Когда солнце встанет на западе (СИ) - Серебрянская Виктория

— С чего ты взял? Почему ты сейчас об этом спрашиваешь? Через столько лет. Почему вдруг вспомнил о прошлом?

Неожиданно я отчетливо услышала скрип зубов. На снежных скулах морунца играли желваки. Мужчина явно разозлился. Но на что?

— Я о прошлом никогда не забываю. О таком забыть невозможно. А ты не ответила на мой вопрос.

— Не ответила. Потому что не считаю нужным. Потому что не понимаю цели твоего визита. Зачем ты здесь?

Он нехорошо прищурился:

— Ты изменилась. Далеко не в лучшую сторону. Стала такой же подлой и лицемерной, как все земные самки.

Мне стало физически больно от такой уничижительной характеристики, но я постаралась не подать виду. Не первый удар в моей жизни. Не привыкать. А морунец между тем продолжал:

— Изначально я планировал забрать тебя. На Земле узнал о существовании своего сына. Решил забрать обоих. Но только что поменял свое решение. Я заберу только своего сына.

Безжалостные слова упали в пустоту, как комья земли на крышку гроба. Меня затрясло. Чтобы скрыть предательскую дрожь, я спрятала руки под стол. Как мантру, повторяя про себя: “Таша, держи себя в руках. Ты сильная. Ты справишся”, сделала глубокий вздох и, как могла спокойно, произнесла:

— Можешь ли ты забрать своего сына, спрашивай у его матери. Я спросила что ты делаешь здесь?

Тщательно подобранные слова достигли своей цели. С затаенной радостью я наблюдала, как на лице мужчины приступила растерянность:

— Но…. Там, в передаче… Я видел… У тебя сын-морунец.

— А ты что, единственный представитель своей расы во вселенной?

Я видела, как от понимания моих слов лицо мужчины, словно покрывалось ледяной коркой. Не говоря ни слова, он медленно встал и направился к двери. Уже взявшись за ручку, вдруг застыл на несколько долгих секунд, почти уткнувшись лицом в двери. И вдруг резко обернулся и в пару прыжков достиг меня, вцепился в плечи и встряхнул:

— Тварь! — его лицо было искажено словно от мучительной боли — Какая же ты тварь! Ты лишила меня и мой род будущего! Ты…

Мне стало жутко от его лютой, первозданной ярости. Двери в кабинет оставались закрытыми. Нас никто не мог видеть. Убьет и дело с концом. Заступиться некому.

И в этот самый эпичный момент проклятая дверь распахнулась! В комнату вошел Адам:

— Мам…. - и оборвал, ошеломленно уставившись на нашу скульптурную композицию — Какого… А ну отпустил ее немедленно, мудак!

Я даже не подозревала, что мой сын знает такие слова!

Адам подскочил к нам с морунцем и буквально выдрал меня из его цепких лап:

— Вы кто? Что вам нужно? А впрочем, не важно! Выметайтесь отсюда, пока я не вызвал охрану!

Морунец отстранился, медленно оправил одежду. Его глаза не отрывались от лица моего сына. Впрочем, Адам этого не замечал, озабоченных моим состоянием.

Прошло около минуты, или чуть меньше, пока каждый из нас не пришел в себя. И первым был морунец. Он принужденно склонить голову и деревянным голосом извинился:

— Прошу прощения. Даю слово, данная ситуация больше не повторится. Всего доброго.

Скованно кивнув, он повернулся и почти бегом покинул мой кабинет. Адам посмотрел ему вслед:

— Мам, это что сейчас такое было? Что этому типу от тебя нужно?

Сил не было. Я, словно древняя старуха, с трудом опустилась в кресло. Чувствовала себя очень неуютно. Сын терпеливо ждал. Говорить или не говорить? Впрочем нет, я лгу сама себе. Вопрос стоит совсем не так. Конечно же дети имеют право знать. Только как все это рассказать? Виновато глянула из-под челки на сына. Адам совсем взрослый. По земными меркам совершеннолетний. Как он это воспримет? А ведь есть еще и его сестра. И тут я поняла, что дважды одну и ту же историю озвучить не смогу, и ощутила трусливое облегчение. Разговор можно отложить до вечера. Что я и сделала:

- Адам, давай на эту тему дома поговорим. Здесь не место и не время

— Не время? — сын внимательно на меня посмотрел

— Я имела ввиду, что нет твоей сестры. А у меня вряд ли хватит моральных сил повторить это дважды. Пожалей свою мать, давай дождемся Еву.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вообще, это я весьма самонадеянно решила, что историю придется повторять только дважды. В приемной мы с Адамом обнаружили бегающую из угла в угол нервную Нолу. Завидев нас, она бросилась наперерез:

— Что? Что ему нужно?!

