Пучина страстей - Николай Олейников

7 июня 1932

Шуре Любарской*

Верный раб твоих велений,Я влюблен в твои колениИ в другие части ног —От бедра и до сапог.

Хороши твои лодыжки,И ступни, и шенкеля,Твои ножки — шалунишки,Твои пятки — штемпеля.

Если их намазать сажейИ потом к ним приложитьНебольшой листок бумажный —Можно оттиск получить.

Буду эту я бумажкуРегулярно целоватьИ, как белую ромашку,Буду к сердцу прижимать!

Я пойду туда, где розаСреди дудочек растет,Где из пестиков глюкозаВ виде нектара течет.

Эта роза — Ваше ухо:Так же свернуто оно,Тот же контур, так же сухоПо краям обведено.

Это ухо я срываюИ шепчу в него дрожа,Как люблю я и страдаюИз-за Вас, моя душа.

И различные созданьяВсех размеров и мастейС очевидным состраданьемВнемлют повести моей.

Вот платком слезу стираетЛицемерная пчела.Тихо птица вылетаетИз секретного дупла.

И летит она, и плачет,И качает головой…Значит, жалко ей, — и, значит,Не такой уж я плохой.

Видишь, все в природе внемлетВожделениям моим.Лишь твое сознанье дремлет,Оставаяся глухим.

Муха с красными глазамиСовершает свой полет.Плачет горькими слезамиЧеловеческий оплот.

Кто оплот? Конечно — Я.Значит, плачу тоже я.

Почему я плачу, Шура?Очень просто: из-за Вас.Ваша чуткая натураПривела меня в экстаз.

От экстаза я болею,Сновидения имею,Ничего не пью, не емИ худею вместе с тем.

Вижу смерти приближенье,Вижу мрак со всех сторонИ предсмертное круженьеНасекомых и ворон.

Хлещет вверх моя глюкоза!В час последний, роковойВ виде уха, в виде розыПоявись передо мной.

21 июня 1932

Послание (На заболевание раком желудка)*

Клесе

Вчера представлял я собою роскошный сосуд,А нынче сосут мое сердце, пиявки сосут.

В сосуде моем вместо сельтерской — яд,Разрушен желудок, суставы скрипят…

Тот скрип нам известен под именем Страсть!К хорошеньким мышцам твоим разреши мне припасть.

Быть может, желудок поэта опять расцветет,Быть может, в сосуде появится мед.

Но мышцы своей мне красотка, увы, не дает, —И снова в сосуде отсутствует мед.

И снова я весь погружаюсь во мрак…Один лишь мерцает желудок-пошляк.

1932

Фруктовое питание*

Много лет тому назад жила на светеДама, подчинившая себя диете.В интересных закоулках ее телаМного неподдельного желания кипело.От желания к желанию переходя,Родилось у ней красивое дитя.Год проходит, два проходит, тыща лет —Красота ее все та же. Изменении нет.Несмотря, что был ребенокИ что он вместо пеленокУж давно лежит в гробу,Да и ей пришлось не сладко: и ее снесли, рабу.И она лежит в могиле, как и все ее друзья —Представители феодализма — генералы и князья.

Но она лежит — не тлеет,С каждым часом хорошеет,Между тем как от князейНе осталося частей.

«Почему же, — возопит читатель изумленный, —Сохранила вид она холеный?!Нам, читателям, не ясно,Почему она прекрасна,Почему ее сосудыКрепче каменной посуды».Потому что пресловутая покойницаБезубойного питания была поклонница.В ней микробов не было и нетуС переходом на фруктовую диету.

Если ты желаешь быть счастливой,Значит, ты должна питаться сливой,Или яблоком, или смородиной, или клубникой,Или земляникой, или ежевикой.Будь подобна бабочке, которая,Соками питаяся, не бывает хворая.Постарайся выключить из своего менюРябчика и курицу, куропатку и свинью!Ты в себя спиртные жидкости не лей,Молока проклятого по утрам не пей.Свой желудок апельсином озаряя,Привлечешь к себе ты кавалеров стаю.И когда взмахнешь ты благосклонности флажком,То захочется бежать мне за тобою петушком.

8 сентября 1932

Чревоугодие (Баллада)*

Однажды, однаждыЯ вас увидал.Увидевши дважды,Я вас обнимал.

