История Рай-авеню - Дороти Уннак

Чарли казалось странным то, как его мать иногда посматривает на Юджина. Возможно, и другие люди замечали его странность, но Чарли чувствовал также, что она вся напрягается в присутствии Юджина, сразу затихает, хотя по природе не была тихой женщиной. Может быть, тут играл какую-то роль тот факт, что она не была католичкой. Чарли знал об этом, а о большем не решался расспрашивать. Может быть, ее смущало то обстоятельство, что сын собирался стать священником.

Чарли считал, что мать боится этого. Ведь священники не были похожи на обыкновенных людей.

Чарли задумывался над тем, как они будут себя чувствовать, когда Юджин станет священником. Что ж, он всегда был сам по себе, так, может, он рожден быть служителем церкви. Других причин тут Чарли не видел. Не то чтобы он не уважал священников, монахинь и саму церковь. Чарли просто считал, что школа и церковь являются только частью жизни. Он знал, что есть огромный мир за пределами школы, и собирался заняться его исследованием, подобно тем путешественникам, о которых читал в журнале «Нэшенал Джиографик». Журнал принесла ему Меган. Его волновали картинки с полуобнаженными женщинами, но, хотя он и не признавался в этом, более волнующими были описания дальних неведомых стран, где жили люди, о которых он ничего раньше не знал. Когда-нибудь он отправится туда.

Его радовало то, что на Рождество выпал снег. Он шел уже два дня. Если бы не было снега, они бы не могли играть в снежки, кататься на санках и строить снежные крепости. Тогда Чарли и Юджину пришлось бы сидеть дома в их комнате, а это тяготило обоих.

Но на улице было морозно, и ребята хотели отправиться покататься со Змей-горы. Они не брали с собой туда всех и каждого — только нормальных ребят, которые могли бы постоять за себя, если нападут мальчишки с авеню Вебстер, считающие, что Змей-гора принадлежит им. Чарли надеялся, что ребят с авеню Вебстер там не окажется. Он просто хотел получить удовольствие от езды на санках по большой, опасной и извивающейся, как змея, горы.

Конечно, если эти хулиганы появятся, то Чарли не собирался стоять в стороне. Но надеялся, что все обойдется без драки. Он думал о том, как поведет себя Юджин, если дело дойдет до настоящего побоища. Начнет благословлять их? Чарли скорчил гримасу и покачал головой. Это было бы нечестно. Его брат будет делать то, что нужно.

Глава 7

Когда Бену Херскелю исполнилось двенадцать лет, он перестал посещать иудейскую школу, куда ходил три раза в неделю после окончания занятий в обычной школе. Он принял решение не быть евреем и не хотел больше впустую тратить драгоценное время. Это был крупный, рослый мальчик, атлетического телосложения. У него рыжие волосы, карие глаза и гладкая чистая кожа. Он не испытывал никакой робости, когда после школы на еврейских мальчиков нападали гои.[1] Другие ребята из еврейских семей полагали, что он должен защищать их по дороге домой. Его настоящими друзьями были ребята из школы св. Симеона. Он ничем не уступал им в беге, борьбе и игре в мяч — во всех тех играх, в которых боялись участвовать еврейские мальчики.

Дайте им сдачи, учил он их, не поддавайтесь. Но матери-еврейки говорили своим сыновьям, чтобы они хорошо себя вели. Чтобы со всеми ладили и не обращали внимания на тех, кто дразнит их. Если они будут хорошо учиться, то когда-нибудь овладеют приличной профессией.

Однажды, когда его сестра Дебора пришла домой вся в слезах из-за того, что сказал ей ее учитель, Бен решился наконец поговорить по душам со своими родителями. Он сказал им, что не хочет быть евреем. Он хочет быть просто американцем, как все другие люди. И не станет больше ходить в иудейскую школу. Какой в этом смысл? Даже его отец ходит в эту школу только по большим религиозным праздникам.

Его отец, Хайм, пожал плечами. Ничто на свете не могло рассердить его. «Признаю, что я плохой еврей, — сказал он. — Но я все-таки еврей, точно так же, как и ты».

