Вождь из сумерек-2. - Николай Ярославцев

Лес между тем редел.

Вблизи опушки «увидел» приземистую избушку. Срубленная неизвестно когда из матерых стволов, она от старости уже вросла в землю. Из под крыши, крытой дерном, и из всех щелей, к небу поднимался дым. Перед домом в десятке шагов неуклюжая уродина, вырубленная из огромного бревна. Похоже, скульптор пытался изваять Рода или родственное ему божество. Не его вина, что получился тихий ужас. Бог на то и бог, чтобы вселять в людские души благоговейный страх. Поэтому совсем необязательно лепить из него красавца. Если так, тогда автора трудно обвинить в отсутствии творческой оригинальности.

За избой чернеют, на фоне густой лесной растительности, грядки.

Немного дальше, в углу крохотного огорода, притулилась сараюшка, сплетенная из хвороста. В старых русских деревнях до сих пор можно встретить, изгороди или прясла, изготовленные подобным способом. В некоторых местах стены сараюшки торопливой рукой были вымазаны глиной. Все немудреное хозяйство окружено изгородью в две жердины.

В воротах стоял невысокий крепенький дедок. Обветренное до черноты лицо деда украшала пегая реденькая бороденка, опускающаяся почти до пояса. Такие же пегие волосы были стянуты сыромятным ремешком. Руки опираются, да нет, не опираются, возлежат на посохе, украшенном уменьшенной копией страхолюдного божества. И вышла эта красота из-под руки того же мастера, о чем свидетельствовала их похожесть.

Слезящиеся глазки поглядывают из-под кустистых бровей умно и живо.

Волхв, хоть к доктору не ходи. Кому же еще в этой глуши обитать? К тому же отшельник. Нашего то волхва к цивилизации, в политику потянуло. Духовные ценности не смогли до краев заполнить его необъятную душу.

-Угадал, Волк! – Сварливым голоском встретил его старик. – Отшельник и есть.

-Здрав будь, дед! Приютишь на ночь?  - Стаса не удивила столь необычная встреча.

-От здоровья не откажусь. Оно мне к самой поре бы пришлось. Дряхлею… Ты с лошадки то спустись, спустись. Тяжеленек ты для  нее стал. Вот уж кому здоровья желать, только изгаляться, Волк.

-Почему Волком кличешь? – Стас вышагнул из седла, бросив повод на конскую шею.

-Кто же ты, как не Волк? Может, думаешь, что солживил? Так я тебя еще вчера увидел, а стая твоя следом идет. К утру как раз здесь будет. А поторопятся, так и того раньше. Может и к каше поспеют.

-На двух, или на четырех ногах? – Усмехнулся Стас, с любопытством всматриваясь в лицо деда.

Дедок ему понравился.

-А и те, и другие на четырех… - Смехом ответил ему старик. Кивнул в сторону деревянной кадушки. – Ополоснись с дороги, да и проходи в мою берлогу.

Смотрел, как плещется гость, и понимающе кивал головой.

-Гли-ко как устроилось. Вроде как бы глаз нет, и вроде как бы есть. Так оно и понятно. Огонь взял, огонь дал. Огонь и вернет, но с огнем и потеряешь. Если Роду угодно будет.

Бормочет сивобородый не разбери что.

-Сам то понял, что сказал?

-А мне на что? Плету, что на язык падет. Кому надо, тот разберет. – Кольнул мутными глазками, улыбнулся сквозь сивую бороденку, обнажив на удивление крепкие зубы.

-Зовут то тебя как? – Стас улыбнулся в ответ. Дед ему понравился.

-Рукатерник на углу висит. Оборотись. А имя что? Звук и только. Вылетело и все. Нет его. – С той же улыбкой ответил дед и кивнул в сторону истукана. – Ему нужней, чтобы я его помнил. Не забыл, как его зовут.

-Оригинальный ты товарищ, однако.

-Какой есть. А звать? Не забудешь коли, так клич Почаем. Помнится прежде так звали. А может и не так, разве упомнишь все? Сколько зим с той поры минуло.

Толкнул рукой низкую дверь. На улицу вырвались клубы дыма.

-Кровь стынет. Старею, должно быть. Вот и топлю. Сейчас протянет.

-Трубу выведи…

-А на что мне она, труба? Труба – ведьмина дорога. На кой они мне, ведьмы? Им только волю дай. Распознают, спасу не будет. А я и в молодости не охоч был до этого семени. Теперь же и на дух не надо. Заходи ужо. Что на дороге стоять?

-Так ты что, с ведьмами соседствуешь? – Стас старался сохранить серьезный вид, чтобы не обидеть старика невольной улыбкой.

-У – у – у! Тьмы этого добра! По ночам так и летают, так и снуют туда – сюда, туда - сюда по-над избой. Известно, одичали без мужеского полу. Ну, бывает появится, когда - никогда леший или иная какая образина. Так от них какой резон? Ведьма, она с какой стороны на нее не погляди, а все равно баба. И обличьем, и другими разными местами. А бабе от мужика только одно и надо. Срам  один…

-Так они к тебе, дед Почай, может с голубой душой и без задней мысли? Чайком побаловаться. Посплетничать по соседски.

-А мне от них и передней не надо, не только что задней! – Отрезал старик. – Не вводи в искушение, а то брякну, что не наесть в запале, потом во век не расхлебать. А тебе это не надо?

-Не сказал бы. – Честно признался Стас. – А можешь?

-У – у – у! – Удрученно протянул Почай, вытянув губы в трубочку. – Еще и как! Но уж помене, чем в молодые годы. Должно быть, старею все-таки. А по молодости удержу не было. Силищи не в проворот. К тому же горяч был. Хотя… Толи днесь, толи надысь.… Вот едрит твою за опояску. Память дырявая, как решето у худой бабы. Только-только в ум входить начал, так память…

Но что такое необычного натворил этот словоохотливый старик днесь или надысь, дослушать не довелось.

-Протянуло! Чуешь, как свежо стало? Жилым запахло. А ты, баял, трубу ведьмину выводить! – Подергал носом и мотнул головой. – Заходи…

В избе дым слезу выжимал. С потолка сталактитами свисала сажа. Стены отливали воронением.

С противоположной стороны в стене прорублено оконце, закрытое на половину волоком.

Кроме дыма в избе стоял стойкий запах сухих трав, пучки которых во множестве свисали между сталактитами с потолка и закрывали стены.

-Не боишься, что твои любвеобильные соседки в окно полезут?

-Окно им без надобности. – Отмахнулся волхв. – Скажу им слово и сгинут, в прах обратятся. Разболокайся. Ишь железом как увешался. Тела не знатко. А я твою лошадку обихожу.

-Не сладишь ты с моей лошадкой. – Попробовал остановить его Стас. – Не любит чужих рук. Укусить может, а то и ногой поддеть.

-Где же ты, милок, чужие руки увидел? Мне любая тварь в родне. Или не видел перед избой моего кормильца? – Решительно отмел его сомнения Почай и скрылся за порогом. – Род ему имя. И все, кто под его небом ходят, ему детки, а значит и мне в родне будут. О двух ли, о четырех ли ногах ходят. А то и вовсе на голом брюхе ползают. А в родне почто друг на друга зубы скалить? Бывает, конечно, и рассваримся. Не без этого. И за бороду друг друга оттаскаем. Но только так, чтобы не душевередно.