А в сотую встречуУтратил я пыл.Тогда откровенноЯ вам заявил:

— Без хлеба и маслаЛюбить я не мог.Чтоб страсть не погасла,Пеките пирог!

Смотрите, как вянуЯ день ото дня.Татьяна, Татьяна,Кормите меня.

Поите, кормитеОтборной едой,Пельмени варите,Горох с ветчиной.

От мяса и квасаИсполнен огня,Любить буду нежно,Красиво, прилежно…Кормите меня!

Татьяна выходит,На кухню идет,Котлету находитИ мне подает.

…Исполнилось телоЖеланий и сил,И черное делоЯ вновь совершил.

И снова котлета.Я снова любил.И так до рассветаСебя я губил.

Заря занималась,Когда я уснул.Под окнами пьяныйКричал: караул!

Лежал я в постелиТри ночи, три дня,И кости хрустелиВо сне у меня.

Но вот я проснулся,Слегка застонал.И вдруг ужаснулся,И вдруг задрожал.

Я ногу хватаю —Нога не бежит,Я сердце сжимаю —Оно не стучит.

…Тут я помираю.

Зарытый, забытый,В земле я лежу,Попоной покрытый,От страха дрожу.

Дрожу оттого я,Что начал я гнить,Но хочется вдвоеМне кушать и пить.

Я пищи желаю,Желаю котлет.Красивого чаю,Красивых конфет.

Любви мне не надо,Не надо страстей,Хочу лимонаду,Хочу овощей!

Но нет мне ответа —Скрипит лишь доска,И в сердце поэтаВползает тоска.

Но сердце застынет,Увы, навсегда,И желтая хлынетОттуда вода,

И мир повернетсяДругой стороной,И в тело вопьетсяЧервяк гробовой.

Октябрь 1932

Лиде*

Человек и части человеческого телаВыполняют мелкое и незначительное дело:Для сравненья запахов устроены красивые носы,И для возбуждения симпатии — усы.Только Вы одна и Ваши сочлененьяНе имеют пошлого предназначенья.Ваши ногти не для поднимания иголок,Пальчики — не для ощупыванья блох,Чашечки коленные — не для коленок,А коленки вовсе не для ног.Недоступное для грохота, шипения и стуков,Ваше ухо создано для усвоенья высших звуков.Вы тычинок лишены, и тем не менееВсе же Вы — великолепное растение.И когда я в ручке Вашей вижу ножик или вилку,У меня мурашки пробегают по затылку.И боюсь я, что от их неосторожного прикосновенияСтрашное произойдет сосудов поранение.Если же в гостиной Вашей, разливая чай,Лида, Вы мне улыбнетесь невзначай, —Я тогда в порыве страсти и смущенияПокрываю поцелуями печение,И, дрожа от радости, я кричу Вам сам не свой:— Ура, виват, Лидочка, Ваше превосходительство мой!

1932?

Прощание*

Два сердитые субъекта расставались на Расстанной,Потому что уходила их любови полоса.Был один субъект — девица, а другой был непрестанноВсем своим лицом приятным от серженья полосат.

Почему же он сердился, коль в душе его потухлиИскры страсти незабвенной или как их там еще?Я бы там на его месте перестал бы дуть на угли,Попрощался бы учтиво, приподняв свое плечо.

Но мужчина тот холерик был, должно быть, по натуре,А девица — меланхолик, потому что не орет.И лицо его большое стало темным от натуги,Меланхолик же в испуге стыдно смотрит на народ.

В чем же дело в этом деле? Что за дьявольская силаИх клещами захватила? Почему нейдут домой?На трамвай пятиалтынный, попрощавшись, попросил он,Но монеты больше нету, лишь последняя — самой!

И решили эти люди, чтобы им идти не скучно,Ночевать у сей красотки, и обоим — чтоб пешком.И кончается довольно примитивно этот случай,И идут к ней на квартиру, в переулок, на Мошков.

Ну а нам с тобой, поссорясь… нам похожими вещамиЗаниматься не придется — мы с тобою мудрецы:Если мы да при прощаньи на трамвай да не достанем,То пешком пойдем до дому. Но — в различные концы.

1933