Москва 2042 - Владимир Войнович

– Что это? – спросил я изумленно.

– Том, собака, – сказал Лео беззлобно. – Если уж за что берется, так силы не жалеет.

– Не понимаю, – сказал я. – Вы дрались, что ли?

– Нет, – печально улыбнулся Лео. – Не мы дрались, а он драл меня розгами.

– Как это? – удивился я. – Как это он мог драть тебя розгами? И как это ты позволил?

– Но не сам же он драл. Это Симыч назначил мне пятьдесят ударов.

Я как раз снял с себя левый ботинок да так с этим ботинком в руке и застыл.

– Да, – с вызовом сказал Зильберович, – Симыч ввел у нас телесные наказания. Ну, конечно, я сам виноват Он послал меня на почту отправить издателю рукопись. А я по дороге заехал в ресторанчик, там приложился и рукопись забыл. А когда возле самой почты вспомнил, вернулся, ее уже не было.

– А что ж, она была только в единственном экземпляре? спросил я.

– Ха! сказал Зильберович. – Если б в единственном, он бы меня вообще убил.

Ошарашенный таким сообщением, я молчал. А потом вдруг трахнул ботинком по лавке.

– Лео! – сказал я. Я не могу в эту дикость поверить. Я не могу представить, чтобы в наши дни в свободной стране такого большого, тонкого, думающего человека, интеллектуала секли на конюшне, как крепостного. Ведь за этим не только физическая боль, но и оскорбление человеческого достоинства. Неужели ты даже не протестовал?

Еще как протестовал! – сказал Лео, волнуясь. – Я стоял перед ним на коленях. Я его умолял Симыч, говорю, – это же первый и последний раз. Я тебе клянусь своей честью, это никогда не повторится

– И что же он? спросил я. Неужели не пожалел? Неужели его сердце не дрогнуло?

Как же, у него дрогнет, сказал Зильберович и смахнул выкатившуюся из левого глаза слезу.

Я так разволновался, что вскочил и стал бегать по предбаннику с ботинком в руке.

– Лео! – сказал я. – Так больше быть не должно. С этим надо покончить немедленно. Ты не должен никому позволять обращаться с собой как с бессловесной скотиной. Вот что, друг мой, давай одевайся, пойдем. – Я сел на лавку и стал обратно натягивать свой ботинок. Куда пойдем? – не понял Лео.

– Не пойдем, а поедем, – сказал я. В аэропорт поедем. А оттуда махнем в Мюнхен. Насчет денег не волнуйся, их у меня до хрена. Привезу тебя в Мюнхен, устрою на радио Свобода, будешь там нести какую-нибудь антисоветчину, зато пороть тебя никто уже не посмеет.

Лео посмотрел на меня и улыбнулся печально.

– Нет, старик, какая уж там Свобода! Мой долг оставаться здесь. Видишь ли, Симыч, конечно, человек своенравный, но ты же знаешь, гении все склонны к чудачествам, а мы должны их терпеливо сносить. Я знаю, знаю, – заторопился он, как бы предупреждая мое возражение. – Тебе не нравится, когда я говорю мы и тем самым ставлю тебя на одну доску с собой. Но я не ставлю. Я понимаю, какой-то талант у тебя есть. Но ты тоже должен понять, что между талантом и гением пропасть. Не зря же на него молится вся Россия.

– Россия на него молится? – сказал я. Ха-ха-ха. Да его уже там давно все забыли.

Лео посмотрел на меня внимательно и покачал головой.

– Нет, старик, ошибаешься. Его не только не забыли, но, наоборот, его влияние на умы растет с каждым днем. Его книги не просто читают. Есть тайные кружки, где их изучают. У него есть сторонники не только среди интеллигенции, а среди рабочих и в партии, и в КГБ, и в Генеральном штабе. Да если хочешь знать, – Лео оглянулся на дверь и прильнул к моему уху, – к нему на прошлой неделе приезжал…

И уже совсем понизив голос до шелеста, Лео назвал мне фамилию недавно побывавшего в Америке члена Политбюро.

– Ну это уж ты врешь! – сказал я.

– Падло буду, не вру, – сказал Лео и по-блатному ковырнул ногтем зуб.

На следующее утро я встал пораньше. Выходя из дому, я увидел две здоровые машины с вашингтонскими номерами. Одна легковая, другая автобус с надписью AMERICAN TELEVISION NEWS. Какие-то люди раскручивали кабель и втаскивали оборудование в дом. Только один стоял, ничего не делая, курил сигару.

– Джон? удивился я. – Это вы? Что вы здесь делаете? Разве вы и для телевидения работаете?

О да, – сказал Джон. – Я для всех работаю. А вы что здесь делаете? Я думал, вы уже очень далеко отсюда. Если вы решил передумывать, вам придется платить очень многочисленная неустойка.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – У меня еще до отлета неделя.

– Я не беспокоиваюсь, – улыбнулся Джон. – Я знаю, что вы покупили билет. Я приехал сюда не для вас, а для небольшой интервью у господин Карнавалов.

