Третья русская революция - Александр Мосякин

С приходом к власти Владимира Путина американской администрации пришлось иметь дело с партнером совсем иного склада.

На презентации своей книги бывший заместитель госсекретаря США Строб Тэлбот сказал: "Конечно, я пытался анализировать личность Путина. Я встречался с ним во всех трех его должностях. Он начинал по рангу ниже меня, а потом быстро обошел. Первый раз я работал с ним во время косовского кризиса, когда он поразил меня одним своим качеством, которое затем очень ярко проявилось в нем как в политике. Он абсолютно другого рода человек по сравнению с Ельциным. Ельцин - классический представитель советского типа лидера - с той точки зрения, что любил говорить "нет", спорить, драться, грозить кулаком миру. "Нет" было его любимым словом. Путин же мягок, вкрадчив, вежлив. Он никогда не говорил "нет", он подразумевал "нет" - и к этому надо было привыкнуть".

"Путин с самого начала поразил меня тем, - продолжал Тэлбот, - насколько он представляет свое ведомство. Именно так описывает сотрудников КГБ Джон Ле Карре. Путин никогда не повышает голоса, но замечательно умеет выпытывать информацию. В первую же нашу встречу он показал мне, что досконально изучил мое досье и что на редкость много обо мне знает. Он мельком вспомнил одного поэта XIX века. По "случайному" стечению обстоятельств именно об этом поэте я писал диссертацию в Йельском университете. Мне кажется, что инстинкты, которые он приобрел в своей альма-матер, по-прежнему проявляются".

А в заключение Тэлбот сказал: "И все же Путин оказался лучше, чем я изначально о нем думал. По-моему, он проявил себя хорошим политиком - человеком, который может мыслить стратегически и который понимает, что у России нет шанса, нет будущего, если она не пойдет на сближение с Западом. Мне кажется, что это его положительная сторона, которую мы можем использовать более интенсивно".

И вот с таким партнером пришлось иметь дело Биллу Клинтону в последний год своего президентства. Они встречались пять раз. Первая встреча Клинтона с новым премьер-министром России Владимиром Путиным состоялась в ноябре 1999 года в Осло. На ней обсуждались военные действия в Чечне и планы развертывания в США национальной противоракетной обороны. В июне 2000 года уже президенты Путин и Клинтон встретились в Москве, а в июле - в рамках саммита "большой восьмерки" на Окинаве. Путин прибыл туда из Пхеньяна и сообщил Клинтону, что Северная Корея согласна уничтожить свой ракетно-ядерный потенциал в обмен на помощь в мирном освоении космоса. В сентябре 2000 года состоялась их встреча на "саммите тысячелетия" в Нью-Йорке, а в ноябре они встретились на форуме организации Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (APEC) в Брунее. Самой значимой и знаковой была их вторая встреча в Москве. Вот как описывает ее Строб Тэлбот:

"В понедельник 5 июня 2000 года в полдень Билл Клинтон и Владимир Путин вышли на Царское крыльцо Большого Кремлевского дворца. Они остановились, освещенные лучами солнца, и я приблизился к ним, пытаясь уловить последние слова, которыми они обменяются при прощании. Но в тот момент - в момент завершения официальной части пятого и последнего визита Клинтона в Москву в качестве президента - все нюансы заключались в языке жестов. Массивная фигура Клинтона рядом с выступающим в среднем весе Путиным. Абсолютный экстраверт, все еще пытающийся установить контакт с безучастным покупателем, который просто не хочет что-либо покупать".

"Пока они в последний раз пожимали друг другу руки, - продолжает Тэлбот, - я сунул в карман блокнот и пробрался вниз по лестнице, чтобы занять место на откидном сиденье бронированного кадиллака, который доставили из Вашингтона специально для саммита. Шеф аппарата Белого дома Джон Падеста и советник Клинтона по национальной безопасности Сэнди Бергер уже сидели позади меня, притиснувшись друг к другу, чтобы освободить побольше места для президента. Усевшись в машину, Клинтон взглянул на Путина сквозь толстое пуленепробиваемое стекло, предельно широко ему улыбнулся и беспечно помахал рукой. Но как только лимузин тронулся с места по брусчатке внутреннего двора, Клинтон тяжело откинулся на спинку, и его лицо приняло печальное выражение".

