Темный мир. Равновесие - Марина и Сергей Дяченко

– В смысле, вы его… у меня… и вы знали…

– Это испытание. Ты должна была понять, что сила не в амулете, а в тебе.

– Испытание?!

Я поняла, что злые слезы текут у меня по щекам, в то время как место вокруг весьма людное.

– Испытание? А ничего, что из-за этого Миша чуть не погиб?!

– Посвященных надо правильно учить. Тогда они спасут тысячи людей. Нельзя рисковать тысячами, оберегая жизнь единственного Миши.

– Вы негодяй, – сказала я сквозь слезы.

Он пожал плечами.

– Я не хочу иметь с вами никакого дела!

– Ну он же не погиб, – кажется, Инструктор искренне не мог понять, почему я так разволновалась.

Я развернулась и пошла прочь, глядя перед собой и натыкаясь на людей. Я ведь ему верила даже после этой истории с аварией, я пошла за ним в подземелье, я думала, он станет для меня кем-то вроде доброго учителя…

И вот такое предательство.

Я замедлила шаг: Миша и Лера шли от проходной по направлению к остановке. Миша казался оглушенным и не очень здоровым. На нем были старые джинсы и вытянутая кофта явно с чужого плеча, туфли – влажные, надетые без носков. Лера поглядывала на него со смешанным выражением тревоги и недовольства.

От разочарования и усталости у меня, наверное, повредился разум. Только этим можно объяснить мой поступок; я вытащила из сумки ключи на ярком брелоке и протянула Мише:

– Вот, я хотела вернуть…

Лера наградила меня взглядом, от которого поседел бы даже Черный Властелин. Миша, напротив, бесхитростно обрадовался:

– Ой, где ты их нашла? Я потерял… Такой день сегодня – видно, отравился… или переучился… в бассейн упал, ключи потерял… спасибо тебе!

И они пошли дальше. Миша даже не оглянулся.

– Элементарная техника безопасности, – сказал Инструктор за моей спиной.

– Он все забыл?

– Что ты спасла ему жизнь? Да. Люди, которые становятся свидетелями нашей работы, частично теряют память. Это необходимо.

Мне нечего было ему ответить.

Глава восьмая

Прошлое

Настя ждала меня. Пряников купила, заварила чай. Минут десять деликатно ни о чем не спрашивала, а потом не выдержала:

– Ну что? Ты с ним спала?

Несколько секунд я соображала. Потом вспомнила: вчера вечером я позволила Сэму увести себя на какое-то невиданное свидание, в общаге не ночевала, лекции прогуляла, вернулась измотанная, как ездовая собака…

– Насть, давай отложим, ладно?

Я вдруг поняла, что не знаю телефона Сэма. Он пришел ко мне в медвежьей шкуре, потом мы крались мимо охраны, вскрывали замки, потом любовались Москвой, потом позвонил Миша, – было, короче, не до того…

Ну почему я такая?! Почему все мои ошибки и косяки остаются в веках, а хорошие дела и даже героические забываются сразу и навсегда?

Я подержала на ладони мой амулет. Покачала, как в лодочке. Потом вытащила из-под кровати дорожную сумку – спутницу в странствиях.

– Ты куда? – удивилась Настя. – Что, реально переезжаешь к Сэму?!

Я помотала головой. Посмотрела на часы и заторопилась.

Я вскочила на подножку поезда в последний момент, поэтому к своему месту в общем вагоне пришлось идти через весь состав. Люблю поезда, в них есть некая благородная уверенность и железная стабильность. Людям предстоят сутки или двое неспешного пути, на это время у них нет других планов, кроме чтения, сна, еды, медитативного взгляда за окно, глубокой тишины на ночных станциях и снова сна. А я в их картине мира не доросла даже до попутчика: мне предстояло выйти на первой же остановке, через два часа.

Я села у окна и подперла подбородок ладонью, и сразу мне показалось, что Сэм сидит рядом. Я повернула голову – молодой сосед был вовсе не похож на Сэма и развалился в кресле, играя на планшете в дурацкую игру «Поддай полицейскому».

Я закрыла глаза и упрямо представила, что Сэм рядом. Мы только что говорили о голубях и соколах, о его отце, о моей маме. Только что между нами возникло ощущение… доверия, что ли. А без доверия какие угодно связи превращаются в тыкву.

Я доверяла одному мальчишке в нашем детском саду. Его звали Ваня, и он всегда исполнял обещания. Однажды наша группа взялась смеяться над новенькой, которую постригли налысо из-за педикулеза. А этот Ваня, четырехлетка, встал перед всеми и сказал: «Дураки!» И всем стало стыдно.

Вот такой мальчишка. Не знаю, где он теперь, – у него нет аккаунта в социальных сетях.

