Песец подкрался незамеченным - Михаил Михеев

— Без разницы, — прервал его Ковалев. — Что у тебя? А то я случайно пролетал — бой засек, понял, кто с кем воюет, а больше ни хрена не знаю.

— Да вот…

Лейтенант коротко обрисовал ситуацию. Ковалев задумчиво кивал, хмурился, потом, ничего не скрывая, в двух словах объяснил, кто он, что случилось с боевиками (парализовало их, оказывается — было на разведкатере такое оружие, газ паралитический, тот боевик, что ожил, вне его зоны действия оказался) и перспективы дальнейшего сотрудничества.

Перспективы были, кстати, вполне приемлемые. Ковалев попросту предложил желающим лететь с ним, остальным же пришлось бы пройти процедуру наложения ложной памяти — что поделаешь, секретность. Были бы десантникам после этого почет и уважение, плюс ордена-медали на грудь, ибо все вокруг, в том числе и они сами, были бы свято уверены в том, что именно они, силами одного взвода, проявив чудеса героизма (так, надо признать, и было) и невероятное воинское мастерство (а это уже с натяжкой, конечно), положили здесь всю банду. Надо признать, шикарные условия, тем более времени у Ковалева было еще часов пять — раньше до перевала никому было не добраться.

Многие (хотя как многие — их и осталось-то всего ничего) согласились, особенно тяжелораненые. Синицын тоже пошел — а что? Ковалев пообещал вырастить новую ногу и слово свое, надо сказать, сдержал. Да и с матерью дал возможность встретиться еще до похоронки. Все честно, такие авансы надо отрабатывать, вот и отрабатывал теперь Синицын и жизнь свою, и будущую обеспеченную жизнь, в поте лица прокладывая курс космического линкора.

Кстати, оказалось, что Синицын, как и сам Ковалев, относится к суперменам, или суперам, как в шутку, с долей иронии,[12] окрестили их остальные члены экипажей. Их и было то всего человек десять на всю эскадру, они подчинялись Ковалеву напрямую и были собраны здесь, на флагманском линкоре. Ничего, кроме осознания собственной исключительности и лишней головной боли (на тренировках им доставалось больше всех), Синицыну это не принесло, однако способность согнуть руками рельс лишней не бывает, уж это в доказательствах не нуждается…

Синицын перевел взгляд на сидевшего за соседним пультом лейтенанта-артиллериста. Хороший мужик, кстати, математик, доктор наук, в Питере, в Горной академии преподавал. Загибался от рака в последней стадии, хирурги только руками разводили, расписываясь в собственном бессилии. Здесь, в корабельном стационаре, его поставили на ноги менее чем за сутки, но прежде взяли с него согласие служить. Вообще, если подумать, Ковалев никому не помогал просто так — все, кто шел сейчас с ним, были ему обязаны или своей жизнью, или своим здоровьем, или жизнью-здоровьем своих родственников. Синицын с некоторым неудовольствием подумал, что Ковалев очень четко делит мир на своих и чужих. В смысле, что ради своих нужно в лепешку разбиться, но помочь, а чужие пусть хоть загнутся все разом, ничего в груди не дрогнет. Из этого определения, правда, выпадал тот факт, что Ковалев пришел на помощь их взводу, совершенно не представляя себе, будет ли что-то с этого иметь, ну и еще несколько подобных же эпизодов (кстати, после одного из них в экипаже добавился немец, а после второго — аж трое американцев), но общую картину это никак не меняло, поэтому Синицын списал их на непредсказуемые выверты психики адмирала.

Между тем, Ковалев по-прежнему стоял перед окном. Простой черный комбинезон сидел на нем ладно, удобно облегая тело и не мешая двигаться. Вообще, к одежде он был безразличен, чистое — и ладно. Только парадную форму не любил — в аксельбантах путался. Он бы и еще постоял, но тут вошли еще двое — Голованов (да-да, тот самый лейтенант, впрочем, здесь уже капитан-лейтенант и командир десантной группы) и Шурманов. На него многие смотрели косо — уголовное прошлое как-никак, только и заслуг, что был в первой команде Босса (именно так за глаза называли Ковалева). Впрочем, ни авторитета среди своих, ни деловой хватки это Шурманову не убавляло, так что на разговоры ему было, в принципе, плевать. Ковалев повернулся к нему. Шурманов четко, как на параде, даже опередив Голованова, откозырял:

— Прибыл разведчик…

Глава 7

Дальний разведчик — штука хорошая. Правда, назвать его боевым кораблем рука не поднимается, но… И без него ведь никуда.

