Бессердечная Аманда - Юрек Бекер

У нас в редакции есть коллега, имя которого в нашем с вами деле не имеет значения, но которого для удобства следует все же как-нибудь назвать, потому что мне нужно кое-что о нем рассказать, — пусть это будет, скажем, Норберт. Вы сейчас поймете причину этой конфиденциальности: Норберт, кроме своей основной профессии журналиста, исполняет еще одну функцию, о которой знает каждый в издательстве. Тем не менее большинство сотрудников к нему неплохо относятся. Его ценят как добросовестного работника и с готовностью отвечают на вопросы, которые он время от времени задает. Правда, бывает такое, что при его появлении разговор резко обрывается или принимает другое направление, однако было бы несправедливо винить в этом его: Норберт совсем не похож на доносчика. Женщинам он просто нравится — он один из тех так называемых привлекательных мужчин, но при этом не строит из себя Аполлона.

Не так давно Норберт положил мне руку на плечо и сказал, ito ему нужно поговорить со мной о моей жене. Аманда тогда еще не подала на развод, хотя эта тема уже несколько раз всплывала. Хотите знать, какое постыдное желание во мне родилось в ту минуту? Я подумал: хорошо, если Аманда вляпалась в какую — нибудь неприятную историю, — серьезные невзгоды могли бы нас опять сблизить. В то же время я испугался, что «история» окажется слишком неприятной, не зря же ей заинтересовалось начальство Норберта.

Он без долгих предисловий спросил, знаю ли я, что Аманда имеет контакты с одним западным издательством. Причем он спросил это не как на допросе, а, скорее, сочувственно. Заметив мой испуг, он озабоченно кивнул. Человек, через которого она поддерживает этот контакт, — некая Катарина Мангольд, уже известная своими целенаправленными и, к сожалению, не всегда безуспешными попытками переманить наших литераторов на сторону западной культуры. Неужели, спросил он, я никак не могу повлиять на жену и удержать ее от поступков, которые могут повлечь за собой неприятные последствия, вплоть до уголовного наказания, не говоря уже о моральной стороне этого сомнительного предприятия. В нашей стране тоже хватает издательств, но ни в одно из них Аманда, насколько ему известно, даже не пыталась обратиться. А не лучше ли было бы сделать это, вместо того чтобы бросаться в опасную авантюру и создавать серьезные проблемы себе, а может, и всем своим близким?

После этого мне пришлось объяснить Норберту две вещи: во-первых, что я встречался с госпожой Мангольд в своей собственной квартире, не подозревая, с кем имею дело; что я принял ее за обыкновенную знакомую Аманды, так же, как и она, увлекающуюся литературой. Во-вторых, что Норберт переоценивает степень моего влияния на Аманду. Что ее никогда не интересовало мое мнение и что любой мой совет она воспринимает как вмешательство в ее внутренние дела. Представь себе, сказал я: моя собственная жена пишет роман, а я узнаю об этом совершенно случайно! Разумеется, я готов попытаться объяснить ей всю чудовищность подобной затеи, но уверен: это только еще больше укрепит ее в сознании своей правоты.

Я предложил ему прийти к нам домой и самому поговорить с Амандой, так сказать, с открытым забралом. Может быть, ему удастся найти подходящие слова, способные отрезвить Аманду, что мало вероятно. Норберт ответил, что предложение заманчивое, но ему нужно сначала кое с кем посоветоваться. Это я понимал и без него. Через два дня он получил зеленый свет. Я, не спрашивая Аманду, договорился с ним на следующий вечер. Правда, моя смелость чуть все не испортила: когда я попросил ее приготовить что-нибудь вкусное, так как я пригласил в гости одного коллегу из редакции, которого она еще не знает, она ответила, что с нее хватит и тех, которых она уже знает, и что они с Себастьяном проведут этот вечер у Люси, — уж там-то она точно не умрет со скуки. Я понял, что мне не удастся удер жать ее ничем, кроме правды, и сказал ей, что этот коллега придет специально ради нее. Я описал ей, насколько это было возможно, в зашифрованном виде, какую роль Норберт играет в издательстве. Аманда перебила меня и сказала: «Понятно. Ты пригласил вашего местного стукача». А потом заявила, что, конечно же, обязательно будет дома, — на этого типа она просто обязана посмотреть.

