Пограничное лето - Павел Петунин

За время, пока мы жили на заставе, Костя раза три был свидетелем таких вот происшествий. Огорчался, конечно, что при нем не задержали ни одного нарушителя. Но зато вынес такое убеждение:

— Через границу и птица не перелетит, чтоб не заметили, — сказал он мне как-то.

В моем фотоальбоме есть такой кадр: в четком строю стоят пограничники — человек пятнадцать. На правом фланге — старший сержант Архипов со служебной собакой Гром, на левом — Саня с Костей.

По технике исполнения — снимок так себе. А взглянешь на него, и сразу вспомнишь многое. Первым делом вспомнишь тех, кого нет на снимке: Марию Васильевну и Ефросинью Никитичну с сыновьями и еще — лосенка. Потому что они были главными героями истории, связанной с этим снимком.

А сфотографированы тут пограничники, которые на инспекторских стрельбах получили пятерки. И вот за это им была оказана большая честь. Уже давно пионерский лагерь приглашал к себе в гости пограничников. Каждого не пошлешь — надо лучших из лучших. И начальник заставы решил послать отличившихся на стрельбах, вот этих пятнадцать молодцов.

Это была интересная процессия: впереди старший сержант Астахов со своим грозным псом, следом четким строем шли солдаты, за ними Саня с Костей в белых рубашках, с красными пионерскими галстуками; а рядом с этой небольшой солдатской колонной шли Мария Васильевна и Ефросинья Никитична. Сыновья этих женщин — капитан и лейтенант — вместе со мной составляли отдельную группу, которая двигалась, чуть отстав от колонны.

Вышли мы во второй половине дня — солнечного, жаркого и безветренного.

Сзади колонны шел лосенок. Он то и дело подходил к Сане или Косте и тыкался им в шею мордой: просил сахару. И жители городка больше смотрели не на строй пограничников, а на длинного и нескладного лосенка. За строем увязалась ватага восторженных ребятишек. Они сопровождали нас до самого пионерского лагеря, расположенного километрах в двух от городка в сосновом лесу на берегу небольшого озерка. Надо думать, как завидовал этот босоногий народ Сане и Косте, с которыми так по-приятельски обращался лесной житель!

Дорога причудливо извивалась, повторяя изгибы озерного берега.

Вдруг впереди на повороте из придорожного куста появился загоревший до черноты мальчишка в одних трусиках и, отчаянно размахивая руками, закричал:

— Идут! Идут!

Впереди, метрах в двухстах, тоже из кустов выскочил второй мальчишка, такой же чернокожий, и тоже стал размахивать руками и кричать. Такие закопченные солнцем сигнальщики были расставлены до самого пионерского лагеря. Выполнив свое дело, они пристраивались в хвост колонны, которая на подходе к лагерю выросла вдвое.

Чернокожие сигнальщики сделали свое дело: пограничников ждала уже торжественная пионерская линейка с горнистами и барабанщиками на правом фланге. И только миновали солдаты арку, как заливисто запели медные трубы, рассыпали веселую четкую дробь барабаны. И чуткое лесное эхо, приумножая эти торжественные звуки, понесло их вдаль на легких быстрых крыльях.

Мальчишки, пристроившиеся в хвост колонны пограничников, разбежались и встали в свой пионерский строй. Подняв в пионерском салюте руку над головой, высокая загорелая девушка отдала рапорт старшему по званию — капитану, сыну Ефросиньи Никитичны. Вслед за ней подошел к капитану высокий толстый гражданин в коричневой шляпе — тот самый Яненко, с которым мы ехали в автобусе и у которого был неприятный разговор с сержантом Ваничевым насчет просроченного паспорта.

— Честь имею представиться: заместитель начальника лагеря по хозяйственной части Яненко.

Я взглянул на Костю: лицо у него стало пасмурное, брови нахмурились. Он что-то сказал Сане, тот пренебрежительно отмахнулся, как бы говоря: зачем расстраиваться из-за пустяков?..

Общительный лосенок быстро освоился с новой обстановкой. Окруженный ребятишками, он безотказно угощался сахаром и одобрительно кивал головой. Он был добрым зверем и позволял ребятишкам гладить себя. Не протестовал против этого и Гром, суровый пограничный пес. Только в глазах его не было ни восторга, ни легкомысленной радости — они смотрели твердо, как бы говоря: давайте, ребята, займемся чем-нибудь серьезным, зачем тратить время на пустяки?

Словно уловив это, смуглая девушка, начальник пионерского лагеря, попросила старшего сержанта Архипова показать работу служебной собаки.

