«На суше и на море» 1962 - Георгий Кубанский

Натиск Петра Андреевича смутил Олафа Ларсена. Крохотное, укрытое в горах местечко и поныне гордилось тем, что несколько его жителей спасли и выходили обмороженных беглецов из лагеря военнопленных. В жизни самого Олафа Ларсена это было самым большим событием, и он охотно рассказывал о нем товарищам.

— Что ж вы молчите? — Петр Андреевич настойчиво смотрел на Олафа Ларсена, взглядом требовал ответа. — Вы попяли меня?

— Понял.

Не зная, что ответить, Олаф Ларсен перевел слова русского выжидающе посматривающим на него товарищам.

— Я готов дать честное слово моряка, что никакого вознаграждения за спасение «Гертруды» мы не получим, — твердо продолжал Петр Андреевич, не давая Ларсену и его товарищам опомниться от первого натиска. — Если этого мало, мы готовы заверить чем угодно, что деньги нас совершенно не интересуют.

Пока Ларсен переводил, Петр Андреевич внимательно наблюдал за матросами. Держались они по-прежнему упорно, перебивали Ларсена и посматривали в сторону рыбаков с откровенной неприязнью.

— Больше того, — добавил Петр Андреевич. — Я и мои товарищи напишем обязательство, что не претендуем ни на какое вознаграждение с компании «Меркурий». Сейчас же напишем. И сдадим капитану.

— Мы не отстаиваем интересы компании, — с усмешкой бросил Беллерсхайм. — Что нам ее деньги?

— А мы отстаиваем лишь одно: честь нашего флага, — четко произнес Петр Андреевич. — Если на палубу парохода поднялись советские моряки, он не может погибнуть.

Матросы несколько притихли. Дьявольская настойчивость русских, хоть и была непонятна, но вызывала невольное уважение. Рисковать головой ради флага! Морские бродяги, бездумно переходившие с судна на судно, плававшие под десятком различных флагов — от звездного американского до лоскутно-пестрого доминиканского, — легко меняя их, не принимали близко к сердцу такое отвлеченное понятие, как честь флага.

Замешательство матросов обнадежило Петра Андреевича. Но воспользоваться им не удалось. Из радиорубки выскочил рослый негр. Раздвинув плечом сгрудившихся товарищей, он крикнул Петру Андреевичу.

— Кептен «Таман»…радио!

Петра Андреевича словно встряхнули. Что сказать Степану Дмитриевичу?

Почти два часа он на чужой палубе. Домнушка отлично справилась со своим делом. А он — первый помощник капитана! — не может сломить упорства экипажа. И отступить невозможно. Некуда отступать! Не сядешь на шлюпку, не бросишь замерший пароход и людей на верную гибель?

— Вот что… — обратился Петр Андреевич к Беллерсхайму и внутренне досадуя, что надежды на Олафа Ларсена явно не оправдались. — Мне трудно было говорить с вамп, пока я считал, что вы просто струсили. Теперь я вижу — вы не трусы. Но и вы, надеюсь, тоже поняли, что и мы не из робких. Вы упрямы. Мы никогда не отступаем от принятого решения. Поэтому нам лучше не упираться лбами, а договориться.

— О чем договариваться? — спросил Беллерсхайм.

— Начнем с вознаграждения. Если оно нам полагается, то мы отказываемся от него в пользу пострадавших от шторма ваших товарищей.

— Отказываетесь? — переспросил Тони Мерч.

— Да! — Петр Андреевич посмотрел на боцмана. — Не верите?

— Верю. — Тони Мерч достал из кармана трубку. — Но откажется ли от денег ваша компания? А потом вам в порту выплатят…

— Владелец траулера не какая-то компания, а советское государство, — перебил его Морозов.

— Тем более! — воскликнул Тони Мерч. — Вы не можете говорить от имени государства. И государство не станет спрашивать у вас, как поступить ему с компанией «Меркурий»? Каждый знает, что Советы не любят нашу свободную Ирландию.

Свободную Ирландию! Вот каков ты, боцман! Нет! Дубоватый Тони Мерч оказался совсем не так прост. Как мог Петр Андреевич, недавний главный боцман крейсера, отвечать за высокие инстанции? К тому же он, как и большинство советских моряков, весьма слабо знал положение о вознаграждении за спасение судна и оказании помощи в море. В этом отношении матросы «Гертруды» были куда более осведомлены, чем первый помощник капитана траулера.

Выручил Петра Андреевича все тот же негр. Снова появился ои за спинами матросов и нетерпеливо прокричал.

— Тралкептен… радио! Бек, бек!

Петр Андреевич остановил взгляд на Олафе Ларсене, как бы ожидая его поддержки, потом на Беллерсхайме.

— Через пять минут встретимся у капитана, — сказал он. — Не можем же мы решать участь судна, не спросив мнения ка питана.

Последние слова придали мыслям Петра Андреевича повое направление. Экипаж «Гертруды» явно доверяет своему капитану. Следовательно, надо встряхнуть Ричарда О’Доновена, заставить его повлиять на матросов. Кто больше всех заинтересован в сохранении парохода, если не капитан? Придется напомнить о пенсии, чтобы оживить старика и заставить его воздействовать на экипаж силой своего авторитета.

Щеголеватый радист с лоснящимся косым пробором пригласил Петра Андреевича сесть, протянул ему микрофон.

Петр Андреевич тяжело опустился в кресло. Нелегко было ему собраться с мыслями, подготовиться к докладу. Он понимал, насколько сложно положение Ричарда О’Доновена. Капитан отчаялся спасти пароход и дал в эфир SOS. Сигнал, конечно, записан в вахтенном журнале. И теперь, если «Гертруда» уцелеет, окажется, что не капитан сохранил судно, а пришлые рыбаки с небольшого траулера. Ричард О’Доновен мог потерять не только право на пенсию, но и личную репутацию. Потеря для старого капитана огромная, непоправимая…

Хорошо знакомый голос с легкой хрипотцой прозвучал неожиданно и так близко… Петр Андреевич невольно оглянулся, словно ожидая увидеть рядом Степана Дмитриевича.

— Петр Андреевич! Ты, я вишу, настолько занят, что даже не докладываешь мне о ходе работ. — Степан Дмитриевич говорил с легкой усмешечкой, словно не было ни бури, ни угрозы, нависшей над «Гертрудой». — Не вздумай бодрячествовать. Докладывай без прикрас. Я же понимаю, где ты находишься. Там все не по-нашему. Возможны всякие… неожиданности. Перехожу на прием.

Петр Андреевич понимал, почему капитан говорит благодушно, почти шутливо. Чувствует-то себя Степан Дмитриевич совсем не так легко, как могло показаться по его голосу. Петр Андреевич живо представил себе, как бешеные рывки буксирного троса дергают траулер… Летят через штормовые бортики стола миски с едой; даже опытные матросы не могут стоять на ногах. А Степан Дмитриевич смотрит на неподвижный пароход. Знакомо напрягаются тугие желваки стиснутых челюстей. В нескольких десятках метров от «Тамани» находятся его люди. У них что-то не ладится. А он, капитан, бессилен вмешаться, помочь им.