Восьмая горизонталь - Р Подольный

Да, Авдюшко не смог. Вся надежда на себя - себя самого. Думай, Рюрик, думай, Рюрик Андреевич, тебе иначе нельзя, ты сейчас справишься, сможешь. В конце концов, с тобой-то ведь тоже произошло превращение...

7. КЛАНЯЙСЯ РАЙМОНДУ ЛУЛЛИЮ

Итак, физика оказалась бессильна, история беспомощна. Алхимия проверена сверху донизу, все ее рецепты неверны. Остаются только факты. И логика. Десяток людей якобы получили - с XIII по XVIII век - золото. Допустим, что хоть двое из них получили его вправду, без "якобы". Тогда явление повторяемо. И не было тут единственного в своем роде влияния вспышки Сверхновой, вселенского космотрясения или иного уникального события. На истину можно набрести. Именно набрести - явной закономерности тут не было, - иначе золото давно делали бы на фабриках. Были ли в истории случайные открытия?

Да, случайность есть форма проявления... Все великие открытия делались по многу раз. Даже моего Ньютона повторяли то Гук, то Лейбниц. Роджер Бэкон оставил в своем XIII веке описания телескопа и микроскопа. А в XVI веке их изобрели заново.

Надо найти общий закон открытий... У Беккереля была фотопластинка. Иначе бы он не открыл радиоактивности. Чего же, чего нет у меня, причем у Ньютона это "что-то" было?

Электричество! Посмотреть, нельзя ли как-нибудь использовать электричество. Вот все, что мне мог посоветовать гениальный Авдюшко. А какое электричество может порождать нейтроны? Подожди-ка, товарищ Варзин! Я схватился за голову - ведь ты же сам редактировал два или три года назад статью об искусственных шаровых молниях. О плазменных образованиях, полученных академиком Капицей с помощью высокочастотных электрических разрядов. Они излучали нейтроны!

Значит, Авдюшко прав, электричество можно использовать. Но как?.. Думать! Еще секунда - и я пойму...

- Ты мне нужен, - сказал я. - Мне нужен физик. Даже Физик. С большой буквы. А ты к тому же в курсе дела.

- Опять что-нибудь с Ньютоном? Господи, ну и надоел же ты мне! Мономан! Идиот!

Илья исходил гневом, злобой, ненавистью. Все это - я знал - было обращено не на меня. На моих Альтотаса, Ньютона, Калиостро. Он ненавидел их. Слишком много времени ушло на алхимию у человека, который твердо знал, что жизнь коротка.

- Мы знакомы уже больше года, - гремел Илья. - Ладно, понимаю, у тебя были переживания. Но у меня они тоже были, и у всех бывают. Что, сколько, чего ты сделал за этот год? Ничего! А посмотри, сколько у меня одних статей за этот год вышло, - он выхватил из стола листок и сунул его мне под нос, - научных статей, а не популярных, учти. Если бы мне нечего было поставить в такой список, я бы считал себя бездарностью. Работать надо!.. Чему ты улыбаешься?

- Я тоже любил такие списки.

- Это ты - лодырь издеваешься над собой - работником. Понял?!

Он кричал, но почему-то казался мне спокойным. Нет, не то чтобы он лицемерил, обрушивая громы и молнии на мою бедную голову - просто его волнение было мелкой рябью рядом с моим собственным, не выходившим сейчас наружу. За его волнением стояла полная вера в себя, она придавала ему вес и силу. За моим было неверие.

Хлопали двери в кабинет, сюда заглядывали соседи по коридору, привлеченные криками. На мгновение они застывали в дверях и потом исчезали, чтобы не показаться неделикатными.

У меня есть странное, давно обнаруженное мною свойство: я гораздо лучше и дальше слышу шепот, чем громкий голос.

И я слышал шепот в коридоре. Слышал лучше, чем крики Ильи.

- Ты можешь сделать паузу?

Он замер с раскрытым ртом.