— Надо проложить след, — сказал старший сержант и попросил одного из солдат: — Ефрейтор Богданов, проложите след и спрячьтесь понадежнее.

— Зачем же Богданову прокладывать? Пусть с пионерами потолкует, — сказал Яненко. — Будьте уверены: такой след проложу — и не сразу распутаете.

— Хорошо. Спрятаться прошу понадежнее. Сумеете забраться на сосну или на чердак? — спросил Архипов.

— Еще как!

— Прошу поторопиться: через сорок минут будем брать след, — предупредил Архипов.

Тучный завхоз переоценил свои способности. Хоть след его и петлял по-заячьи между сосен, но Гром брал этот след легко. Он летел вперед, струной натягивая поводок. Так же стремительно бежал за ним старший сержант Архипов. Бежал так, что даже признанные чемпионы лагеря по бегу выдержали его темп метрах на двухстах, не больше, и стали безнадежно отставать. Только Саня с Костей да лосенок, увязавшийся за ними, почти не отставали от Архипова. Как все-таки окреп Костя за эти дни на границе. Будь он прежним — давно уже положил бы язык на плечо. А тут бежал и бежал.

По рассказам Кости и Сани преследование тучного завхоза складывалось так. Бегуном Яненко оказался неважным. Уже минут через десять преследователи увидели его массивную фигуру, петлявшую между сосен. Архипов натянул поводок и с трудом остановил рвущегося вперед Грома — дал время, чтобы Яненко успел понадежнее спрятаться. Тем временем передовую группу догнали и отставшие чемпионы пионерского лагеря. Гром нетерпеливо повизгивал и рвался вперед.

Хотя Яненко и дали дополнительное время, но он был слишком медлительным.

Группа преследования пробежала минуты две, и все увидели Яненко, уцепившегося за толстый сук сосны. Он беспорядочно болтал ногами — старался уцепиться за ствол; наконец ему удалось сделать это, теперь он был в полной безопасности — собаки все-таки не кошки и не умеют лазать по деревьям…

Сами молодые — давно ли вышли из ребячьего возраста? — пограничники как будто повзрослели. Они с достоинством смотрели, как ребята пляшут, ноют, строят живые пирамиды, декламируют стихи, и всех награждали громкими аплодисментами. И казалось, они готовы вот так сидеть и слушать хоть целые сутки подряд. Но у них была служба — требовательная и обязательная. Многим пришлось уйти, не дождавшись самого главного.

А самое главное произошло вечером, когда ребята развели веселый пионерский костер на берегу озера. Вечер стоял тихий, безветренный.

Длинные оранжевые языки облизывали неплотную летнюю темень. На мелкой волнишке озера вспыхивали и таяли отблески костра. Летели в вышину искры, гасли, а им на смену летели новые.

Возле костра бесшумно суетились дежурные — подкладывали хворост, поправляли костер. А вокруг расселись ребята. В самом центре, недалеко от костра, сидели гости — несколько пограничников, которым не надо было идти в наряд, Мария Васильевна с сыном-лейтенантом и Ефросинья Никитична.

Разговор начался с просьбы беленькой шустрой девчушки:

— Тетенька, расскажите про ваши ордена. У солдат нет орденов, а у вас есть. Почему?

— Ордена у нас за войну, а нынешние солдаты тогда были еще грудными младенцами, — отозвалась Мария Васильевна. — Но сейчас они настоящие герои — всю нашу страну оберегают. А про наши ордена… Вот Ефросинья Никитична. Она без счету врагов на тот свет отправила. Самая знаменитая она у нас была мастерица стрелять из винтовки, настоящий снайпер. Бесстрашная была. Она и сейчас промаху не дает.

— Стрелять-то многие хорошо умели, были покрепче меня стрелки, — возразила Ефросинья Никитична. — А вот она двадцать человек спасла. Когда убило ее мужа, начальника нашего, когда не стало других командиров, так вот она, Мария Васильевна, взяла на себя команду и вывела всех уцелевших из окружения. Нелегкое это было дело, ребятушки. Но я поначалу не о ней, а о ее муже, Павле Степановиче Горностаеве, расскажу. Если вам хочется знать, какой он был из себя, так вот поглядите на Сереженьку, сына его. Только росточком Павел Степанович был чуточку ниже его, да вроде поплотнее и в плечах пошире. А так у Сережи и обличье и характер — все отцовское. Тот был тоже не любитель поговорить, все больше к другим прислушивался. А глаза веселые, улыбчивые, в них все время этакая смешинка жила. И душа была добрая, отзывчивая.