилось то, что получилось. Дума пусть будет горда, может быть горда; но она должна помнить, или ей следовало не забывать, что всякий человек имеет право быть гордым, или держать себя соответственно. Кто не хочет быть унижен, не должен и унижать. Между тем термин: "нашу программу мы представим правительству как ультиматум", пусть он и не осуществился в полной мере, но все-таки для него были какие-то основания в думских разговорах - решительно был оскорбителен для правительства.

И все это напрасно и ни к чему не вело. Скромность есть мудрость не только частного человека, но и политических групп. Что в Думе образовалось коалиционное большинство - это решительно хорошо и обещает быть плодотворным. Лично не соглашаясь с некоторыми пунктами заявленной им программы, мы и о ней скажем, что она все-таки умеренна и приемлема к обсуждению. Ибо парламент ведь обсуждает и без обсуждения и борьбы не делает ни одного шага. Крайние элементы Думы пусть и боролись бы около этой программы справа и слева. Все это не худо, все это решительно хорошо - в будущем. Ведь и блок не надеялся же "диктуя" осуществлять свою программу? Ему для этого не надо [не дано?] никаких средств. Все дело потеряно или "отложено в долгий ящик" из-за цезарианского тона, который не вызывался никакими обстоятельствами, и перед которым не могло же правительство побежать, как побитый воин. Оно еще не побито, и, увы, для Думы это доказало. Но непонятно, как историк П. Н. Милюков не обдумал этих подробностей делаемых шагов; удивительно, как вообще он, столько муштровавший свою партию, не дал ей "наказа" добиваться успеха, не закинув гордо голову кверху, а держа голову вполне вежливо и учтиво, говоря со всеми с тем уважением, с каким он хотел бы, чтобы все относились к нему и к его партии. Увы, личный его недостаток, заносчивость, передалась и окружающим его. И все это возвращает нас к истине поговорки: "то же бы ты слово - да не так бы молвил".

В. Розанов [сент. 1915?]

ДЕКЛАРАЦИЯ МИЛЮКОВА

Судьба играть роль неумного хитреца словно написана на роду Милюкову. Никак он не может перепрыгнуть через эти жалкие оглобли, которые роднят его или сближают с теми "левыми друзьями", которым он дал потом другой памятный эпитет. Сам он никак не может не только далеко уйти от этих левых приятелей, но и дать заметить сколько-нибудь значительную разницу между собою и ими. Разница есть, но не в уме и не в содержании души, а только в прибавке единственно хитрости. Отнимите прямоту у радикала - получится Милюков. Придайте "левому ослу" двуличность и изворотливость - получится он же. Но ни в одном, ни в другом случае не надо прибавлять ума. Как вы прибавите - уже получится совсем новая фигура, а не пресловутый лидер провалившейся партии.

Его объяснение с русскою публикою по поводу сказанных в Англии слов об "оппозиции Его Величества, а не Его Величеству" служит ярким примером этой несчастной его двойственности. Слова его в Англии были так ясны, что ни у кого не возникло двух мнений об их смысле. "Оппозиция Его Величества" - эта формула выражает положительное отношение к лицу Государя, настолько фундаментальное и веское, что оно становится исходною точкою всей политической деятельности; вся политическая деятельность, критика министров и даже борьба с кабинетом базируются на чувстве преданности Государю, мотивируются тем, что в данной деятельности такого-то министра или целого кабинета усматривается нечто, наносящее ущерб интересам, достоинству и намерениям Государя. Никакого другого смысла эта формула не имеет, и Милюков, сказавший перед лицом англичан и во всеуслышание России, что дотоле, пока в России есть палата, контролирующая бюджет, до тех пор в России "оппозиция будет оппозициею Его Величества, а не Его Величеству", - высказал, как лидер оппозиционных фракций в Г. Думе, твердый тезис, что никакой борьбы с лицом Государя и с положением Его в отечестве они не ведут, что они являются оппозициею министрам и кабинету, но не Государю, и что в оппозиции с министрами они стоят на почве преданности Государю. Славянофилы, и в частности И. С. Аксаков в газете "Русь", постоянно боровшейся с министрами и даже со всем направлением тогдашней "петербургской политики", дали у нас прекрасный самобытный образец такой оппозиции "Его Величества", с величайшей буквальностью.

Что же такое написал Милюков в своем изъяснении с соотечественниками? На протяжении трех печатных столбцов он не проговорился ни о каком положительном отношении к лицу Государя, не дал ни одного ясного слова в этом направлении, не выразил ни тени того общего чувства к своему Государю, какое питают все русские люди, как питают подобное чувство и англичане к своему королю, не обмолвился ни разу такими привычными выражениями, как "мой Государь", "наш Государь", "наш русский Царь", что у читающего не может остаться никакого сомнения о том, что он не имеет абсолютно никакого утвердительного отношения к этой основной власти русской истории. На всех трех столбцах он только твердит, что с манифестом 17 октября "Государь стал ограниченным", и вот эту фразу он повторяет несколько раз. У читателя не может остаться никакого сомнения в том, что единственно ценная сторона в Государе для Милюкова есть то, что он уменьшился в своем значении для русских, что власти у него не так много, как было прежде, до 17 октября, что теперь он сужен, связан в своих действиях, по крайней мере в некоторых отношениях. Но не таков ли в монархических и в конституционных государствах взгляд на лицо Государя республиканцев, и притом только их одних? "Он есть, но он уже стал меньше", вот мысль и пожелание республиканцев. Как только к этому не прибавлено ничего другого положительного, нет никакого иного добавляющего чувства к лицу Государя, так получилась программа и исповедание республиканца. Конституционный монархист любит конституцию, чтит ее, бережет ее, ничего из нее не уступает, но с такою же горячностью, чистотою и прямизною он чтит, уважает и любит своего Государя. Таков состав, или вернее, такова дума конституционного монархизма. Но если в Государе человеку мило только то, только одно, что у него власти стало меньше, то, конечно, в таком человеке монархического не осталось ровно ничего и мы имеем перед собою республиканца, который, живя в монархии, сдержанно и деловым образом так или иначе относится к монархии, ну "признает" ее, что ли, как некоторое неизбежное несчастие и некоторый срам своей души. Вот именно в этих оттенках Милюков и написал свое "изъяснение" соотечественникам, после которого, конечно, ни у кого не останется сомнения, что он нисколько не "конституционный монархист", а... республиканец, что ли?