И еще был один парень… я была в шестом, а он в десятом. Он не смотрел в мою сторону, а я стеснялась попадаться ему на глаза. Мы даже не говорили ни разу. К школьному выпуску все мои ровесницы разменяли по паре-тройке бойфрендов, а я не видела рядом никого, кому можно… доверять.

И вот вчера мы стояли над городом… В странном волшебном месте, куда меня привел странный, удивительный человек. На расстоянии чувствуя тепло его плеча, я ощутила, как между нами протянулись ниточки. Родилось доверие. Я почувствовала своего… и в ком? В Сэме, в мажоре, папенькином сынке, о котором весь факультет судачит, как о козырном мачо, – в этом человеке я внезапно ощутила родную душу. И не знаю, что случилось бы через пару минут, но…

Но позвонил Миша. И я сказала: «Продиктуй адрес, я приеду немедленно».

Что подумал обо мне Сэм? Я успела увидеть на его лице если не обиду, то глубокое удивление. Я сказала: извини, мне срочно надо уйти. Даже не смогла соврать поубедительнее.

И теперь у меня нет ни его телефона, ни единой фотографии. Я потеряла одного, спасая другого, а тот даже не сказал мне «спасибо», потому что все начисто забыл. Фигово-то как быть супергероем, анонимным спасителем, защитником Вселенной по вызову…

С горя я заснула прямо в кресле. Меня растолкали, когда поезд уже стоял у перрона, так что я едва успела выскочить, встрепанная, как воробей. Маршрутку долго ждать не пришлось; через двадцать минут я стояла перед дверью, обитой вытертым коричневым дерматином, и никаких мыслей в голове у меня не было.

– Привет, мама, я приехала просто так, потому что соскучилась!

Она так обрадовалась, что мне на секунду стало совестно. Она потащила меня на кухню, достала из холодильника котлеты, бросилась разогревать гороховый суп.

– Ты похудела. Щеки ввалились. Ты же ешь первое, да? Людям необходимо есть горячую жидкую пищу. Все эти фастфуды – прямой путь ты знаешь куда…

Она посмотрела на часы:

– Ох, у меня сериал… Сорок минут подожди, ладно? Вот, поешь пока, к чаю возьми мармелад в коробке.

Она вышла из кухни. Я сидела, глядя на остывающий суп, и пыталась понять, откуда обида. Я же далеко и занята своими делами. У меня нет времени и сил приезжать почаще. А у сериала есть время и силы – он приходит к моей маме каждый день. Поэтому он важнее нашего разговора. Обижаться глупо.

Телевизионные люди заговорили в соседней комнате сдавленными, полными волнения голосами. Я потянулась к своему амулету на шее – и крепко сжала его в кулаке.

Мир изменился. Сделалось темно, но не как ночью, а так… будто на выцветшей ночной фотографии. Над плитой кружились огненные мошки. На стенах проступали, как вены, сложные узоры… нет, знаки и символы. Они светились, будто нарисованные фосфоресцирующей краской. Неужели мы тут живем, подумала я. Неужели моя мама тут живет?!

Я выпустила амулет. Обыкновенная кухня, желтый абажур, лимонные шторы в клеточку. Я поборола страх и снова сжала серебряный «глаз» в кулаке.

Сквозь символы, похожие на орнамент, кое-где проступали знакомые буквы. Одна надпись на стене была сделана кверху ногами: «Долго и счастливо». Под ней, ровным школьным почерком, постепенно переходящим в расплывчатые каракули, было написано: «Состарились бедные де… абонемент на тренажеры».

Откуда это? «Сказка о потерянном времени» Шварца. У меня лучший в группе нюх на цитаты. Состарились бедные дети…

Стараясь не дышать, я заглянула в мамину комнату. Здесь было еще темнее, по стенам метались тени, как смутные отражения на воде. Место, где стоял телевизор, было окутано плотным туманом, словно там прорвало теплотрассу. Над телевизором, на темной стене, было выведено крупными белыми буквами: «Верните мне молодость, суки!»

Когда я выпустила амулет и мир вернулся в норму – на экране самозабвенно целовались. Мама наблюдала, не обращая на меня внимания. Я вернулась в кухню и вытерла салфеткой мокрое от пота лицо.

Что я знала о своей маме? Она давно сделалась для меня голосом в трубке, возникающим вечно некстати, карманным капитаном Очевидность, посторонним фактором, удаленной пристанью, откуда когда-то уплыл и куда в будущем – очень не скоро – планируешь вернуться. Но что я на самом деле о ней знала?

В последние годы между мной и мамой была проведена невидимая линия, заступать за которую означало нарушить равновесие. Влезть на чужую территорию. Мы обе часто ходили по краю, но никогда не нарушали молчаливый уговор.

Я обнаружила, что мою посуду – механически, не задумываясь. Когда закончился мамин сериал, тарелки стояли в сушилке и столик блестел, натертый до блеска.