Лествица, возводящая на Небо - Иоанн Лествичник

10. Видел я там, что некоторые от сильной печали находились как бы в исступлении, от многого сетования были безгласны, совершенно погружены во мрак и как бы нечувствительны ко всему, касающемуся земной жизни, умом сошли в бездну смирения и огнем печали иссушили слезы в очах своих.

11. Другие сидели в задумчивости, поникнув к земле и непрестанно колебля главами, подобно львам, рыкали и стенали из глубины сердца и утробы. Одни из них благонадежно просили совершенного прощения грехов и молились об этом, а иные, по несказанному смирению, почитали себя недостойными прощения и взывали, что они не имеют перед Богом никакого оправдания. Другие молили Господа, чтобы им здесь потерпеть мучения, а там быть помилованными, иные же, угнетаемые тягостью совести, чистосердечно просили ни подвергать их мучению, ни удостаивать Царствия, – этого было бы для нас довольно, говорили они.

12. Я видел там души столь уничиженные, сокрушенные и так угнетаемые тяготой греховного бремени, что они могли бы и сами камни привести в умиление своими словами и воплями к Богу. «Знаем, – говорили они, поникнув к земле, – знаем, что мы по правде достойны всякого мучения и томления, ибо не можем удовлетворить за множество долгов наших, хотя бы мы и всю вселенную созвали плакать за нас. Но о том только просим, о том умоляем и той милости ищем, не в ярости Твоей обличай нас, и не во гневе Твоем наказывай нас (Пс. 6, 2), и не праведным судом Твоим мучай нас, но с пощадой. Для нас довольно, Господи, освободиться от страшного прещения Твоего и мук безвестных и тайных, совершенного же прощения мы не смеем просить. Да и как осмелимся, когда мы обета своего не сохранили в непорочности, но осквернили его, испытав уже Твое человеколюбие и получив прощение согрешений?»

13. Там можно было видеть действительное исполнение слов Давидовых, видеть страждущих, согнувшихся до конца жизни своей, весь день ходящих в печали, смердящих согнившими ранами тела своего (ср. Пс. 37, 6–7) и небрегущих о врачевании оных; забывающих снести хлеб свой и питие воды с плачем растворяющих; прах и пепел вместо хлеба ядущих; имеющих кости прилипшие к плоти и самих, как сено, иссохших (ср. Пс. 101, 5-12). Ничего другого не слышно было у них, кроме слов: «Увы, увы! Горе мне, горе мне! Праведно, праведно! пощади, пощади, Владыко!» Некоторые говорили: «Помилуй, помилуй», а другие же жалостнее взывали: «Прости, Владыко, прости, если возможно!»

14. У иных видны были языки, воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем, иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусив немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукой, говоря, что они недостойны человеческой пищи, потому что делали свойственное скотам.

15. Где был у них какой-либо вид смеха? Где празднословие? Где раздражительность или гнев? Они даже не знали, существует ли гнев у людей, потому что плач совершенно угасил в них всякую гневливость. Где было у них прекословие, или праздник, или дерзость, или какое-нибудь угождение телу, или след тщеславия? Где надежда какого-либо наслаждения? Или помышление о вине, или вкушение осенних плодов, или варение пищи, или услаждение гортани? Надежда всего этого в нынешнем веке уже угасла для них. Где было у них попечение о чем-нибудь земном? Где осуждение кого-либо из человеков? Вовсе и не было.

16. Таковы были всегдашние их вещания и взывания ко Господу. Одни, ударяя себя в грудь, как бы стоя пред вратами небесными, говорили Богу: «Отверзи нам, о Судия, отверзи нам! Мы затворили для себя грехами двери сии, отверзи нам!» Другие говорили: «Яви светлым только лице Твое, и спасемся» (Пс. 79, 4). Иной говорил: «Просвети сидящих во тьме и тени смертной, уничиженных» (ср. Лк. 1, 79), а иной: «Скоро да явятся нам щедроты Твои, Господи, ибо мы погибли, мы отчаялись, ибо мы весьма обнищали» (Пс. 78, 8). Одни говорили: «Просветит ли Господь на нас лице Свое?» (ср. Пс. 66, 2). А другие: «Душа наша перешла ли через стремительную воду грехов» (ср. Пс. 123, 5). Иной говорил: «Умилостивится ли наконец Господь над нами? Услышим ли когда-либо глас Его к нам, узникам, „выходите“ (Ис. 49, 9), и сущим во аде покаяния: „вы прощены“? Вошел ли вопль наш во уши Господа?»

17. Все они непрестанно имели пред очами смерть и говорили: «Что будет с нами? Какой приговор о нас последует? Каков будет конец наш? Есть ли воззвание, есть ли прощение темным, уничиженным осужденникам? Возмогло ли моление наше взойти ко Господу? Или оно, по правосудию Его, отвергнуто с уничижением и посрамлением? Если же взошло, то насколько умилостивило оно Господа? Какой успех получило? Какую пользу принесло? Насколько подействовало? Ибо оно от нечистых уст и тел было воссылаемо и не имеет много крепости. Совершенно ли оно примирило Судию или только отчасти? Исцелило ли половину язв наших душевных? Ибо поистине велики наши язвы и требуют многих трудов и потов! Приблизились ли к нам хранители наши, Ангелы? Или они еще далече от нас? Доколе они к нам не приблизятся, дотоле и весь труд наш бесполезен и безуспешен, ибо молитва наша не имеет ни силы дерзновения, ни крыльев чистоты и не может вознестись ко Господу, если Ангелы наши не приблизятся к нам и, взяв ее, не принесут ко Господу».

18. Часто повторяя эти слова, они в недоумении говорили друг другу: «Итак, братия, успеваем ли? Получаем ли просимое? Принимает ли нас Господь опять? Отверзает ли двери милосердия?» Другие отвечали на это: «Кто знает, как говорили братия наши ниневитяне, может быть, еще Бог умилосердится (Иона 3, 9) и хотя бы от великой оной муки не избавит ли нас? Впрочем, мы сделаем, что зависит от нашего произволения, и если Он отверзет двери Царства Небесного, то хорошо и благо, а если нет, то и тогда благословен Господь Бог, праведно затворивший их для нас. Однако будем стучаться до конца жизни нашей, может быть, по многой нашей неотступности Он и отверзет нам». Потому они возбуждали друг друга, говоря: «Потщимся, братия, потщимся, нам нужно тщание, и тщание сильное, потому что мы отстали от нашей доброй дружины. Потщимся, не щадя этой скверной, злострадательной плоти нашей, но умертвим ее, как и она нас умертвила».

19. Так и делали эти блаженные осужденники. У них видимы были колена, оцепеневшие от множества поклонов; глаза, померкшие и глубоко впадшие; веки, лишенные ресниц; ланиты, уязвленные и опаленные горячестью многих слез; лица, увядшие и бледные, ничем не отличавшиеся от мертвых; перси, болящие от ударов, и кровавые мокроты, извергаемые от ударений в грудь. Где там было приготовление постели? Где одежды чистые или крепкие? У всех они были разорванные, смердящие и покрытые насекомыми. Что в сравнении с ними злострадания беснующихся, или плачущих над мертвецами, или пребывающих в заточении, или осужденных за убийства? Поистине, невольное мучение и томление оных – ничто в сравнении с произвольным страданием сих. И молю вас, братия, не подумайте, что повествуемое мною – басни.

20. Часто они умоляли этого великого судию, т. е. пастыря своего, этого ангела между человеками, и убеждали его наложить железа и оковы на руки и на шеи их, а ноги их, как ноги преступников, заключить в колоды и не освобождать от них, пока не приимет их гроб. Но иногда они сами себя лишали и гроба. Ибо никак не могу утаить и этого истинно умилительного смирения тех блаженных, и сокрушительной их любви к Богу, и покаяния.

21. Когда эти добрые граждане страны покаяния отходили ко Господу, чтобы стать перед нелицеприятным судилищем, тогда видевший себя при конце жизни посредством своего предстоятеля умолял и заклинал великого авву, чтобы он не сподоблял его человеческого погребения, но, как скота, повелел бы предать тело его речным струям или выбросить в поле на съедение зверям, что нередко и исполнял сей светильник рассуждения, повелевая, чтобы их выносили без чести и лишали всякого псалмопения.

22. Но какое страшное и умилительное зрелище было при последнем их часе! Осужденники эти, видя, что кто-нибудь из них приближается к кончине, окружали его, когда он еще был в полной памяти, и с жаждой, с плачем и желанием, с весьма жалостным видом и печальным голосом, качая головами своими, спрашивали умирающего и, горя милосердием к нему, говорили: «Что, брат и осужденник? Каково тебе? Что скажешь? Достиг ли ты, чего искал с таким трудом, или нет? Отверз ли ты себе дверь милосердия или еще повинен суду? Достиг ли своей цели или нет? Получил ли какое-нибудь извещение о спасении твоем или еще нетвердую имеешь надежду? Получил ли ты свободу, или еще колеблется и сомневается твой помысл? Ощутил ли ты некоторое просвещение в сердце своем, или оно покрыто мраком и стыдом? Был ли внутри тебя глас, говорящий: вот, ты выздоровел (Ин. 5, 14), или: прощаются тебе грехи твои (Мф. 9, 2; Мк. 2, 5; Лк. 5, 20, 23), или: вера твоя спасла тебя (Мф. 9, 22; Мк. 5, 34; 10, 52; Лк. 7, 50; 8, 48)? Или слышишь такой глас: да пойдут грешники в ад (Пс. 9, 18); еще: свяжите ему руки и ноги (Мф. 22, 13); еще: если нечестивый будет помилован… то не будет взирать на величие Господа (Ис. 26, 10)? Что скажешь нам, брат наш? Скажи нам кратко, умоляем тебя, чтобы и мы узнали, в каком будем состоянии. Ибо твое время уже окончилось и другого уже не обретешь вовеки». На это некоторые из умирающих отвечали: Благословен Бог, Который не отверг молитвы моей и (не отвратил) милости Своей от меня! (Пс. 65, 20). Другие говорили: Благословен Господь, не предавший нас в добычу зубам их» (Пс. 123, 6). А иные с болезнью произносили: «Душа наша перешла ли через стремительную воду духов воздушных» (ср. Пс. 123, 5)? Говорили же так потому, что еще не имели дерзновения, но издалека усматривали то, что бывает на оном истязании. Иные же еще болезненнее отвечали и говорили: «Горе душе, несохранившей обета своего в непорочности, в сей только час она познает, что ей уготовано».