Дора и Хайм Херскель, родители Бена, были маленькими, бледнолицыми и очень похожими друг на друга людьми. Они были двоюродными братом и сестрой, но их сходство не кончалось генетическими признаками. Каждый день, одетые в одинаковые белые фартуки, с одинаковыми очками без оправы на курносых носах, с одинаковыми седеющими волосами на голове, они передвигались по своему магазину сладостей в ритме, который складывался годами, что они провели в этом заведении, работая семь дней в неделю. В то время как Дора ставила с утра пораньше кипятить большой бак с кофе для посетителей, намазывала маслом бутерброды, делала сливки, вытирала мраморный прилавок, ставила на него тарелки с салатом из тунца и яиц, разворачивала свертки с ветчиной и всякой ерундой, которые приносил мальчик-нееврей, нарезала черный и белый хлеб, готовясь к тому, что в закусочную, которая была у них при магазине, вот-вот пожалуют завтракать полицейские из расположенного поблизости участка, Хайм занимался тяжелой работой. Он приносил мешки с газетами, развязывал их и клал газеты на специальную стойку. Таскал ящики с молоком и коробки с пирожками. Переставлял мешки и ящики, наводил порядок в магазине, подметал пол, который вымыл накануне, сухим веником. Тщательно протирал дверцы шкафчика, где лежали конфеты. За день они тускнели от прикосновений многих детских рук: дети сами брали себе конфеты. Он вытирал коробки с печеньем, которые стояли на прилавке — все должно было быть в идеальной чистоте.

День за днем происходило одно и то же — утренняя суматоха и наплыв посетителей, потом затишье, время почитать газету и выпить чашку кофе и обсудить с пожилыми посетителями, которые заходили попить чаю с булочкой, последние новости. Бакалейщик, магазин которого был рядом, приходил ровно в десять часов и быстро съедал свою яичницу с беконом. Его жена являлась через двадцать минут.

В полдень Херскели опять трудились вовсю. В это время в закусочную приходили старшеклассники из школы св. Симеона. Они обедали, слушая музыку, бросая монетки в музыкальный автомат, курили запретные сигаретки, флиртовали, смеялись, шумели. Дора принимала заказы и кричала Хайму, который сновал, как заведенный, от плиты к прилавку. Шипели гамбургеры, подрумянивались булочки, жарились яичницы, моментально делались бутерброды. Разливался по тарелкам сверкающий в большом котле горячий суп.

Для Бена и его сестры закусочная была частью их дома. После школы они приходили сюда и обедали в последней из пяти кабинок. Они рассказывали друг другу, что им было задано на дом, обсуждали события дня с родителями, которые пристально следили за успехами детей в школе. Их квартира находилась рядом с магазином и состояла из большой кухни, где запросто могла бы разместиться вся семья, но такое редко случалось, двух спальных комнат и ванной. Места всем вполне хватало, а когда, время от времени, у них останавливался какой-нибудь дальний родственник, только прибывший в Америку, они ставили ему раскладушку. Можно было и потесниться.

Общаясь с ребятами-нееврееями, Бен понимал, что он был таким же отчаянным и бесстрашным, как и они. Когда шли играть в баскетбол в другой район города, мальчишки, которые не знали его, обычно начинали насмехаться над ним и кричать: «Кто этот жид?». Но друзья Бена объясняли им, что он, хоть и еврей, но нормальный парень.

Бен стал ненавидеть евреев. Он с презрением относился к своим родителям. Он наблюдал за тем, как отец обслуживает толпу полицейских, которые заходят в закусочную по утрам. Они, чавкая, пожирали свои пончики — иногда платили за них, а иногда и не платили. Отец никогда не требовал с них деньги. Некоторые парни из полицейского участка взяли за правило ходить в закусочную в обеденное время, незадолго до того, как туда толпой вваливались школьники, и протягивали Хайму список: шесть сэндвичей, сметана и кока-кола. Они говорили ему, чтобы добавил еще чего-нибудь повкуснее, потому что это еда для капитана. Он любит, например, салат из картофеля, который готовит Дора. При этом они подмигивали ему и кивали. Он как бы оказывал им услугу, а они оказывали услугу ему.

Как будто его родители не платили деньги за все продукты, которые были у них в магазине. Ребятишки воровали конфеты каждый день. Иногда мать Бена ловила их с поличным, но никогда не принимала никаких мер. Они набивали пакетики леденцами на семь центов, а давали ей только пять. Отец говорил ребятишкам, что они находятся в привилегированном положении, а они были просто воры от природы и считали родителей Бена дураками. Мать иногда выговаривала им: «Джонни, ты сегодня плохо считаешь, ты должен заплатить мне еще два цента».

— Гони их прочь, — говорил ей обычно Бен. — И больше не пускай их сюда. Они же мелкие воришки, они обворовывают вас.

Отец как правило вздыхал в таких случаях и пожимал плечами:

— Они вырастут и станут большими ворами. Они станут грабить банки. И всегда будут помнить, что учились воровству в магазине Хайма Херскеля.