С этими словами он ушел в дом руководить установкой обрудования, а я решил прогуляться вдоль озера.

Здесь мне попался бежавший трусцой Симыч, он со мной поздоровался на ходу так, как будто мы каждый день встречаемся с ним на этой дорожке.

Когда я пришел на завтрак, там уже под руководством Джона суетилась вся команда операторов, осветителей и звукотехников.

В столовой за столом собрались все домочадцы: Клеопатра Казимировна, Жанета, Зильберович, Том и Степанида. Все они были чем-то взволнованы, а при моем появлении даже выразили некоторое смущение, которое, впрочем, тут же прояснилось.

Дело в том, что, как очень вежливо сказала мне Жанета, сейчас Сим Симыча будут снимать в характерной домашней обстановке за завтраком, среди самых близких, а поскольку я к самым близким не отношусь, то не буду ли я столь любезен и не соглашусь ли позавтракать у себя в комнате.

Я обиделся и хотел тут же уйти. В конце концов, из-за чего я здесь сижу? Жду, чтобы мне оплатили мою поездку? Я теперь сам достаточно обеспечен, чтобы от такой ничтожной суммы никак не зависеть.

Я уже двинулся к выходу, но тут дверь растворилась и сначала на тележке ввезли Джона, который, выпятив обтянутый джинсами зад, приник к камере, а вслед за Джоном появился и сам Сим Симыч в тренировочном костюме. Он шел быстро, как бы не замечая никаких камер и вынашивая на ходу свои великие мысли.

Впрочем, приблизившись к столу, он тут же преобразился и повел себя как настоящий денди, поцеловал жену, затем поцеловал руку Клеопатре Казимировне, пожал руку Степаниде, Тома похлопал по плечу, Зильберовичу кивнул, а мне сказал:

– Мы уже виделись.

Затем он сел во главе стола, предложил помолиться Господу и закричал таким тонким голосом: Господи, иже еси на небеси…

– Это о'кей, – перебил Джон, – это достаточно, мы все равно будем перевести по английский. Теперь вы немножко кушаете и разговариваете. И если можно, делайте немного улыбка.

– Никаких улыбок, сердито сказал Симыч. – Мир гибнет. Запад отдает заглотчикам страну за страной, железные челюсти коммунизма уже подступили к самому нашему горлу и скоро вырвут кадык, а вы все лыбитесь. Вы живете слишком благополучно, вы разнежились, вы не понимаете, что за свободу нужно бороться, что нужно жертвовать собой.

Каким образом мы должны бороться? вежливо спросил Джон.

Прежде всего вы должны отказаться от всего лишнего. Каждый должен иметь только то, что ему крайне необходимо. Вот посмотрите на меня. Я всемирно известный писатель, но я живу скромно. У меня есть только один дом, два коттеджа, баня, конюшня и маленькая церквушка.

Скажите, а это озеро ваше?

Да, у меня есть одно маленькое скромное озеро.

– Мистер Карнавалов, как вы считаете, кто сейчас самый лучший в мире писатель?

– А вы не знаете?

Я догадываюсь, но я хотел бы сделать этот вопрос вам.

– Видите ли, – сказал, подумав, Симыч. Если я скажу, что лучший в мире писатель – я, это будет нескромно. А если скажу, что не я, это будет неправда.

Мистер Карнавалов, всем известно, что у вас есть миллионы читателей. Но есть люди, которые не читают ваших книг…

Дело не в том, что не читают, – нахмурился Симыч, а в том, что не дочитывают. А иные, не дочитав, облыгают.

Но есть люди, которые дочитывают, но не разделяют ваши идеи.

– Чепуха! нервно воскликнул Симыч и стукнул по столу вилкой. Чепуха и безмыслие. Что значит, разделяют идеи или не разделяют? Для того чтобы разделять мои идеи, нужно иметь мозг немножко больше куриного. У заглотчиков мозг заплеван идеологией, а у плюралистов никакого мозга и вовсе нету. И те и другие не понимают, что я говорю истину и только истину и что вижу на много десятилетий вперед. Вот возьмите, например, его. – Симыч ткнул в меня пальцем. Он тоже считается вроде как бы писатель. Но он ничего дальше сегодняшнего дня не видит. И он вместо того, чтобы сидеть и работать, едет куда-то туда, в так называемое будущее. Хочет узнать, что там произойдет через шестьдесят лет. А мне никуда ездить не надо. Я и так знаю, что там будет.

– Очень интересно! закричал Джон. – Очень интересно. И что же именно там будет?

Симыч помрачнел, отодвинул миску и стал стряхивать с бороды крошки.

– Если мир не вникнет в то, что я говорю, – сказал он, глядя прямо в камеру, – ничего хорошего там не будет. Ни там и нигде. Заглотчики пожрут весь мир и самих себя. Все будет захвачено китайцами

– А если мир вас все же послушает?