Звери = боги = люди - Владиимир Арсеньев

Необходимо указать на еще одно обстоятельство, очень важное для понимания роли симбонов в формировании традиционных мировоззренческих стереотипов.

Охотники помимо охотничьих союзов входят, как правило, еще в ряд тайных союзов, характерных в первую очередь для бамбара и непосредственно с охотой не связанных. При этом каждый отдельный человек может участвовать параллельно в нескольких союзах и соответственно двигаться вверх по ступеням посвящения сразу в двух и более замкнутых эзотерических объединениях. При этом каждый из таких отличных по структуре и содержанию культов и идеологии тайных союзов создает свою систему связей с разными сторонами жизни общества, воздействуя на них, организуя и регулируя их своими средствами. Вследствие того что охотничий союз открыт только для занимающегося практической охотой, а прочие тайные союзы для всех (в зависимости от пола и возраста), охотники заведомо имеют более разносторонние общественные связи, чем «не-охотники».

Охотник, удостоившийся за свои охотничьи подвиги титула «симбон», фактически еще при жизни завоевывает право на бессмертие: он причисляется фактически к лику предков и после смерти становится объектом соответствующих ритуальных действий, включающих и жертвоприношения, и поминовения в разных по степени сакрализации формах (обрядах, театрализованных действах, эпических сказаниях и песнопениях). Именно в этом проявляется общественное признание достижения им статуса «завершенного мужчины» — заветного идеала и цели любого мальчика бамбара и малинке, стремление к которым закладывается с детства в бытовых и публичных выражениях общественного мнения.

Чтобы разговор о симбонах был предметнее, обратимся к обряду «симбон-ши» («симбон-си») — «ночному бдению симбонов», на котором мне довелось присутствовать в деревне Нафаджи в марте 1981 года.

Деревня эта, хоть и расположена всего километрах в двадцати от столицы Мали, но из-за отдаленности от дороги на Сиби может с полным основанием рассматриваться как малийская «глубинка». Типичное поселение Западного Мали — группки саманных хижин с соломенными коническими и пирамидальными крышами под высокими кронами деревьев. Каждая группка построек — жилище одной большой семьи — взрослые братья живут совместно с женами и детьми одним хозяйством. Сотня-две метров отделяет такие скопления домиков одно от другого. Довольно просторная площадь для общих собраний, здесь же небольшая мечеть. Тропинки, уходящие в лес, в саванну, к другим деревням. Так выглядит Нафаджи — основное место действия обряда «симбон-ши», посвященного памяти сим-бона Гимба Кулибали, уроженца этой деревни, умершего семью годами ранее.

Я приглашен на это торжество коллегами из Института гуманитарных наук Мали. Прибытие в Нафаджи — в субботу, 21 марта

1981 года. Празднество начинается на следующий день, в воскресенье и родлится сутки, а пик его падает на начало понедельника — особого, магического дня в календаре бамбара. Мы расположились в семье симбона Сине Кейта — руководителя обряда.

Далеко за полночь на пятнистой рыжей шкуре перед горящим костром сидят старики и обсуждают проблемы — повседневные и непосредственно относящиеся к предстоящему празднеству. Пространство как бы сомкнулось над головой и вокруг костра. Все звуки, очертания предметов, удаленных от собравшихся у костра, как будто в другом измерении, в другом мире. Оттуда ухают ночные птицы, поскрипывают под дуновениями ветра деревья. Здесь — ровный, спокойный разговор на фоне потрескивания горящих веток.

Начало обряда неожиданно пришлось отложить в связи с печальным обстоятельством: ночью скончался один из жителей деревни и сначала нужно было похоронить его.

После похорон в 10 часов утра во дворе собрались охотники и приглашенные: семья симбона Гимба Кулибали, его потомки, братья, вдовы... Все охотники — либо в специальных охотничьих одеждах, либо с какими-то предметами, указывающими на их причастность к охоте: оружием, свистками, опахалами из хвостов животных и т. п. Гости расположились по сторонам от охотников, составляющих компактную группу.

Посреди двора нагребли кучу мусора, которую затем полили водой из соседнего колодца. Охотники разбились на две группы: одна расположилась около полуразрушенной округлой хижины с голыми стропилами крыши, вторая — у другой, уже обитаемой хижины.