- Так вот, не буду излагать тебе ход своих мыслей, но Ньютон как-то использовал в своих алхимических работах электричество. Ты знаешь, что у Капицы полученная высокочастотным разрядом плазма излучала нейтроны.

- Знаю. Вопрос в том, сколько их было. А было мало. Не то что фунты, так и грана золота не получишь. Я уж не говорю, что искусственные шаровые молнии получают совсем с недавних пор. И их приходится держать в мощнейших магнитных ловушках. Впрочем, и то слава богу, что ты отказался от мысли о какой-то неведомой ядерной реакции и начал искать среди известного. В общем, у нас в аспирантуре есть свободное место, Рюрик, я узнавал, - голос Ильи стал спокойнее... - Конечно, это тебе не журнал, но и на том спасибо, после всей этой истории. Над тобой смеется вся Москва... Я встретил в Доме журналистов двух твоих товарищей по работе, и они...

- Не называй их фамилии. Не люблю злорадствовать, а ведь придется.

- К черту! Раз ты хочешь заниматься физикой, иди ко мне в аспирантуру. После твоего вуза и в твоем возрасте это трудно, но академик Кашкин сейчас для меня все сделает. Знал бы, какую установку я для него отгрохал) А Кашкин - его всюду послушают. Ну?

- Где уж мне сдать экзамены, - мягко сказал я.

- Их буду принимать я.

- И по языку?

- Моя двоюродная сестра. Значит, согласен?

- Старик. - Я схватил его за плечи, придвинул к себе, у самых своих глаз увидел потный нос и грустные уголки губ. - Старик, это реально, надо делать...

- К черту!

Я схватил со стола слиток металла, сменивший прежнее пресс-папье.

Ловкие руки Ильи отобрали у меня слиток прежде, чем я как следует ощутил тяжесть металла, короткий холодок в ладони и тревожное любопытство к самому себе: что я сделаю?

- Не игрушка. Висмут высокой чистоты. Восемь девяток после нуля. Так ты пойдешь в аспирантуру?

Уже сквозь захлопывающиеся за мной двери я услышал истеричный крик: "Кланяйся Раймонду Луллию".

Он, конечно, прав. Золото Ньютона только мираж, привидевшийся мне в подвале далекого древлехранилища. И в аспирантуру я, разумеется, не пойду. Ученого из меня не вышло. Придется реквалифицироваться в журналисты.

Я шел по улице, потом спустился в метро, сел в поезд, вышел, пересел, проехал лишнюю остановку, вернулся, вышел на поверхность, перешел по подземному переходу улицу, сел в троллейбус, поудобнее устроился на заднем сиденье, в дальнем от двери уголке, у окна. И заснул.

СОН ТРЕТИЙ. ГРОМОВАЯ МАШИНА

Как описать это лицо? Оно было длинным, да еще и с длинным кривым носом. Резкие складки у губ и складки у глаз могли бы прибавить внешности своего хозяина лишний десяток лет, но выпуклый мягкий подбородок с по-детски округлой ямочкой заставлял этот лишний десяток отбросить. Парик обрамлял лицо. Мягкий галстук... - галстук? Или тогда он назывался фуляром? - плотно окутывал шею, свободно ниспадая на грудь между распахнутыми полами длинного атласного камзола. Короткие штаны, чулки, башмаки... Меня снова занесло в XVIII век! Я быстро огляделся. В комнате был еще один человек. Тоже в башмаках, чулках, штанах до коленей, но вместо камзола на нем был... кафтан, что ли? И волосы у него длинные, да свои... Впрочем, комната ли это? Скорее дощатые сени. Если в XVIII веке бывали сени. Да что я! Бывали, конечно. Но это не обычные сени, потому что от двери под потолком идет проволока. Куда? К невысокому шкафу, точнее, к железному пруту, который стоит на этом шкафу в хрустальном стакане, до половины заполненном каким-то порошком. Люди стоят лицом к шкафу. Позади них, по другую сторону сеней, огромный сундук. Я стою рядом с сундуком, в дальнем от людей углу, почему-то они меня не видят.