Разведчик редко ходит самостоятельно. Не потому, что не может — может, да еще как, — а для того, чтобы банально не тратить моторесурс форсированного двигателя. Ведь что такое разведчик? В принципе, это металлическая бочка, более всего напоминающая внешне увеличенные в несколько раз советские корабли типа «Восток». Маленькая кабина на два человека, в которой из удобств только туалет, защищенная достаточно, чтобы выдержать прямое попадание из орудия среднего калибра, и огромная бочка двигателя, способная разогнать кораблик до вовсе уж немыслимых скоростей. И никакого оружия — в империи не без основания полагали, что разведчик, вынужденный открыть огонь, это мертвый разведчик. Лучшей защитой были не пушки, а скорость, маневренность, малые размеры и отличная маскировка, делающая вероятность обнаружения такого корабля ничтожно малой. Были, правда, еще силовые поля, позволяющие прорываться сквозь зенитный огонь корабельных орудий, но сам факт того, что их пришлось задействовать говорил, как правило, об ошибке пилота разведчика или того, кто послал его на задание, не проработав толком маршрут. Второе случалось даже чаще — пилоты разведчиков обычно были крутыми профессионалами.

Главным недостатком разведчика, если не считать быстрого износа двигателя, был совершенно дикий расход топлива, поэтому даже в составе эскадры, с танкером-заправщиком и прочими удобствами, разведчики обычно базировались на авианосцах. Вот и этот разведчик, только что вернувшийся из броска и лежащий сейчас на палубе авианосца (кабину приходилось отсоединять от двигателя — уж больно негабаритная конструкция получалась, впрочем, все это делалось достаточно быстро), был приписан к его авиагруппе и, соответственно, собственного названия не имел только сложный цифровой код. Впрочем, отсутствие названия не мешало ему успешно справиться с поставленной задачей.

Пока техники возились с кораблем, а вымотанных до предела пилотов отпаивали кофе, прибывшие на авианосец Шерр и Ковалев терпеливо ждали. А куда деваться — разведка есть разведка, у нее во все времена были определенные привилегии. Конечно, будь сейчас сражение, спешка — и никакого отдыха разведчикам бы не видать как своих ушей, во всяком случае, до доклада. Однако сейчас, когда до места еще двое суток хода, можно было позволить ребятам поиграть в собственную исключительность. Впрочем, терпеливо — это не совсем точно. Шерр, например, нервно ходил из угла в угол по мостику и ничего удивительного в этом не было — как-никак разведчик ходил не просто к первой планете на их маршруте, а к его родной планете. Можно понять и простить человеку маленькую слабость. Ковалев же просто сидел и думал — в первую очередь о том, не ошибся ли, взяв с собой оба авианосца.

Эскадра в свой первый рейд шла в сильно урезанном составе — «Громовая звезда», «Удар», оба авианосца и по паре крейсеров и эсминцев для прикрытия. Остальные корабли оставались в Солнечной системе, что называется, на хозяйстве — броненосец и мониторы потому, что были кораблями довольно тихоходными и сильно тормозили бы эскадру, идущую, по сути, в разведку, легкие корабли на подхвате и для патрулирования окрестностей, а для «Империи» еще не был готов экипаж. На линкоре шли напряженные тренировки, но на все требовалось время, поэтому корабль со всей его непередаваемой мощью пока что остался дома в качестве резерва главного командования. Ковалев, впрочем, не особенно жалел — он привык к «Громовой звезде» и не собирался переносить флаг на другой корабль, пусть даже и более мощный.

Второй причиной, по которой половина кораблей осталась дома, была пусть теоретическая, но все же опасность появления в Солнечной системе конкурентов. На протяжении последних десятилетий они являлись не раз — автоматические станции слежения эскадры старательно фиксировали чужие корабли, приходящие к Земле. К счастью, попыток масштабной экспансии на планету никто пока не предпринимал, но теперь Ковалев решил поставить на этом безобразии жирный крест. Приказ, который он отдал остающимся, был однозначен: если кто появится — сбивать ко всем чертям. И подстраховаться от проблем стоило, и реальные боевые стрельбы провести, экипажи потренировать.

Третья причина была не столь очевидна для большинства участвующих в походе, но, тем не менее, она была для Ковалева в чем-то важнее двух первых. Все дело было в страховке, которую он оставил себе и своим людям, улетая.

Небольшая фирмочка, основной задачей которой было, по первоначальному плану, прикрытие набора рекрутов для «работы с риском», как метко высказался кто-то из писателей, неожиданно для всех развилась в неслабого монстрика, способного в случае форс-мажорных обстоятельств обеспечить Ковалеву и его товарищам или (не приведи Господь) их наследникам безбедную жизнь. Начальный капитал, созданный на основе имперского золота, был невелик — несколько десятков золотых брусков и кучка необработанных алмазов были предъявлены властям, как фашистский клад времен войны, случайно выкопанный в Калининграде. Простейший и не вызывающий, в принципе, вопросов способ легализовать ценности — ведь финансовых спекулянтов, способных реализовать любую аферу и надежно замести следы, у Ковалева под рукой не было. Никто всерьез и не заинтересовался, тем более чиновники получили на лапу свой процент. Разве что местные мафиози… Ну, что делать, вечная им память.