Солнечные часы с кукушкой - Надежда Николаевна Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
чья легкая рука
изящным, маленьким кнутом
хлестала дурака.
И нет печали никакой
тому, кто хохотал
над убегающим сквозь строй
презрительных зеркал…
Но злы и лживы зеркала.
У баловней судьбы
глаза из венского стекла.
О, как они слепы!
И не понять им никогда,
легкоранима как
дарёной лилии звезда,
зажатая в кулак.
А там, в саду, прижав к щеке
комок дневных обид,
в забавной позе, на песке,
с кровавой точкой на виске
горбун весёлый спит…
Увертюра
Холодный туман опалён факелами.
Ночных мотыльков потянуло на свет.
И как увертюра к заигранной драме —
То всхлип клавесина, то дробь кастаньет.
И надо решиться – от нянек, от мамок…
Две лошади пляшут на заднем дворе,
Гигантской турой возвышается замок,
А мы – вроде пешек в бездарной игре.
И что обретём… или что потеряем?
Судьбу выбираем почти наугад:
Стегаем коней у обрыва, над краем,
И знаем, что пешки не ходят назад.
В кустах голосят одичавшие кошки.
В палёном тумане не спят короли.
Ферзи ненадежны. Но свечка в окошке,
И лестница в небо, от самой земли.
А дальше – дорога, скрипучие ели,
Беззвездная полночь, да цокот копыт.
В долине пастух на осипшей свирели
Светло и беспечно играет навзрыд.
«Глухие стены алькасара…»
Глухие стены алькасара
Увиты хмелем и плющом.
Кольцо на пальце. И гитара.
Сжимает нож рука корсара
И прячет розу под плащом.
Морочит сердце серенада
При свете дремлющей луны:
Душе подпой – она и рада!
О чём болит? Чего ей надо
У берегов чужой страны?
Вздохнуло ласковое море —
Изнеженный, ленивый зверь.
Шаги в безлюдном коридоре.
Свеча в руке. Ключи в затворе.
Условный стук в стальную дверь.
Метнулась тень. Упала ваза.
Дохнуло ветром из окна.
Как шёлк прошелестела фраза.
Стук каблуков. Луны гримаса.
Уключин скрип. И тишина.
«Прозрачная сказка осеннего леса…»
Прозрачная сказка осеннего леса:
Какой-нибудь рыцарь на белом коне,
А в башне дворца – никакая принцесса
Четыре столетия тенью в окне.
Заря догорит, или полночь растает —
Принцесса не помнит. Принцессе не жаль.
А флейта звучит. И гитара играет.
И пьяно рыдает разбитый рояль.
Две птицы в лучах заходящего солнца.
Трёхцветные листья на мокром мосту.
Чумной этот мир красотою спасётся,
Но может ли что-то спасти красоту?
Смыкаются губы. Слипаются веки.
Крылато и хищно висит тишина.
А может, мне тоже остаться навеки
Неназванной тенью в овале окна?
«А ночь глуха, как старая дуэнья…»
А ночь глуха, как старая дуэнья,
Что в кресле спит.
Фамильный замок. Осень. Воскресенье.
Свеча чадит.
Трюмо. Квадрат узорного паласа.
В бокале – яд.
Две мандолины жалобно и властно
Вдали звенят.
Не позовёт гулять в аллее сада
Условный свист.
По лестнице верёвочной не надо
Спускаться вниз.
Спит на коленях ласковая кошка.
Блестит луна.
Стальной решёткой забрано окошко.
Бокал – до дна…
Ещё письмо, полученное утром,
Успеешь сжечь.
Мантилья, отливая перламутром,
Стекает с плеч.
А песня та, вдали, ласкает ухо —
В надрыв, навзрыд.
И пустота. Лишь глупая старуха
В углу храпит.
«На память – розмарин в зачитанном журнале…»
На память – розмарин в зачитанном журнале
Меж вкладышем цветным и пятою главой.
Лениво, в три руки, Бетховена играли,
И в окна заползал густой июльский зной.
Белела у стены прохладная кушетка.
Изысканных духов струился аромат.
И ленточка в косе. И розовая ветка.
И в чашке на столе остывший шоколад.
Помпезный пышный штоф. Атласная шпалера.
Мерцанье эполет. Небрежный разговор.
Манеры скрипача. Улыбка флибустьера.
И нервное слегка позвякиванье шпор…
Одуванчик
Прилетит из города синица.
Расцветёт на клумбе одуванчик.
На комоде пальчиком грозится
Крашеный фарфоровый болванчик.
Из окошка вынырнет кукушка,
Намекнет, что время – отобедать:
Красный борщ, хрустящая горбушка,
Жёлтый мёд, приятная беседа…
Жизнь течёт естественно и ровно,
Как по лугу ласковая речка.
Где же вы, Настасья свет Петровна,
Потеряли мужнино колечко?
Как же вам, сударыня, возможно
На гусара юного коситься?
Аксельбанты, кованные ножны,
Шитая на кивере косица.
Бродит под окном корова Зорька,
Муж глядит заботливо и сыто.
Вы еще не знаете, как горько
Плакать у разбитого корыта!
Жить бы вам да жить на белом свете —
Сладкий чай, малиновая пенка.
Ну, зачем, скажите, вздохи эти
И тоска небесного оттенка!
Что вам за забота, дорогая,
Мальчику чужому строить глазки?
(Не хватает слов у попугая
Африканской, солнечной раскраски!)
Сдавливает тонкое запястье
Змейка бирюзового браслета.
Ах, Настасья, не было напасти,
Да внезапно наступило лето.
Всё прозрачней фраз сакраментальность.
Но любовь – пушистый одуванчик…
Вот на эту грустную реальность
Намекает крашеный болванчик.