Мы с Адамом переглянулись и дружно расхохотались. Нервное напряжение выплеснулось наружу истерическим хохотом. Нола оторопела:

— И что смешного я сказала?

— Абсолютно ничего. — я даже головой помотала

А Адам добавил:

— Тетя Нола, не сердись. Просто я спросил тоже самое, слово в слово.

— А-а-а! — глубокомысленно изредка подруга — И все же, что ему надо?

Я вздохнула. Если Нола взяла след, то так просто от нее не отделаешься. И чего, спрашивается, потратила время на исторический факультет? Ей бы равных не было, если бы изучала в свое время закон и порядок.

— Поехали к нам домой. Там поговорим.

Подруга заглянула мне в глаза. Что она там увидела, не знаю, но решительно кивнула:

— Поехали! Только Браю позвоню, чтоб ужинал без меня.

***

Сегодня не было домашней пищи. Не до того было. На душе было муторно. Не верилось, что после сегодняшнего разговора морунец исчезнет из моей жизни окончательно. Наоборот, в сердце угнездилась тревога.

Ева на всех заказала пиццу. Вот как ни странно, с течением времени и окончательным переходом на приготовление пищи посредством пищевых автоматов, это блюдо почти не изменилось. Хотя у меня и было подозрение, что многие начинки сильно упрощены.

Наконец, последний кусочек не вкусного для меня ужина исчез из боксов. Я так и не поняла, с какой начинкой сегодня была пицца. Жевала, словно армейский походный паек — сухой, твердый, без запаха и вкуса. Адам сварил кофе. Обхватив ладонями любимую кружку, я смотрела на детей и подругу. Не заслужили они такой нервотрепки. Видит Бог, не заслужили. Однако, тяни, не тяни резину, а говорить надо. И я тихо заговорила:

— Дети, я честно говоря, совершенно не знаю, как правильно все это вам объяснить. Вы уже взрослые…

Меня перебил Адам:

— Мам, не нужно ничего объяснять. Сама сказала, мы с Евой уже достаточно взрослые, чтобы сделать выводы самостоятельно. Просто скажи, кто был тот тип и что ему нужно.

Выговорить оказалось очень сложно:

— Это был Ваш отец, Адам.

Упала тишина. Все замерли на своих местах. Было так тихо, что я непроизвольно задержала дыхание, чтобы не шуметь. Оказалось, не я одна. Спустя пару секунд шумно перевел дыхание Адам:

— Отец, значит. — и вдруг он недобро и так знакомо прищурился. Совсем, как Миарон сегодня днем у меня в кабинете — И чего он от тебя требовал? Денег? Не от родственных же чувств и большой любви он тебя так тряс!

Я отрицательно потянула головой, краем глаза заметив, что Ева сидит неприлично разнинув рот.

— А что тогда? Мам, только не говори, что он приехал, чтобы познакомится с нами, а ты запретила! Ведь нет?

В груди родилась тупая боль. Вот как мне объяснить почти взрослому сыну ситуацию, чтобы он все понял?

— Сын, он приехал, чтобы забрать тебя. Одного.

На мгновение снова воцарилась тишина, чтобы в следующий миг взорваться голосами:

— В смысле, одного?! — это Адам

— А как же ты и я? — Ева

— Он охренел?! — тихое шипение Нолы услышала, наверное, только я, но ответить предпочла дочери.

— Солнышко, речь шла только об Адаме. Миарон четко дал понять, что приехал за сыном.

По щекам Евы поползли слезинки. Сидящая рядом с нею Нола обняла плачущую девушку за плечи:

— Не реви. Ваша мать никому не даст вас в обиду. — и уже мне — Что ты сказала этому м… милому мужчине?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я не весело фыркнула. Подруга явно проглотила ругательство. Признаваться в том, что говорила, детям не хотелось. Все же сказала, низко опустив голову:

— Я сказала ему, что не он ваш отец.

К моему несказанному облегчению, и Ева, и Адам восприняли мои слова очень спокойно. Сын только выгнул бровь: