Море спокойствия - Эмили Сент-Джон Мандел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Для развлечения? – Оливии стало не по себе. Ее французский агент метнул тревожный взгляд в интервьюера.
– Приступим?
– Давайте. – Десяток голографических камер проплыли в воздухе и окружили Оливию, словно звездное кольцо, снимая многоплановую картинку.
– Эти вопросы, – начала интервьюер, – мистического свойства!
– Потому что мы на фестивале мистики, – сказала Оливия.
– Именно. Хорошо. Вопрос первый: ваше любимое алиби?
– Мое любимое… алиби?
– Да.
– Даже не знаю… если мне не хочется что-то делать, я просто говорю, что у меня другие планы.
– Насколько я знаю, вы состоите в браке с мужчиной, – сказала интервьюер. – Когда вы встретили своего мужа, что вам сразу подсказало, что вы любите его?
– Ну, – сказала Оливия, – пожалуй, ощущение узнавания, если это возможно. Я помню, что когда встретила его в первый раз, то посмотрела на него и поняла, что он сыграет в моей жизни судьбоносную роль. Можно ли это считать ответом на вопрос?
– Каким вам представляется идеальное убийство?
– Помнится, я читала рассказ, где человека пырнули сосулькой, – сказала Оливия. – Полагаю, это и есть идеальное убийство, при котором само орудие убийства растаяло. А есть ли у вас вопросы, связанные с моим творчеством?
– Всего один. Последний вопрос. Секс в наручниках или без?
Оливия отцепила микрофон и встала. Бережно положила микрофон на стул.
– Без комментариев, – сказала она и вышла из зала прежде, чем интервьюер могла бы заметить слезы у нее на глазах.
В Шанхае Оливия в общей сложности битых три часа рассказывала о себе и о своей книге, что было равносильно повествованию о конце света, пытаясь представлять апокалипсис, не затрагивающий ее дочь. Затем она вернулась в гостиницу и в коридоре заметила, что с трудом передвигается по прямой. Она никогда не употребляла алкоголь, но опьянение и утомление выглядят одинаково. Оливия доковыляла до своего номера. Закрыла за собой дверь и долго простояла, прижавшись лбом к прохладной стене над выключателем. Вскоре она услышала свой голос:
– Это чересчур, чересчур, чересчур.
– Оливия, – вкрадчиво произнесла гостиничная система искусственного интеллекта спустя некоторое время, – вам нужна помощь? – Не получив ответа, система повторила вопрос на северокитайском и на кантонском наречиях.
– Оливия, это совершенно не имеет отношения к делу, но я была няней вашего агента, – сказала ей женщина в очереди за автографами в Сингапуре на следующий день.
– Какой идейный посыл вы бы хотели донести до читателей «Мариенбада»? – спросили ее во время очередного интервью.
Оливия стояла на сцене в Токио рядом с интервьюером, который оказался голограммой, потому что сам интервьюер не смог прибыть из Найроби по неизвестным личным обстоятельствам. Оливия подозревала, что этими обстоятельствами была болезнь: интервьюер время от времени «зависал», но запаздывания звука не было. Это означало, что интервьюер «зависал» не из-за плохой связи, а от того, что отключал микрофон кнопкой «кашлюн» на пульте.
– Я просто хотела написать интересную книгу, – сказала Оливия. – Безо всякого посыла.
– Вы уверены? – спросил интервьюер.
– Вы подпишете подержанную книгу? – спросила женщина из очереди за автографами.
– Разумеется, с удовольствием.
– И еще, – добавила женщина, – это ваш почерк?
Некто, не Оливия, уже надписал экземпляр «Мариенбада», врученный женщиной: «Гарольд! Прошлая ночь была – супер! Обнимашки-целовашки – Оливия Ллевеллин».
Оливия вытаращила глаза на надпись, почувствовав легкое головокружение.
– Нет, – сказала она, – я не знаю, кто это написал.