"Обычно церемониальные проводы его бодрили, - заключает Тэлбот. - Но на сей раз было иначе. Переговоры последних трех дней остались незавершенными - не столько потому, что два лидера не смогли договориться, сколько потому, что Путин и не пытался договариваться. Игра Путина не составляла тайны. Он ждал, пока будет избран преемник Клинтона, чтобы решить, как вести дела с Соединенными Штатами - со всей их мощью, их требованиями, их упреками. В продуманной, радушной и витиеватой манере Путин затормозил американо-российские отношения до тех пор, пока Клинтон, как и его собственный предшественник, не сойдет со сцены".

Клинтон был явно не готов к такому повороту событий. Он был разочарован и обескуражен, поскольку впервые столкнулся не с дипломатическим дилетантом вроде Горбачева, и не с простодушным увальнем, как Ельцин, а с прагматично мыслящим политическим игроком. Путин дал ясно понять президенту США, что его время безвозвратно ушло. Быть может, впервые Клинтон столкнулся с такого рода проблемой и был рад, что решать ее придется уже не ему. Но на этом сюжет не кончился.

Из Кремля кортеж президента США направился в Барвиху, где Билла Клинтона ждал его друг Борис. Вот как Тэлбот описывает их встречу: "После того как Клинтон выбрался из машины, они с Ельциным обнялись и молча стояли так целую минуту. "Мой друг, мой друг", - повторял Ельцин слабым, надломленным голосом. Затем, пожав Клинтону руку, он первым направился сквозь прихожую, наполненную солнечным светом, в гостиную, из окна которой открывался вид на тщательно подстриженную лужайку и стволы берез".

Друзья сели на позолоченные стулья с овальными спинками у камина, облицованного небесно-голубыми изразцами. Вокруг суетилась Наина Ельцина, накрывая чайный стол со слоеным тортом. Клинтон собрался было расслабиться, предаться воспоминаниям и обмену любезностями. Но тут выяснилось, что у Ельцина к нему было дело, которым он должен был заняться в первую очередь.

"Приняв строгий вид, - пишет Тэлбот, - он сообщил, что ему только что звонил Путин, который хочет, чтобы Ельцин подчеркнул: Россия будет обеспечивать свои интересы всеми силами, она будет сопротивляться давлению и не станет молчаливо соглашаться с любой американской политикой, которая создает угрозу безопасности России. Клинтон, наслушавшийся за эти три дня Путина, вежливо убеждавшего его отказаться от плана создания противоракетной обороны, теперь чувствовал, что на него воздействуют более грубым орудием. Лицо Ельцина сделалось суровым, его поза стала напряженной, оба кулака стиснуты, каждая фраза звучала, как выступление на митинге. Ему явно было приятно получить задание от Путина. Это позволяло продемонстрировать, что он далеко еще не хилый пенсионер, что он по-прежнему часть кремлевского аппарата власти, что он все еще сильный выразитель российских интересов и все еще способен противостоять Америке".

Клинтон, привыкший к такой манере Ельцина, молча слушал его. Но как только представился случай, он попытался перевести разговор на другую тему: куда идет Россия Путина? Ельцин, однако, не собирался уступать инициативу. "Я сидел на диване напротив собеседников, поглощенный их разговором, - пишет Тэлбот. - Рядом со мной сидела Татьяна (Дьяченко. - А.М.), которую я за все свои бессчетные поездки в Москву видел мельком лишь однажды. Когда Ельцин завел самодовольную речь о том, как он привел Путина из безвестности к президентству, несмотря на отчаянное сопротивление, Татьяна взглянула на меня и важно кивнула. Она наклонилась ко мне и прошептала: "Это было действительно очень трудно - продвинуть Путина на пост. Это была одна из самых трудных задач, которую мы когда-либо решали".

Выйдя из-за стола и окончив политический диспут, друзья вновь разместились в гостиной и тут, на прощание, Клинтон выдал Ельцину монолог, достойный пера Шекспира. "Борис, - сказал Билл, - демократия была у тебя в сердце. Вера народа была у тебя в костях. Пламя настоящего демократа, настоящего реформатора пылало в груди твоей, во всем существе твоем. Ты на самом деле изменил страну, Борис. Не всякий лидер мог бы сказать это о стране, которую дано было ему вести. Ты изменил Россию. Россия была счастлива иметь тебя. Это была удача всего мира. Это была моя личная удача - быть с тобой. Мы много сделали сообща - ты и я. Бывали трудные времена. Но мы шли, мы противостояли разладу и хаосу, мы сделали кое-что хорошее. Это останется. Многое тебе доставалось труднее, чем мне. Я это знаю". "Во время этого монолога, - пишет Тэлбот, - Ельцин хватал гостя за руку, крепко сжимал ее, склонялся к нему всем корпусом и благодарил его: "Спасибо, Билл. Я понимаю".