В ее словах мне почудилась угроза: она как будто решила показать мне, как нужно обходиться со стукачами. Хотя она в каком-то смысле сама попала в расставленные мной силки, я с замиранием сердца ждал этого вечера: Аманда могла превратить его в настоящую катастрофу. В своем страхе и смятении я попытался сделать нечто, что и сам считал безнадежной затеей, — проинструктировать Аманду. Я просил ее проявить хотя бы минимальное благоразумие и пощадить если не Норберта, то хотя бы меня. Результат оказался таким, как я и ожидал: бедняжка, сказала она, я знаю, что у тебя творится на душе, но нельзя же иметь все сразу.

Короче говоря, этот вечер и в самом деле стал катастрофой. Катастрофой, от которой я до сих пор так и не оправился. Я, правда, не читал отчет Норберта, но что в нем еще могло быть, кроме целой коллекции злопыхательств в адрес государства, услышанных в моей квартире из уст моей жены? Открою вам тайну, о которой не подозревает даже Аманда: я давно уже мечтаю стать заведующим спортивной редакцией. И у меня были все основания надеяться на осуществление этой мечты, мне это доподлинно известно. Моя фамилия, например, значилась одной из первых в списке фамилий молодых перспективных кадров. Вскоре после визита Норберта она из этого списка исчезла. Я предполагаю, что Норберт благосклонно настроен по отношению ко мне и был объективен в своем отчете, что он честно отразил в нем мои попытки урезонить Аманду и мое возмущение ее речами. Но вы же знаете, как это бывает: такие вещи даром не проходят. Меня словно подвергли проверке на предмет гигиены

74 и установили, что на первый взгляд я как будто чист и аккуратен, но под кроватью у меня слой пыли толщиной в палец.

Все началось с того, что Аманда сказала Норберту, едва тот успел развернуть принесенный букет цветов, что представляла его себе совершенно иначе. Как же вы меня себе представляли, спросил тот невозмутимо, и почему вы вообще меня себе как-то представляли. Аманда ответила, что, насколько ей известно, он первый работник секретных служб, оказавшийся в ее доме, а это, как он, вероятно, понимает, сильно возбуждает фантазию. Что же касается второго вопроса, то тут она, по-видимому, просто стала жертвой своего неумеренного потребления телевидения: ей почему — то казалось, что все гэбисты носят дешевые кожаные куртки, дурно воспитаны и имеют весьма неаппетитный вид. При большом желании ее слова можно было бы расценить как комплимент, хотя направление мысли было более чем ясно. Норберт не стал противоречить ей, он вежливо заметил, что, как и в большинстве других профессий, в его ведомстве, к сожалению, тоже преобладают люди средних способностей и качеств. И, вероятно, можно предположить, что большинство домохозяек или, скажем, писателей тоже необязательно лучшие представители человечества и далеко не всегда элегантно, со вкусом одеты. Да и по поводу их манер, пожалуй, тоже не стоит утруждать себя обобщениями: манеры — это скорее свойство личности, чем атрибут профессии. Он, например, знает одного швейцара с превосходными манерами и одного главного редактора с ужасными манерами. Эти рассуждения понравились Аманде.

За едой (Аманда в конце концов все же снизошла до одной из заповедей гостеприимства и приготовила ужин) она с вызывающе притворной любезностью спросила его, какую же из двух своих профессий он считает основной: журналиста или информатора. Он и тут сохранил невозмутимое спокойствие: эта проблема, ответил он, существует только в теории, на практике же у него никогда не было с этим никаких сложностей; для него важнее та деятельность, которой он занят в данный конкретный момент. Скажем, этим вечером он, как она, вероятно, догадалась, — не журналист. Аманда улыбнулась и украдкой бросила мне взгляд, выражавший что-то вроде одобрения или даже уважения, мол, а он занятен, этот тип. До этого момента вечер не предвещал никаких неприятных сюрпризов.

Норберт был приветлив и галантен; у меня сложилось впечатление, что он давно забыл о цели своего визита. Казалось, он был просто мужчиной, ухаживающим за хорошенькой женщиной, которой это, судя по всему, нравилось. Сам я чувствовал себя лишним. Сначала меня это не очень беспокоило, потом я, как ни смешно это звучит, вдруг ощутил явственные уколы ревности. Помню, я даже украдкой заглянул под стол — не подают ли они друг другу тайные знаки с помощью ног. Я начал барабанить пальцами по крышке стола и поглядывать на часы. Когда Аманда попросила меня принести из кухни десерт, я почувствовал себя ребенком, которого отсылают из комнаты. Я задал себе абсурдный вопрос: может, Норберт просто искал повода познакомиться с Амандой? Но он же мог просто сказать мне, что его начальство требует от него разговора с Амандой с глазу на глаз; наверное, он просто прибегнул к определенной тактике, чтобы подготовить Аманду к серьезному разговору, успокоил я себя.