Анж Питу - Александр Дюма

— Я тебя спрашиваю про другую лень: скажи, боишься ли ты усталости?

— О, усталость, это другое дело, — отвечал Питу, — нет, я могу пройти хоть десять льё и вовсе не устать!

— Ладно, это уже кое-что, — продолжал Бийо, — если ты похудеешь еще на несколько фунтов, то сможешь стать рассыльным.

— Похудею? — сказал Питу, взглянув на свою тощую фигуру, длинные костлявые руки и длинные ноги, похожие на жерди. — Сдается мне, господин Бийо, что я и так уже достаточно худ.

— По правде говоря, друг мой, — сказал фермер, покатившись со смеху, — ты настоящий клад.

Питу впервые слышал столь высокую оценку своей скромной персоны. Чем дольше он разговаривал с папашей Бийо, тем сильнее удивлялся.

— Послушай, — сказал фермер. — Я спрашиваю, ленишься ли ты, когда тебе задают работу?

— Какую работу?

— Вообще работу.

— Не знаю; я ведь никогда не работал.

Катрин рассмеялась, но папаша Бийо на этот раз остался серьезен.

— Подлые священники! — воскликнул он, погрозив могучим кулаком в сторону города. — Вот кого они растят из молодежи — никчемных бездельников. Какую пользу, спрашиваю я вас, может принести своим братьям вот этот малый?

— О, очень небольшую, я это прекрасно понимаю, — отвечал Питу. — К счастью, у меня нет братьев.

— Под братьями, — возразил Бийо, — я разумею всех людей на земле. Или, может быть, ты хочешь сказать, что люди друг другу не братья?

— Нет, конечно, не хочу, да об этом и в Евангелии говорится.

— Все люди братья и равны меж собой, — продолжал фермер.

— Э, нет, это дело другое, — сказал Питу, — если бы мы с аббатом Фортье были равны, он не стал бы так часто охаживать меня плеткой и ферулой, а если бы мы были равны с моей теткой, она не выгнала бы меня из дому.

— А я тебе говорю, что все люди равны, — настаивал фермер, — и скоро мы докажем это тиранам.

— Tyrannis! — откликнулся Питу.

— А пока, чтобы доказать это, — продолжал Бийо, — я беру тебя к себе.

— Вы берете меня к себе, дорогой господин Бийо; вы, должно быть, хотите посмеяться, если говорите такое?

— Вовсе нет. Послушай, сколько тебе нужно, чтобы не умереть с голоду?

— Ну, примерно три фунта хлеба в день.

— А кроме хлеба?

— Немного масла или сыра.

— Отлично, — сказал фермер, — я вижу, прокормить тебя не трудно. Вот мы тебя и прокормим.

— Господин Питу, — вмешалась Катрин, — разве вы больше ничего не хотели узнать у моего отца?

— Я, мадемуазель? Ах, Боже мой, нет.

— В таком случае зачем же вы сюда пришли?

— Затем, что сюда шли вы.

— Ах вот как? Очень мило с вашей стороны, — сказала Катрин, — но я не слишком доверяю комплиментам. Вы пришли, господин Питу, чтобы справиться у моего отца о вашем покровителе.

— Ах да, правда! — сказал Питу. — Подумать только, я про это совсем забыл.

— Ты хотел узнать что-то о достойнейшем господине Жильбере? — спросил фермер, причем в голосе его зазвучало беспредельное почтение.

— Именно так, — отвечал Питу, — но теперь мне это без надобности: раз господин Бийо берет меня к себе, я могу спокойно дождаться возвращения господина Жильбера из Америки.

— В таком случае, мой друг, долго ждать не придется, ибо он уже оттуда вернулся.

— Неужели? — воскликнул Питу. — Когда же это?

— Точно не знаю; но неделю назад он был в Гавре, потому что у меня в седельной кобуре лежит пакет, который он отправил мне по приезде; я получил его сегодня утром в Виллер-Котре, и вот вам доказательство.

— А почему вы знаете, отец, что пакет от него?

— Черт подери! Потому, что в пакете было письмо.

— Простите, отец, — улыбнулась Катрин, — но я думала, что вы не умеете читать. Вы ведь везде хвастаете, что не знаете грамоте.

— Что да, то да, хвастаю! Я желаю, чтобы обо мне могли сказать: «Папаша Бийо никому ничего не должен, даже школьному учителю; он сам составил свое состояние». Вот чего я желаю. Так что письмо прочел не я, а сержант жандармерии, которого я встретил на обратном пути.

— И что там говорится, отец? Господин Жильбер по-прежнему доволен нами?

— Суди сама.

И фермер, вынув из кожаного бумажника письмо, протянул его дочери.

Катрин прочла:

«Дорогой мой господин Бийо!

Я возвратился из Америки, где видел народ более богатый, великий и счастливый, чем наш. Все дело в том, что он свободен, а мы нет. Но и мы также движемся к новой эре, и каждый должен трудиться, дабы приблизить день, когда воссияет свет. Я знаю Ваши убеждения, дорогой господин Бийо, знаю, как велико Ваше влияние на собратьев-фермеров и всех достойных работников и земледельцев, которыми Вы управляете не по-королевски, а по-отечески. Внушайте им принципы самоотвержения и братской любви, которые Вы, как я мог убедиться, исповедуете сами. Философия всеобъемлюща, все люди должны узреть при свете ее факела свои права и обязанности. Посылаю Вам книжицу, где названы все эти обязанности и права. Ее автор — я, хотя мое имя не выставлено на обложке. Распространяйте содержащиеся в ней идеи — идеи всеобщего равенства; устройте так, чтобы долгими зимними вечерами кто-нибудь читал ее вслух Вашим работникам. Чтение — пища для ума, как хлеб — пища для тела.

Скоро я навещу Вас и расскажу о новом способе аренды, весьма распространенном в Америке. Он состоит в том, чтобы делить урожай между фермером и землевладельцем. По моему мнению, такой способ близок к обычаям первобытных времен, а главное, угоден Богу.

Привет и братство.

— Ну и ну! — проговорил Питу. — Вот уж письмо так письмо.

— Не правда ли? — переспросил Бийо.

— Да, дорогой отец, — сказала Катрин, — но я сомневаюсь, что жандармский офицер того же мнения.

— Отчего это?

— Оттого, что письмо доктора Жильбера может, по-моему, повредить не только ему самому, но и вам.

— Ладно, — сказал Бийо, — ты известная трусиха. Как бы там ни было, вот брошюра, вот и дело для тебя, Питу: по вечерам ты будешь читать ее нам.

— А днем?

— А днем будешь пасти овец и коров. Вот тебе брошюра.

И фермер достал из седельной кобуры одну из тех брошюрок в красной обложке, какие во множестве публиковались в то время с разрешения властей либо без оного.

В последнем случае, правда, автор рисковал отправиться на галеры.

— Прочти-ка мне название, Питу, чтобы я мог поговорить хотя бы о нем, пока не смогу поговорить о содержании. Остальное ты прочтешь мне позже.