(После ее еще долго терзали мысли о самозваной Оливии, которая разъезжает в параллельном турне и оставляет нехарактерные записи в книгах Оливии.)
В Кейптауне Оливия встретила писателя, который путешествовал со своим мужем вот уже полтора года в рамках турне с книгой, изданной тиражом, в несколько раз превышавшим тираж «Мариенбада».
– Посмотрим, как долго мы можем разъезжать прежде, чем придется возвращаться домой, – сказал писатель. Его звали Ибби, сокращенное от Ибрагим, а его мужа – Джек. Вечером они сидели втроем на верхней террасе отеля, кишащего писателями – участниками литературного фестиваля.
– Вы пытаетесь избежать возвращения домой? – поинтересовалась Оливия. – Или вам просто нравится путешествовать?
– И то и другое, – признался Джек. – Мне нравятся разъезды.
– К тому же у нас захудалая квартирка, – сказал Ибби, – но мы еще не решили, как поступить. Съехать? Отремонтировать? Может, и то и другое.
Здесь на крыше были десятки деревьев в большущих кадках с мерцающими огоньками на ветках. Где-то играла музыка: струнный квартет. Оливия облачилась в свое умопомрачительное серебристое фестивальное платье по щиколотку. «Вот он, чарующий миг», – подумала Оливия, бережно запечатлев его в памяти, чтобы наслаждаться впоследствии. Ветерок доносил аромат жасмина.
– Сегодня я слышал хорошие новости, – сказал Джек.
– Выкладывай, – сказал Ибби. – Сегодня я не вылезал из фестивальной колеи. Ненамеренное новостное воздержание.
– Только что начали строительство первой Дальней колонии, – сообщил Джек.
Оливия улыбнулась и хотела было заговорить, но тут же прикусила язык. Проектирование Дальних колоний началось, когда ее бабушки-дедушки были детьми. Она навсегда запомнит этот момент, подумала Оливия, это застолье, людей, которые ей очень понравились и которых она, возможно, больше не увидит. Она сможет рассказать Сильвии, где находилась, когда услышала эту новость. Когда в последний раз она испытывала истинное благоговение? Давненько. Оливию переполняло счастье. Она подняла бокал.
– За альфу Центавра, – сказала она.
В Буэнос-Айресе Оливия встретила женщину, которая хотела показать ей свою татуировку.
– Надеюсь, не очень жуткая, – сказала женщина, закатывая рукав, чтобы показать цитату из книги: «Мы знали, чтó грядет», вытатуированную красивыми витиеватыми буквами на левом плече.
У Оливии перехватило дыхание. Это была не обычная фраза из «Мариенбада», а татуировка, заимствованная из «Мариенбада». Во второй части книги ее персонаж Гаспери-Жак нанес эту татуировку на плечо. Вот так, пишешь книгу с вымышленной татуировкой, а затем она становится реальностью. Ну, после этого почти все представляется возможным. Она видела пять таких татуировок, но каждый раз поражалась не меньше, замечая, как вымысел просачивается в реальный мир и оставляет следы на коже.
– Невероятно, – тихо сказала Оливия. – Даже не верится, что я вижу эту татуировку наяву.
– Это моя любимая строка из вашей книги, – сказала она. – Она так правдиво говорит о многом.
Но разве при взгляде в прошлое не все кажется очевидным? Синие сумерки над прериями, проплывающие под низколетящим воздушным судном, которое направлялось в Республику Дакота. Оливия смотрела в иллюминатор, пытаясь найти в ландшафте какое-нибудь умиротворение. Она получила новое приглашение на фестиваль, организованный на Титане. Она не бывала там с детства, у нее сохранились лишь смутные воспоминания о толпах в дельфинарии, о подозрительно безвкусном попкорне, о теплой желтоватой дымке дневного неба… Она была в так называемой колонии «Реалист» – на