Один из охотников — Куйяте — резко свистнул в свисток. Одновременно раздались свистки других охотников. Зазвучала музыка, исполняемая на донсо-нкони и сопровождаемая свистками с разных сторон. Внутри заброшенной хижины находятся старики. Они что-то делают, сидя на корточках у восточной стены. Старики поднимаются. Мне объясняют, что в хижине совершилось жертвоприношение: бросались для гадания и жертвы орехи кола, были обезглавлены куры.

В группе охотников началась стрельба. Из рук в руки переходит бутылка с порохом. Его для обряда предоставила охотникам семья симбона Гимба.

Все выходят из хижины. Вход в хижину загораживают ветками. Птицы (белые петух и курица) лежат у входа. Охотники уходят, вслед за ними уходят и гости. В 10.30 мы возвращаемся в дом Сине Кейта. В На-фаджи продолжают прибывать охотники, некоторые из дальних деревень, включая Кангаба, а это 70 — 80 километров отсюда. Сейчас все разошлись по домам в ожидании «выхода в лес». Нас предупредят. В 11 часов выходим на восточную окраину деревни. Здесь под высокими манговыми деревьями освобождена площадка метров 15 на 20. Она подметена. На краю ее на положенных наземь ветках сидят человек восемь охотников, один сидит на циновке. Мне говорят, что это обычай охотников: они не садятся на голую землю.

Затем нас зовут срочно вернуться к дому: принесли в подарок очень большой кусок мяса. Это шея убитого накануне гиппопотама. Тем временем началось действо. Под звуки донсо-нкони в центр выходит старик с палкой, которую он держит за концы обеими руками. Он в черных очках и в обычной одежде. Но это охотник. Сделав несколько па, он возвращается на место. Музыканты поют дуэтом: «Донсо ма ньи!» — «Охотник плохой, опасный (человек)!»

Для танца выходят два пожилых охотника. Двое помоложе приближаются к ним, почтительно склоняются и берутся по очереди обеими руками за колено и голень танцующих. Потом аналогичная сцена повторяется многократно.

После этого начинают перечислять подарки и приношения, сделанные союзу: деньги, мясо и пр. Говорят, что мясо будет передано в семью Гимба Кулибали, а потом все будут его есть.

Женщины из деревни принесли пищу и ушли. Все приступили к трапезе. Затем возобновляется песня. Выходит танцевать Баги Конате — охотник из деревни Каласа в округе Сиби, известный симбон. Надо отметить, что почти все присутствующие не-охотники — мальчики разных возрастов. Ни женщин, ни даже взрослых мужчин среди гостей — нет. По дороге к этой площадке один мужчина, житель деревни, сказал мне, что боится идти к охотникам.

Подходят все новые и новые охотники. Они ломают свежие ветки и бросают их под ноги некоторым из присутствующих со словами: «Карамого, нби сон!» — «Учитель, (прими в знак) моего почтения!» Мне говорят, что таков обычай и так выражается иерархия в союзе.

Исполняются маана — хвалебные песни. Объектом восхвалений становятся поочередно некоторые из присутствующих, в том числе Баги Конате. Они выходят в центр площадки и под пение гриотов исполняют танцевальные па. Объектом маана становлюсь и я. Приходится выйти на площадку и исполнить что-то имитирующее охотников. Вскоре произошла общая заминка в действии. Поводом послужило исполнение джанджо — гимна выдающихся охотников и воинов. Только симбоны имеют право танцевать под его ровные величавые звуки. Баги Конате предупреждает меня не выходить для танца, поскольку он «плохой, опасный». В это время в центр площадки направился Сине Кейта — руководитель всего праздника, глава охотничьего союза и наш непосредственный хозяин. За ним последовали еще трое, включая и самого Баги Конате. Сине Кейта был предельно важен, сосредоточен, напряжен. Вдруг он резко остановился, прекратил танец и вернулся на свое место расстроенный. Случилось замешательство, в ходе которого нас попросили удалиться под каким-то благовидным предлогом. Позднее же выяснилось, что Сине Кейта заявил, будто кто-то из присутствующих желает ему зла; что давно никого не призывали к ответу, но что в этот раз подобное не сойдет с рук, что кому-то придется «отрезать хвост», то есть кто-то жестоко поплатится за совершение чего-то недозволенного (без конкретизации). Все это говорилось без нас, приглашенных. Вообще, похоже, что это было закрытой частью мероприятия. И, судя по разговорам, Сине Кейта плакал, когда вернулся на место после испорченного джанджо.

В 16.50 нас снова пригласили для присутствия на церемонии торжественного входа охотников в деревню после дневного пребывания вне ее пределов.